Прелюдия 11

Глава 3

В Гаване его ждали плохие новости. Ни военного министра, ни начальника штаба нет на месте. Сказали, что они инспектируют части в провинциях Ориенте и Пинар-дель-Рио. В одной из приемных Паломино предложили подождать: его прибытия никто не ждал. Рубашка на нем сразу взмокла. Вернулась девушка-секретарь в военной форме и доложила:

— Заместитель министра тоже отбыл, команданте. Вам бы позвонить с дороги! — она смотрела на него с осуждением.

— Не прихватил с собой мелочи для телефонов-автоматов, — попытался отшутиться он.

— Поглядим, в чьей вы теперь компетенции, — ответила девушка колко и удалилась.

«В чьей компетенции... — размышлял он. — В Сьерре-Маэстре мы таких слов не знали». И как всегда, когда он вспоминал о страстном подъеме тех дней, у него сжалось сердце. Где они, старые друзья? Лицо революции изменилось, приобрело суровые черты, отталкивающие его. Сейчас он чувствовал себя одиноким, забытым. Превратился в колесико аппарата военной бюрократии, не больше. Но за свои права он будет бороться, на то он и прибыл сюда.

Четкие шаги в коридоре, чей-то голос:

— Первая бомбардировка со дня революции... Нет, не янки, это установлено... У Миро шесть бомбардировщиков, да!.. Разбомбили два нефтехранилища... Один «Мароудер» сбит над морем.

— К сожалению, чересчур много палили в белый свет, теньенте. Завтра может пригодиться каждый снаряд и каждый патрон. Побольше порядка в расходовании боеприпасов!

— Здесь Карлос Паломино, он, кажется, взвинчен.

— Они попали под бомбардировку... Наверное, поэтому...

— Нет, это у него началось не сегодня...

Паломино хотелось вскочить, узнать, кто это так говорит о нем, но потом он усомнился, верно ли все расслышал. Слов нет, он раздражен, взвинчен, тут черт знает что почудится, просто смешно... Из соседней комнаты доносились обрывки разговора, он начал прислушиваться, чтобы не задремать. Взглянул на табличку на двери: «Начальник оперативного отдела».

Теперь слышался только один голос, бас. Беседа, очевидно, не из легких:

— Ни один революционер не сможет устранить беспорядков, — басил кто-то, — если он не сделает этого чистыми руками.

Последняя фраза засела в мозгу Паломино — странное дело, обращались словно прямо к нему. Но у него-то руки чисты! Потом он вспомнил Инес, последнее приключение в гостинице. Наверное, Эстебан донес или Рамон что-то наговорил; возможно, им здесь все известно. Да, но что им может быть известно, что им могли сообщить? О промашке у Росалеса? Здесь, в Гаване, от этого отмахнутся как от пустяка: с кем не бывает. Но, может быть, им известно о его встрече с Инес? Имеет ли смысл привести ее к этим моралистам? Ну, конечно же! Он не добьется полного оправдания, не потеряв в глазах некоторых министерских бюрократов нескольких перышек из своего оперения.

Есть здесь люди, которые недолюбливают его и поэтому, возможно, не верят. Их раздражает, что он учился в Штатах, гоняет на шикарной машине и носит дорогое оружие. Даже Даниела, с которой у него, видит бог, ничего нет, она ему как дочь, — даже то, что она рядом с ним, раздражает их. А Инес...

Дверь резко отворилась, и из кабинета выскочил старший лейтенант с багровым, как после взбучки, лицом. На пороге появился невысокого роста капитан с округлым черепом, втянутым в плотные плечи; Паломино с ним прежде не встречался. Капитан пригласил войти, назвался, но Паломино сразу же забыл его фамилию. Стены кабинета сплошь увешаны картами.

— Команданте, — сказал капитан, — для тревоги нет никаких оснований. Положение сложное, но мы полностью контролируем его.

Паломино не торопился с ответом; увидев в углу комнаты баллон с водой, направился туда.

— К чему пустые фразы, дорогой капитан, — пробурчал он, наливая воду в бумажный стакан. — Я хочу получить от вас подкрепление, обещанное задолго до рождества. «Червяки» в сьерре подняли голову. Каждую ночь им сбрасывают контейнеры с продовольствием, а откуда они радируют, мы не знаем. На триста километров карибского побережья у меня всего-навсего тысяча человек.

