Прелюдия 11

Глава 3

Когда Карлос Паломино приезжал на день в Гавану для получения оружия, для разговора с Фиделем или на совещание в министерство обороны, это было для него удовольствием при любых деловых обстоятельствах, к чему скрывать? Он наслаждался поездкой, пил по дороге дешевый сок сахарного тростника, радовался встрече с городом и старыми боевыми товарищами, с которыми надеялся увидеться. В пути пел песенку «Кандоме эмбораччо, по се ке ме паса...» и выстукивал пальцами ритм. А сейчас, когда они поднимались вверх по улице Сан Ласаро, он оглянулся вслед одной мулатке — в своем светло-фиолетовом, тесно облегающем платье она напомнила ему газель.

— Эх, дружище, а мы бываем здесь всего раз в месяц, и то если повезет, — сказал он, опираясь локтем о спинку сиденья, с сигарой между пальцами. — Ты никогда не жалеешь?..

— Мне у нас лучше, Карлос, — ответил Рамон Кинтана. — Там мы дома.

— Ну, глушь все же приедается. Чего-то недостает, когда ты ползаешь по горам и беседуешь в основном с камнями... Я не имею в виду вас обоих... — Паломино надул щеки, он подумал о Даниеле и сразу понял, что эта взаимосвязь абсурдна. Такой живой и энергичной помощницы ему вовек не заполучить. После восьми часов езды она вышла из машины, будто из косметического салона в «Хилтоне». Ей удавалось не подавать виду, что она хоть немного устала. А когда доходила до полного изнеможения, она усаживалась без лишних слов где-нибудь в уголке в штабе, пока кому-то не приходило в голову покормить ее и силой отослать поспать.

— Что за осел этот парень, — сказал он без видимой связи с предыдущим, — который бросил ее тогда.

Но Кинтана, похоже, понял его:

— Все было не совсем так. Когда он уехал, он не знал, что у них будет ребенок. Они разругались, и она не стала ему говорить. Чтобы он не остался только по этой причине.

— А почему поссорились?

— Он решил эмигрировать, а она поступила в нашу армию.

— Это она так объясняет, Рамон?

— Нет, ее мать.

— А почему он уехал?

— Он был техником, работал с высокочастотными приборами, а вся фирма с Кубы ушла. Это дочернее предприятие «Дженерал электрик». Приборы, которые он монтировал, на Кубе больше не производят.

Машина ехала сейчас по улице Рампа. Паломино отшвырнул огрызок сигары. Каждый переворот приносит с собой тьму личных трагедий, и эта еще не из худших.

Они пересекли Кальсаду, увидели звездно-полосатое знамя перед светлым, похожим на колоду зданием американского посольства. У входа в консульство толпились хорошо одетые люди, ожидавшие, очевидно, виз в США. Черт бы их побрал!

Набережная Малекон была мокрой, волны прибоя перехлестывали через парапет. У парка Хосе Марти машины сворачивали влево, чтобы не столкнуться со столбами водяной пены.

— Я понимаю, почему Гавана притягивает тебя как магнит, — сказал вдруг Кинтана. — Ты слишком долго жил в Ориенте в одиночестве.

Паломино посмотрел на него:

— Ты прав, там мне было тоскливо...

Он знал привычку своего начальника штаба думать о других и придавать значение любой мелочи. Рамон всегда мысленно старался создать для себя подробный портрет собеседника или дополнить его новыми чертами.

— Откалывать образцы минералов, искать руду, которую в результате никто не смел добывать... Поэтому я и пошел к Фиделю, когда он четыре года назад оказался в моих местах.

— А действительная причина? Ведь это выбор между жизнью и смертью...

— Мой номер телефона ты знаешь, — сказал Кинтана. — Ровно в девять я буду на месте.

— Надеешься успеть до тех пор склонить своего отца на сторону революции? — Паломино махнул на прощание рукой, хлопнул дверцей и взбежал по черным блестящим ступеням. У белоснежной скульптуры, изображавшей, наверное, лебедя, перед мешками с песком стояли часовые-милиционеры. Увидев его, они отдали честь, и он приложил два пальца к козырьку. Заседание штаба проходило на сей раз в самом шикарном отеле страны. Он задал себе вопрос: сколько оно может продлиться и какие у них там напитки? Долгие обсуждения ему претили; если он что и ценил, то это обмен мнениями в перерывах.

Сюда он прибыл впервые. Господи, это не вестибюль, а скорее концертный зал — длинный, как дорожка ипподрома, с целой системой продуманных препятствий: металлическими перегородками, мягкими диванами, каменными барьерчиками, торшерами и даже искусственным озерцом. И дверями, совращавшими с прямого пути — в казино, в ночной клуб, в бар, перед которым стояла бронзовая фигура женщины с дыркой вместо живота. И среди «почтенной публики» — солдаты. Но больше всего ему понравился вид сквозь стеклянную северную стену — пролетающие мимо крыши автомобили, Мексиканский залив и столпы брызг у набережной.

От стойки администратора к нему приблизился кто-то из персонала:

— Буэнас диас, команданте! Начальник штаба в восемьсот десятом.

Паломино кивнул и направился следом за ним к пустому лифту. Его провожатый походил на служащего из дирекции гостиницы, у него были густые седые волосы, и Паломино сразу подумал, что они уже встречались прежде. Но где и когда? Когда тот закрыл дверь лифта, Паломино вспомнил его имя: Эстебан. Ничего другого припомнить не мог, да и стараться не стал — за последние годы он познакомился с сотнями людей, всех не упомнишь.

— Есть новости? — спросил он, чтобы не быть невежливым.

Лифт плавно поднимался вверх; сдержанно, словно официант, рекомендующий особое блюдо, Эстебан сказал:

— Мы ожидаем сегодня высадки группы десанта.

— С моря или с воздуха? — спросил Паломино, будто интересовался, как это блюдо готовят. Будничный вопрос военного. Лишь задав его, он сообразил, что за разговор он ведет. Есть две возможности: либо этот человек из нашей контрразведки, либо он контрреволюционер. Он, без сомнения, специально ждал его внизу и искусно создал эту ситуацию. Если он враг, он рисковал арестом — зачем? Он сам мог бы первым попасть в поставленную ему, Паломино, ловушку. Нет, так рисковать враг не станет. Другое дело, что есть торговцы сведениями, которые за деньги что угодно сделают. Тогда он еще назовет свою цену. И тут уж я посмотрю, сколько платить... А если он из нашей контрразведки? Что же, это их право, пусть проверяют.

— С моря или с воздуха? — повторил он, оглядев Эстебана с ног до головы, но так и не вспомнив, где они встречались.

Эстебан пожал плечами:

— Наверное, с моря.

Сбоку мелькали номера этажей, и Паломино заметил, что лифт миновал восьмой, где заседал штаб; они были сейчас где-то под крышей, рядом с солярием и салоном массажистов. Его охватило любопытство. Выходит, этот человек хочет поговорить с глазу на глаз, и инсценировал он все довольно удачно. А вдруг через минуту ему, Паломино, удастся заполучить новый важный источник информации? В кругу друзей он пользовался в этом отношении репутацией почти легендарной. В его частях рассказывали анекдоты о контрреволюционерах, начинающиеся с многозначительной фразы: «Люди Карлоса сообщают». Но здесь, конечно, надо быть настороже, здесь цена удачи и неудачи повышается во много раз.

— А почему вы это сообщаете мне? — спросил он.

Эстебан остановил лифт и вежливо сказал:

— Может быть, высадка произойдет на вашем участке, команданте.