"Икс" ["X"]

17

Я вытащила ведро наружу через заднюю дверь, положила набок и наблюдала, как мышка выскочила и исчезла в траве за бунгало. Осторожно вытащила пластиковый пакет вместе с содержимым и положила в мусорный бак на колесиках.

Я вернулась в кухню и заперла дверь, пользуясь подолом футболки, чтобы сохранить любые срытые отпечатки, хотя взломщик был, наверное, слишком умен, чтобы их оставить. Вошла во внутреннюю комнату и села.

Можно было сделать длинный и короткий вывод. Мышь была на свободе, так что можно засчитать хорошую новость. Если я сообщу в полицию — решение, которое я еще не приняла — это не потому что я жду, что кого-то обвинят во взломе, вандализме или злом умысле. Испражняться на мышей не запрещено калифорнийскими законами.

В ответ на мой звонок 9-1-1 приедет симпатичный офицер и напишет рапорт, так же, как сделали симпатичные офицеры, когда позвонила Рути. Никто не будет объявлен в розыск.

Никто не сделает анализ ДНК какашки, оставленной в ведре, и данные о ней не будут введены в национальную базу, чтобы сравнивать с другими криминальными какашками по всей стране. Позвоню я копам или нет, мне придется менять замки и устанавливать сигнализацию. Я не сомневалась, что мой взломщик был тем же человеком, что взломщик Рути. Доказать этого я не могла. Хуже не придумаешь.

Я услышала, как открылась наружная дверь.

— Кинси?

Это был голос Тарин Сиземор.

— Вы как раз тот человек, которого я надеялась увидеть.

Она остановилась на пороге и замерла, увидев комнату.

— О, вау. Бедняжка. Здесь побывал Нед Лоув.

— Спасибо. Интересно, почему вы это сказали.

На ней была накрахмаленная белая рубашка с расстегнутым воротничком, перетянутая ремнем поверх тугих джинсов. Большие браслеты, большие серьги, ботинки на высоких каблуках с ремешками по бокам. Форма бигуди до сих пор была видна в ее кудрях до плеч.

Я бы выглядела смешно в такой одежде. Она выглядела великолепно. Я завидовала ее черной кожаной сумке через плечо, которая была больше моей и, кажется, имела больше отделений.

Она бросила сумку на пол.

— Это его стиль: враждебный и агрессивный. Где бы он ни был сейчас, он знает, что вам сделал, и он доволен собой. Вы никогда не войдете сюда снова, не спросив себя, не побывал ли он здесь в ваше отсутствие.

— Вот засранец.

— Это еще только начало. Возможно, будет продолжение.

— Какая радость.

Тарин выбрала одно из кресел и села, предварительно поставив их паралллельно. Ее взгляд упал на жалюзи.

— Не возражаете?

— Пожалуйста. В конце концов, я наведу порядок, но я решила посидеть и оценить заботу и планирование, которые были сюда вложены.

Она подошла к окну и поправила жалюзи, закрыла шкафы и уселась снова.

— Вы, должно быть, его тип, так же, как и я.

— Тогда нас трое, включая вдову Пита, Рут.

— Он ей тоже нанес визит?

— Она нашла свою дверь открытой, когда вернулась с работы. Это ее перепугало до смерти. Я не могу понять, откуда он узнал про меня. Похоже, что он приходил в ее дом, слушал телефонные сообщения и передвигал ее вещи, но это не объясняет, откуда он узнал мое имя и адрес.

— Это, возможно, что-то очевидное, но вы будете переживать из-за этого неделями, что тоже часть его плана. Вы не собираетесь спросить, почему я здесь?

— Какая разница? Я рада иметь компанию, когда мне не по себе.

— Я должна дать вам расслабиться.

— Я не хочу расслабляться. Я хочу позвонить в полицию.

Она повернула часы на запястье, чтобы проверить время.