— В настоящий момент ничего изменить нельзя, — ответил капитан грубовато, все еще в возбуждении от происшедшего спора. — С часу на час мы ждем вторжения. Перемещение войск станет возможным лишь после того, как мы будем знать участок, где высадился враг.

Паломино заметил, что пролил воду на рубашку. Снова наполнил стаканчик, поймав на себе косой взгляд капитана. Его так и подмывало плеснуть ему эту воду в лицо.

— Дорогой друг, — выжал он из себя. — Полтора часа назад небо над моей провинцией подмел «Вуду». На бреющем полете он за пять минут просвистел от южного до северного побережья. А за прошедший с тех пор час они во Флориде успели уже проявить пленку и в деталях ознакомились с расположением моих частей. На этих снимках ты увидишь каждую палатку, след от грузовика и пулеметную точку, сможешь пересчитать швы на стальных фермах мостов, последнюю мертвую рыбу в какой-то лагуне!

— Мы не недооцениваем опасности, — ответил капитан. — Но над Кубой летают не с сегодняшнего дня. Задолго до того, как над Советским Союзом сбили Пауэрса, первый У-2 шпионил у нас. Но это не причина, чтобы терять голову!

Он забарабанил пальцами по столу, глядя с вызовом в сторону Паломино. Команданте приказал себе успокоиться. Выпил воду, скомкал стакан, бросил в корзину. Когда он обернулся, в комнату вошли два молодых офицера. Один из них доложил капитану:

— Г-2 переслал нам протокол допроса перебежчика из Камп-Агилы. Важно следующее: на борту кораблей вторжения находятся полдюжины танков «шерман», а также бронетранспортеры, «джипы» с безоткатными орудиями и множество гранатометов. Кроме того, в Пуэрто-Барриосе был погружен на корабль электронный мозг, полностью автоматизированная система передачи донесений, очевидно, новейшая аппаратура янки. Далее выяснилось, что...

Остального Паломино не разобрал: перед ним вытянулся второй офицер:

— Теньенте Акоста. Я отвечаю в штабе за Сьерру-дель-Мико, команданте. Вчера принят и утвержден план развития района Мико. Вот основные моменты: все имения больше двадцати кабальерий национализируются. У землевладельцев, поддерживавших любым образом контрреволюционеров, земля отбирается в любом случае; они получают компенсацию в размере трехсот песо. Мы перевезем их с семьями в Ориенте и расселим по народным имениям. А на их месте поселим сельскохозяйственных рабочих. Они образуют кооперативы, связь между ними будет поддерживаться по радио, им будет роздано современное оружие. Сколько семейств придется переселять?

— От пятисот до тысячи, — ответил Паломино. Лейтенант записал цифры. Паломино прямо онемел.

Что, дьявольщина, все это означает — в такой момент? Где он — в сумасшедшем доме?

— Фидель сказал, что там, где были норы «червяков», будет самая высокая культура земледелия в стране, — произнес лейтенант с чувством. — Хватит вести экстенсивное скотоводство, выжигать, как в средние века, уголь, собирать зерна дикорастущего кофе и какао, подвергаясь эксплуатации мелких помещиков, которые как-то увернулись от земельной реформы. В долинах создадим кооперативы с табачными и кофейными плантациями, в горных зонах мы рекомендуем выращивать овощи и заниматься свиноводством. Советский Союз пришлет нам агрономов, трактора и необходимый инвентарь. Рыхлые почвы склонов мы укрепим, посадив эвкалипты. В районе Пико-Оркидеа планируется строительство электростанции. Все эти задачи мы можем решить лишь совместно с комендатурой Эсперансы. Через пять лет сьерра будет совершенно иной. Мы преобразим природу!

У команданте голова пошла кругом, он с трудом удерживался, чтобы не закрыть юнцу рот ладонью. Овладев собой, он проговорил :

— В сельском хозяйстве я разбираюсь плоховато.

Прикинул, как бы ему избавиться от теньенте.

— Научиться можно всему, — сказал тот, сияя.

