Когда Рамон Кинтана прибыл в Эсперансу, он, к своему неудовольствию, узнал, что Карлос вернулся и намерен поручить ему новое задание. Из Сьенфуэгоса прибыл батальон милиции, сейчас он отдыхал в тени деревьев сквера перед ратушей. Батальон, сообщили ему, готов к маршу, и ждут только его. Он, дескать, должен указать батальону новые позиции и усилить тем самым кольцо окружения. Карлос ни за что ни про что отнял у него оперативную группу, это странно. Нет, правда, такого отношения он не заслужил! В его крови звенели еще отзвуки боя один на один, он кожей чувствовал огонь «Тумбы катро», ощущал запах дыма и видел, казалось, его клубы, которые относило на юг, в сторону Карибского моря. И слышал одновременно слова начальника штаба, резкие и недвусмысленные. Он не стал больше покрывать Карлоса; после того, как он высказал свои подозрения, они отнюдь не улетучились, наоборот — как-то сгустились. Начальник штаба отнесся к ним весьма серьезно и приказал немедленно разобраться в деле Карлоса Паломино. Рамон решил не уезжать из Эсперансы до появления следственной комиссии.
По дороге в комендатуру ему встретился молодой парень в узких брюках, какие здесь почти никто не носил; парень был весь в поту. Кинтане показалось, что идет он не совсем естественно, словно заставляя себя не торопиться. Он не из Эсперансы, это точно, можно поспорить на что угодно! Опять какой-то чужак! Только что на углу он обратил внимание на высокого оборванного человека, вид которого вызывал сомнения: лицо столичного жителя составляло резкий контраст с его одеждой угольщика. Почему на улицах отменили проверку документов? Как ни посмотри, Эсперанса находится в зоне боевых действий, сюда могут проникнуть «червяки» — чтобы подложить взрывчатку, шпионить или даже напасть на комендатуру. Об этом он тоже не станет молчать! Сомнений быть не может — Карлос отпустил поводья.
Команданте сидел за письменным столом, из роскошной кобуры виднелась отделанная слоновой костью рукоятка пистолета.
— Да, все верно, — подтвердил он. — Будешь командовать милицией. Я рад, что она наконец здесь. Как видишь, моя поездка принесла плоды.
Он подошел к карте и указал на то место, где штриховка склонов Обезьяньих гор переходила в ядовитую зелень Крокодильего полуострова.
— Батальон отправляется в путь немедленно. Он займет долину вокруг Росарио.
— Что? Охранять сахарный завод? — Кинтана не поверил своим ушам. — Червяки у Пико-Оркидеа, Карлос, батальон нужен там!
Переступив порог кабинета, он не мог больше отделаться от чудовищного чувства, что перед ним вовсе не Паломино, а его двойник, надевший мундир Карлоса, повторявший его жесты и допускавший при этом, конечно, ошибки. Он говорил чуть громче необходимого, подчеркивал слова энергичными жестами — словом, играл в командующего, чего настоящий команданте никогда не делал. Кроме того, он покусывал потухшую сигару; а сейчас он вынул ее изо рта и окончательно вышел из роли:
— С каких пор распоряжения обсуждаются, Рамон? Я приказал, и точка!
— Вспомни о мосте! — воскликнул Кинтана. — Какое легкомыслие мы допустили! Если еще что-нибудь пойдет наперекосяк... Начальник штаба сказал, что таких вещей мы позволить себе не можем.
«И неясности с командными кадрами тоже!»
— Вот-вот появится следственная комиссия. Ты что, хочешь усложнить свое положение?..
Паломино отступил на шаг с изменившимся лицом:
— Я о мосте не забыл! Сахарный завод — это второй уязвимый пункт на нашем участке, для этого достаточно взглянуть на карту. Или ты хочешь научить меня, как защищать мою провинцию? А ошибочное решение при защите «Тумбы катро» мы приняли как-никак благодаря тебе! Кто требовал подкреплений для того, чтобы схватить червяков? От моста их отбили карбонерос — а взять ты их взял? — Он тяжело дышал, лицо налилось кровью. — Послушай, дружище, через несколько дней ты будешь капитаном, моим заместителем или даже повыше. Я, конечно, не должен был говорить тебе этого, но я сам составил документы о внеочередном повышении в звании. Клаудио Роке сказал, что Рауль уже подписал, теперь они на подписи у президента. Скоро ты сможешь воевать, как тебе кажется правильным.
Кинтана понял, что возражать бессмысленно. То, что он станет капитаном, к делу не относится, и благодарить он не станет. Но насчет «Тумбы катро» команданте прав. Тут он виноват, я спорить нечего. Имеет ли он право пойти на самый крайний риск и, повинуясь неясным подозрениям, саботировать приказ Карлоса? Это значит объявить его отстраненным от дел еще до приезда комиссии; по сути дела, это не что иное, как бунт, а следовательно, абсолютно невозможно...
«Я приказал, и точка!» Подозрение засело в Рамоне, как обломок стрелы, который не вытащить. Карлос бывает кичлив и легкомыслен, а из легкомыслия вырастает иногда предательство. Неужели провинция находится сейчас под началом предателя? Он отправится не в долину Росарио, а останется с главными силами у перевала, в нескольких километрах от Пико-Оркидеа, чтобы в любую минуту перекрыть дорогу, защитить завод или... занять Эсперансу!
Под навесом, прислонясь к желтой угловой колонне, стояла Даниела. Он подумал; «Вот мы опять расстаемся с ней».
— Скажи мне одну вещь, Рамон, — попросила Даниела, когда он подошел к ней. — Можешь ли ты себе представить, чтобы в ком-то из нас возникло сочувствие к контрреволюционеру? Потому что ты знал его, потому что раньше... Неужели это никогда не прекратится? Неужели прошлое имеет над нами такую власть, что можно забыть о долге?..
Кинтана сразу понял, о ком она говорит. Даниела по-прежнему ощущает ответственность за этого человека. Видя, как она возбуждена, сказал как можно теплее:
— Не мучай себя; с тобой этого произойти не может. Ты всегда верна долгу, сомнения тебе незнакомы, и наполовину ты ничего не делаешь. Поэтому-то я так тебе и завидую.
— А если ты ошибаешься, Рамон, если я совсем другая... Если в решающий момент...
Она оборвала себя на полуслове и детским движением отбросила прядку со лба. Подул ветер, погнал по улице ручейки пыли.
— Ошибаюсь? Мы слишком давно знакомы...
Что произошло? Такой беспомощной он ее никогда не видел, она как бы ищет утешения у него. Он заметил на лице Даниелы следы слез, боже мой — она плакала... Из гаража выехал «джип», и он вспомнил о своем поручении. Пора в путь. Но нельзя же оставить ее здесь такую — с умоляющими, горящими глазами. И вдруг его пронзила мысль: а что, если это то мгновение, когда он должен объясниться с ней?
— Даниела, — начал он. — Я иду с милицией в долину Росарио, некоторое время мы не увидимся. У тебя будет время подумать над ответом... Ты, наверное, не поняла меня позавчера вечером, в доме священника... Даниела, я прошу тебя стать моей женой.
С «джипа» засигналили, кто-то позвал его. Она молчала, опустив раскрасневшееся лицо. Он понимал, что желанного ответа сейчас не услышит, а ждать больше не мог. Она вообще ничего не ответила, и сердце Рамона застучало чаще: это больше, чем в первый раз, теперь можно надеяться. Или наоборот — надеяться больше не на что, но она не хочет обидеть его перед боем?
— Хорошенько подумай, — сказал он, уходя. — Не так уж часто мы женимся...