— Позвоните им потом. У меня ушло восемь минут, чтобы дойти сюда. Допустим, еще восемь, чтобы вернуться. У меня есть клиентка, которая придет в свой обеденный перерыв, так что мне нужно будет вернуться вовремя, чтобы принять ее.

— Я надеюсь, что вы здесь, чтобы помочь.

— Да. Хотя, это странное ощущение. Я не привыкла находиться по эту сторону исповеди.

— Что заставило вас передумать?

— Я устала от того, что Нед управляет моей жизнью. Вы хотели узнать о моих отношениях с ним, я рада помочь.

— Я готова, когда вы готовы.

— Хорошо. Давайте начнем с судебного дела, и почему я согласилась на сделку, вместо того, чтобы бороться. У меня был нервный срыв, когда мне было восемнадцать. Доктора поставили диагноз клинической истерии, полученный на основании проверочного списка Перли-Гуза: пятьдесят пять симптомов, двадцать пять из которых должны присутствовать в девяти из десяти симптомных групп. Вы можете поверить в такое дерьмо?

У меня продолжались панические приступы, которые они представили как психопатические. Я пролежала в больнице две недели и должна была принимать коктейль из медикаментов. Если они составляли смесь правильно, со мной было все в порядке.

Разговорная терапия, конечно, но это больше для психиатров, которые состояли — угадайте? Из одних мужиков.

— И это раскопали у Берда-Шайна, когда вас проверяли?

— О, да. Они предоставили название больницы, даты приема и выписки, фамилии докторов и лекарства, которые я принимала.

— Как глубоко им нужно было копать? Наверняка, у вас нашлись друзья, готовые предоставить все подробности.

— Таким было мое предположение. Никто из моих друзей не клялся хранить секреты, но я думала, что могу доверять их благоразумию. Какое разочарование.

— Ну и что здесь такого? Вы провели две недели в больнице, а потом выздоровели. Что из этого мог извлечь адвокат Неда?

— Убийственную характеристику. Он изобразил меня как полную психопатку — нестабильную, мстительную и параноидальную. Я судила Неда за эмоциональный ущерб.

Все, что нужно было сделать Раффнеру — это показать, какой я была ненормальной, и что Нед стал жертвой моего состояния.

— Разве у вас не было доказательств, что он вас преследовал и угрожал?

— У меня были записи телефонных разговоров, но не было свидетелей. Я не понимала, как осторожно он меня подставил.

— В каком смысле?

— У меня были все записки, которые он оставлял на моей машине, или на крыльце, или в почтовом ящике, или в любом месте, которое он мог придумать, чтобы досадить мне.

Хотите знать, что там было написано? Такие вещи, как: “Я люблю тебя”, “Пожалуйста, прости”, “Ты для меня дороже всего на свете”, “Позволь мне быть ближе”.

Могу себе представить, как это выглядело бы для присяжных. Они сожгли бы меня на костре.

— Как вы вообще с ним связались?

— Мы работали в одной компании. Я занималась маркетингом. Он — продажами.

— Разве это не запрещено?

— И да, и нет. В целом, это не одобряется, но определенной политики не существует. Пока наши отношения не влияют на работу, все смотрят сквозь пальцы.

— Как долго вы встечались?

— Полтора года. Первые шесть месяцев все было прекрасно, потом дела стали приобретать странный оборот. Нед увлекается фотографией, так что он захотел сфотографировать меня, что само по себе нормально, но поверьте, в этом была какая-то патология. Он настаивал, чтобы я надевала определенную одежду, вместе с париком и макияжем. Я понимала, что он собирался сделать: превратить меня в кого-то другого. Я только не знала, в кого. Еще у него был немно-ожечко странный вкус в том, что относилось к сексу.

— О, пожалуйста, без деталей, — быстро попросила я. — Это должно было касаться контроля, так?