— Хорошо, хорошо, мы обсудим это завтра...

Капитан наконец-то вмешался, отпустив обоих офицеров.

— Какие еще камни на сердце? — спросил он, как бы давая понять, что предпочел бы попрощаться с ним. По-видимому, последнее донесение обеспокоило его, он подошел к карте, отметил на ней какие-то точки. Потом зазвонил телефон.

Паломино понял, что в такой ситуации ему ничего не добиться. Начальник штаба и два старых боевых товарища, на которых он втайне рассчитывал, отсутствуют. А капитан осуждает его за самовольный приезд в Гавану; узнав истинную причину, он наверняка взорвется. Ему доверяться не стоит. Придется изменить план, расставшись с надеждой на то, что армия его сразу поддержит, и самому взяться за своих противников. Немедленно в гостиницу и в бой!..

Пока он принимал это решение, капитан говорил по телефону. Выходило так, что «червяки» бомбили аэродром Сан-Антонио- де-лес-Баньос южнее Гаваны и атаковали два других военных аэродрома, в провинциях Матансас и Ориенте. Потери — шесть самолетов, почти половина кубинских ВВС.

— Очень плохо, — сказал капитан, положив трубку. — Хуже, чем я предполагал.

Он покусывал ногти; Паломино в эти несколько секунд ощутил близость к капитану — это как фронтовое братство прежних дней, когда все стремятся к одной цели и думают только о ней. И тогда можно рассказать о самом сокровенном. Он хотел было уже выложить то, что его мучило...

Но, когда капитан поинтересовался — с нажимом! — нет ли чего срочного, Паломино сказал:

— Я привез с собой священника, испанца по национальности. Он поддерживал контакты с контрреволюционерами. Как с ним быть?

— Если нет особо серьезных улик, отправьте его в крепость Кабанья, — сказал капитан, провожая его до двери. — Мы сейчас снаряжаем пароход, который отвезет этих птичек за море.

И капитан быстро протянул Паломино руку, подтверждая тем самым, что считает этот предмет совершенно несущественным для разговора.

Нет, он не добился ничего, ничего! На лестнице ему встретился команданте Клаудио Роке, начальник отдела кадров.

— Ты, Карлос? У нас?.. — спросил он точно так же, как два часа назад Фелипе Гомес, удивленно подняв брови. Появление Паломино неприятно поразило Роке. И хотя они не были хорошо знакомы, Паломино вдруг решился объясниться с ним: по крайней мере, по должности Роке для такого разговора человек подходящий.

— У тебя есть пара минут, Клаудио? Представь себе, обо мне распространяются слухи... Я замечаю, что что-то не так, но не могу понять... У меня такое впечатление, будто мне не доверяют...

— Ты с ума сошел! — Роке резко остановился. — Никто против тебя ничего не имеет. Поверь мне, у нас есть дела поважнее, чем улаживание личных неприятностей, Карлос, — он сухо, несколько смущенно засмеялся. Они подошли уже к распахнутой настежь тяжелой двустворчатой двери. Мимо по улице протарахтел танк.

«Улаживать личные неприятности...» Паломино заподозрил, что Роке знает больше, чем говорит. Может быть, он не имеет права говорить об этом с Паломино; смех его тоже прозвучал неестественно. Что он подразумевает под личными неприятностями? Донос Эстебана или доклад Рамона об ошибке у Росалеса? Вспомнил слова Рамона: «Но так нельзя оценивать соотношения сил! Видеть происходящее глазами вражеской прессы, которая клевещет на нас и возвеличивает собственную мощь!» Он часто не мог удержаться от критики распоряжений вышестоящих органов. А вдруг все его высказывания зафиксированы в личном деле, которое находится у Роке?..

А Роке, прежде чем попрощаться, сказал еще:

— Ну, ты ведь это не всерьез, Карлос?.. Если что, я всегда готов помочь тебе... Кстати, твое предложение принято, твой Рамон Кинтана представлен к капитанскому званию. Рауль уже подписал, документы на подписи у президента. Наконец-то у тебя будет официальный заместитель. А начальником штаба мы посылаем к тебе теньенте Акосту, прекрасного парня из орготдела.

— Мы с ним только что познакомились, — сказал Паломино.