Загнанные, вымотанные до предела, они в прожженной одежде, со слезящимися глазами лежали у рва с водой. Через ров огню не перейти; можно окунуть горящее лицо в воду или опустить туда руки. Кустарник продолжал пылать, когда падало дерево, к небу вздымались столбы искр. Огонь перескакивал с островка на островок, тысячью языков слизывая начисто траву и кусты. Чем выше поднималось солнце, тем бледнее делался цвет огня, но прожорливости своей он умерить не хотел. Его жадные лапы подгребали все живое под болотами, превращая их в черно-серую пустыню. После сильных порывов ветра толстый занавес дыма как бы раздвигался, и они могли увидеть «Тумбу катро».
— Кого мы ждем? Они поднялись на склоны, а кому не удалось — пиши пропало... Оттуда живым не выбраться.
Он оглянулся на мост, увидел сквозь клубы дыма его неясные очертания, хрупкий силуэт, искажаемый колеблющимся разогретым воздухом. Мост — в четырех-пяти километрах отсюда, он по-прежнему невредим. В чьих он руках? Большинство парашютистов приземлились в долине, некоторые на южном склоне. Там долго шел бой. Ему показалось, будто вражеская часть, на которую его люди наткнулись в сумерках, с началом перестрелки на мосту повернула в ту сторону и попыталась отбить южный въезд на мост. Но минут пятнадцать оттуда не доносится ни звука. Это можно истолковать двояко. Желая внушить себе, что десантники заняли и удерживают «Тумбу катро», в глубине души он знал, что все надежды рухнули. Мост не взят и даже не взорван! Опоры как стояли, так и стоят. Бал окончен, а гостей черт слопал.
— Зачем нам живые? — спросил Родригес. — Нам и жареные пригодятся.
Фигерас смолчал: а что, кроме отчаяния и цинизма — единственного лекарства от отчаяния, — им оставалось? И снова, как в ночь у известнякового собора, всплыла мысль, что все тщетно — не только их акция и эта война, а вся жизнь вообще. В чем причина их полного провала? Что бы они ни начинали в эти пять дней, их повсюду преследовали неудачи. Высадка, крестьянское подворье, пустая пещера, бой в лесу, их бесполезные попытки найти своих, ожидание у источника, марш к «Тумбе катро», смерть Пити, потеря инфраизлучателя — какая цепь поражений! Из шести человек в живых четверо. Он чувствовал, как вера и силы постепенно оставляют его. Командовать, проявлять инициативу, вести вперед — все эти желания умерли в нем. И сейчас, когда на них наступали стены дыма, любое новое усилие казалось Фигерасу тщетным. Виной тому не жертвы, которые они понесли, и не тяготы похода. Все это было и тогда, когда они воевали с наемниками Батисты.
Как это говорил Фидель в своей знаменитой речи перед особым трибуналом в Сантьяго? «Мы кубинцы, а это обязывает. Мы гордимся историей нашей родины. Мы запомнили навсегда слова о том, что свободу не выпрашивают, а завоевывают мечом. Когда мы говорим о борьбе, то подразумеваем под народом и тысячи молодых представителей интеллигенции — врачей, инженеров, юристов, зоотехников, педагогов, зубных врачей, химиков, журналистов, художников и артистов, которые после окончания учебы полны желания работать, а оказываются в тупике, все двери перед ними закрыты, никто не желает выслушать их просьбы и требования...» Эти слова открыли ему глаза, воодушевили. Но тому семь лет, и мир изменился.
Как жить в мире, полном абсурдных противоречий? Колесо истории вращается по необъяснимому закону, оно оказывается слепой силой, которой они отданы на растерзание. Чем дольше он лежал здесь, тем отчетливее осознавал, что вновь оказывается во власти былого исторического фатализма. Он устал принимать решения, не желал больше действовать, он хочет созерцать и записывать свои размышления на бумаге. Но дневник остался там, у источника.
Внезапно где-то рядом послышался глухой звук: как будто большой камень упал в воду. Фигерас поднялся — и не поверил своим глазам. Из рва выползла фигура в немыслимом мокром рванье, отплевываясь и отхаркиваясь, она двигалась по направлению к ним.
Первым узнал его Рико:
— Барро! — закричал он. — Да ведь это же Барро!
Родригес вскочил на ноги; теперь и Фигерас увидел, что это Барро. Эта вывалянная в грязи и иле фигура на фоне стены горящего леса и кустарника — Барро! Родригес воскликнул:
— Барро! Тебе удалось вырваться оттуда?
Пройдя еще несколько шагов, он тяжело рухнул прямо у их ног.
— Сейчас запахнет серой, — сказал Родригес, — Он к нам прямиком из ада.
Все уставились на широкое лицо с расплющенным носом, на грязные, спутанные волосы, дыры с кулак величиной на рубашке и ожоги на руках.
— Прочь, скорее прочь отсюда, — стонал он, — назад, в сьерру...
— А там что? — спросил Мигель.
— Вам нужно уходить. Окажись вы вовремя на месте, мы могли бы, по крайней мере, взорвать мост. Теперь все пропало.