— Конечно. И это было только начало. Он стал одержимым насчет того, что я делала, и кого видела, и говорила ли о нем друзьям, чего я не делала. Я не смела. Он проверял телефонные счета и читал мои письма. Если я упоминала кого-нибудь еще с работы — мужчину или женщину — он не оставлял меня в покое. “О чем вы говорили?” “Сколько времени вы разговаривали?” “Если все так невинно, почему не позвали меня?” И так далее.

Он мастер по нагнетанию обстановки. Любой протест, который я заявляла, любой шаг, который я делала, чтобы защититься, он оборачивал против меня. Однажды я получила временное запретительное постановление, и знаете, что он сделал? Позвонил в полицию и заявил, что я бросила в него гаечный ключ, и он ударил его по голове. Он был весь в крови, и у него была шишка с кулак, но он сам себе это сделал.

— И полиция действительно приехала?

— Конечно. Меня арестовали и одели наручники. Я провела восемь часов в тюрьме, пока нашла кого-то, чтобы заплатил залог. После этого, при малейшей провокации, он угрожал мне копами.

— И вы до сих пор работали вместе?

— О, нет. Я пошла к боссу и рассказала, что происходило. Меня уволили. Неда повысили.

— Можем мы поговорить о соглашении? Я не хочу ставить вас в неудобное положение.

Она отмахнулась.

— Нет проблем. Я думала об этом и не нахожу, что мне грозят неприятности, даже если вы разгласите детали, хотя не думаю, что вы это сделаете. В то время я боялась его до смерти, но теперь вижу, что он больше боялся меня, чем я его. Соглашение было на семьдесят пять.

— Тысяч? — спросила я с недоверием.

Она кивнула.

— О, господи. Это нехорошо. Если бы вы сказали пять тысяч, я бы решила, что это символическая плата, Нед просто хотел от вас избавиться. Семьдесят пять тысяч — это признание вины. Он, наверное, думал, что полностью у вас в руках, иначе зачем платить такую сумму?

— Мой адвокат реагировал по-другому. Он сказал, что это хорошая сделка. Больше, чем я получила бы через суд, даже если бы он принял решение в мою пользу, чего он не думал.

Он настаивал, чтобы я согласилась.

— Могу поспорить, что настаивал. Он хотел быть уверен, что вы сможете оплатить его счет, который должен был быть существенным.

— Он взял пятнадцать тысяч.

— А какое отношение к этому имел Пит? Вы сказали, что он появился год назад.

— Он приходил извиниться.

Эти три слова были совершенно не тем, чего я ожидала.

— Извиниться? За что?

— Вы не поверите.

— Попробуйте.

— Ладно, вот как это было. Пит рассказал мне, что Морли Шайн однажды вечером напился и признался, что проник в офис моего психиатра. Вот откуда он получил информацию. Он сделал фотокопии моей карточки и передал все адвокату Неда. Конечно, все это было незаконно, аморально и неэтично, но какой толк в этом был для меня? Пит чувствовал себя виноватым годами и хотел все исправить.

— Немножко поздновато, не так ли?

— Вовсе нет. Странным путем, но это помогло. Я чувствовала себя отомщенной. В каком-то смысле, Нед выиграл, но только благодаря грязной игре.

— Было бы хорошо, если бы Пит заговорил тогда.

— О, он говорил. В этом все дело. Он пошел к Бену Берду и рассказал, что сделал Морли.

Бен обвинил Морли, и они разругались. После этого, как я поняла, Бен больше никогда не разговаривал с Морли.

Я закрыла глаза и опустила голову.

— Вот почему распалось их партнерство.

— В основном, да. Морли обвинял Пита за то, что рассказал о нем, и я думаю, Бен обвинял его тоже, хотя виноват был Морли. В конце концов, Пит остался ни с чем. C тех пор он брался за любую работу и хватался за любую возможность.

Я сидела, обдумывая то, что мне было известно, в свете новой информации.

— Так что значил этот список женских имен?

— Вы знаете, что Пит страдал бессонницей. Он бродил по ночам по улицам.

— Правильно. Он делал это, когда я его знала.

— У него было свойство защищать. Он знал, что Нед был опасен, и ходил вокруг тех мест, где жили женщины, которым он мог угрожать. Я, дочь Неда, его жена Селеста.

— Имен его жены и дочери нет в списке.

— Может быть, он собирался их добавить. Он говорил, что разговаривал с обеими.

— Как насчет Ширли Энн Кэсл? Кто она такая?

— Его школьная любовь. Это все, что я о ней знаю.

— Я думала, что вы все были жертвами шантажа.

— Нет-нет. Вы ошибались. Пит был пуристом.

— Пуристом? Вы шутите! Этот парень был мошенником.

— Вовсе нет. Я представляю себе, что он так жаждал справедливости, что его судьбой было потерпеть поражение.

Я состроила кислую физиономию.

— Вы встречались с ним, сколько, дважды? Я знала его почти десять лет.

— Подождите и просто послушайте. У меня были клиенты, увидев которых, вы бы поклялись, что они — отъявленные неряхи, но, вообще-то, они наоборот, так были помешаны на чистоте и порядке, что не могли даже начать. Чем потерпеть неудачу, они сдавались. У них были такие высокие стандарты, что они проигрывали, еще не начиная.

Для них было лучше даже не браться за работу.

— Это натяжка.

— Поговорите с Рут. Она понимала его лучше, чем вы.

— Несомненно.

— Хотите узнать мое мнение?

— Вы говорите как человек, или как психолог?

— Я всегда говорю как психолог.

— Тогда я не хочу этого слышать.

Она улыбнулась.

— Я все равно скажу. Бесплатно.

Я подняла руку.

— Я серьезно. Я не хочу этого слышать.

Тарин продолжала, как будто я ничего не говорила.

— Это настолько же касается вас, как и его. Вы запутались с этим человеком. Не знаю, как и почему, но для меня это ясно, как день.

— Я не “запуталась”. Ерунда. С чего вы взяли? Он мне не нравился. Я не одобряла выбор, который он делал. Вряд ли это “запутанность”.

— Вы не испытывали сочувствия по поводу его синдрома Марфана?

— Ой, да ладно. Мы все несем свой крест. У него была нелегкая жизнь, но свои проблемы он создавал сам. Марфан был меньшей из них. Большинство были результатом его общей нечестности, что невозможно исправить.

— Он не нуждался в исправлении. Ему нужно было вернуться к тому, каким он был, пока не потерял себя.

— Сейчас слишком поздно для этого.

— Нет, не поздно. Для этого есть вы, чтобы связать оборванные концы.

— Погодите. Извините. Это касается его. Это не имеет ко мне никакого отношения.

Казалось, что Тарин получает удовольствие от разговора, ее манеры оживились.

— Вы сами говорили: “Мы делаем очень похожую работу. Мы изучаем жизни людей, определяем, что пошло не так, и пытаемся это исправить. “

Я засмеялась.

— Вы цитируете меня мне? Это удар ниже пояса. Я говорила о нас с вами. Не о Пите и мне.

— Он оставил незаконченную работу. Каким бы ни был его план, я уверена, что вы разберетесь.

— Я разберусь? Я так не думаю. С каких пор это моя проблема?

— Со дня его смерти.

Я с ухмылкой помотала головой, как будто ее заявление не подразумевало ответа. Потом обратила внимание на свой язык тела. Я скрестила руки на груди, что Тарин могла интерпретировать как самозащиту и упрямство. Опустила руки и не могла придумать, что с ними делать. Я наклонилась и поставила локти на стол.

— Без обид, мисс Сиземор, но вы несете чушь.

Она потянулась за сумкой и встала.

— Мы к этому вернемся. Теперь ко мне должна прийти клиентка, и мне нужно бежать.