— Пожар когда-нибудь да кончится.
— Они к мосту и мышки больше не подпустят.
Стуча зубами, Барро сорвал с себя мокрую рубаху и попросил дать во что-нибудь переодеться. Рико полез в свой мешок и достал мятый, но чистый пиджак. Фигерас вспомнил, что его прислали Мак-Лешу в первом контейнере.
— Остается один выход: дорога, — сказал Родригес.
Мигель рассмеялся:
— Марш-бросок в тридцать километров с этим подарочком — он пнул ногой пачки со взрывчаткой. — И по открытому пространству!
— А если у нас будет «джип»?.. — пробормотал Родригес.
Взяв из рук Барро новый пиджак, принялся разглаживать его, повернувшись к Мигелю.
— Обыкновеннейший «джип», — повторил он.
Фигерас напряженно прислушивался, что-то в тоне Родригеса настораживало. Вопрос Родригеса прозвучал резко, как выстрел :
— Может, твоя девушка знает, где найти «джип»?
От удивления Мигель даже рот открыл. Родригес бросил пиджак и прикрикнул на Рико:
— Давай остальное, да поживее, там были еще брюки и туфли, ну!..
Присев рядом с Фигерасом, он смягчил голос.
— Послушай, Серхио, — сказал он, — мы должны разделиться. Мы с Мигелем пойдем в Эсперансу. Возьмем документы убитого в Росалесе фиделиста, Мигель наденет костюм Мак-Леша. Так нас пропустят на любом контрольном пункте, понимаешь? А ты с остальными вернешься к источнику и будешь ждать нас там. Барро поможет вам нести взрывчатку.
Больше всего Фигераса удивило, что такое предложение исходит от Умберто. С момента появления Барро он, Фигерас, не произнес ни слова, теперь требуется принять решение.
— А чем этот идиотский план отличается от вчерашнего? — резко спросил он.
— У тебя есть более удачный? — спросил Родригес. — Я думаю, на Мигеля вполне можно положиться; если бы он захотел, он сегодня мог удрать трижды. — Родригес повернулся к остальным. — Ну так что? Рискнем, приятели, или вы предпочитаете подохнуть потихоньку в джунглях?
Все промолчали; Фигерас понимал, что они боятся вернуться в сьерру и блуждать по ней без всякого плана, как раньше. Как поступить? Взгляды всех были обращены на него: он командир, ему лучше знать. Но он не видел решения, более того — не испытывал никакого желания думать о чем-то. Его занимало другое, более существенное. Фигерас мысленно перебирал все, что слышал о Барро. Зверь, на его руках кровь десятков людей. В Гаване Барро называли «мясником», никто не мог сказать даже приблизительно, скольких он замучил до смерти в своем 9-м полицейском участке.
— Вместе с Барро я и шага не сделаю.
У него на многое открылись глаза. Наверняка янки и прежде посылали на Кубу бывших батистовских палачей вроде Барро, бандитов высшей марки, «добрых» антикоммунистов, владеющих военным ремеслом и предложивших свои услуги. Вспомнил, с какой настойчивостью Мак-Леш добивался накануне их отъезда, чтобы они взяли Барро в свою группу. Конечно, для янки так удобнее... Между прочим: друзья в горах, на чью помощь они тщетно рассчитывали, — они-то что за люди? Если в каждой группе было по нескольку людей Батисты, этого достаточно, чтобы вся их борьба пошла насмарку. Какие уж там высокие идеи!.. Он вдруг все понял, причины и следствия снова находились в естественной связи.
— Не усложняй, Серхио, — уговаривал Родригес. — У нас каждый человек на счету, а стрелять он умеет, этого ты отрицать не станешь!
— Стрелять! Слишком многие умеют стрелять!
Фигерас увидел, как Мигель встал рядом с Родригесом; у парня светятся глаза, а костюм он держит так крепко, будто это самая дорогая для него вещь, Мигель, к которому он испытывал все большую симпатию, которого он вчера защищал от нападок того же Родригеса, — этот Мигель отпал от него и идет на авантюру, потому что он сам, Фигерас, не предлагает ему ничего другого!
— Выбрось эту мысль из головы, парень, — сказал он. — Сломаешь себе шею, а ради чего? Все потеряло смысл. Там, куда ты идешь, нас никто не поддержит. Помощи нам ждать неоткуда. Они выкурят нас из гор, как нечисть. И знаешь почему? — Он указал на Барро и закричал: — Потому что среди нас батистовское паучье!
— Успокойся, Серхио. — Родригес положил ему руку на плечо. — Признайся, что ты в тупике и выхода не видишь.
Прежде чем уйти, Мигель подошел и пожал ему руку:
— Положись на меня, Серхио!
Фигерас смотрел им вслед, пока они не скрылись из виду. На шее дрожала жилка; не считая «голубой рубашки», их осталось трое — Рико, Барро и он. Барро... и он. Нет, лучше уйти со сцены. Не сражаться больше, а наблюдать со стороны, из-за кулис, так сказать. Но даже это теперь не в его власти. Пока что он человек чести. А значит, связан с этой группой до ее горького последнего часа.