Развод. Его холодное сердце

ГЛАВА 18

— В бабушку, — я выдавила улыбку. — Мою маму.

Паспортный контроль казался бесконечным.

Офицер долго разглядывал наши документы, и я физически ощущала, как по спине стекает холодный пот.

— Как отдохнули в Турции? — он посмотрел на Машу.

— Хорошо! — она улыбнулась так искренне, что у меня перехватило дыхание. — Мы там у тёти были. А теперь с мамой домой летим.

— Славно, — он поставил штамп. — Счастливого пути.

В зале ожидания я едва не упала в кресло от облегчения. Новый телефон тихо завибрировал — сообщение от Андрея, тоже волнуется.

— Мам, а мы долго будем лететь? — Маша прижалась ко мне. — А папа не будет скучать?

Я закрыла глаза, борясь с подступающими слезами:

— Будет, солнышко. Очень будет.

— Рейс Стамбул-Санкт-Петербург начинает посадку...

Я поднялась, крепче сжимая руку дочери. До свободы оставалось три часа полета.

За окном иллюминатора исчезал Стамбул — город, который пять лет был моим домом. Город, где я познала любовь и предательство, счастье и боль.

— Мам, смотри, какие облака! — Маша прильнула к окну. — Как сахарная вата!

— Да, милая, — я погладила её по голове.

Наверное, Мустафа уже очнулся. Значит, скоро начнется…

Три часа полета превратились в вечность. Я не могла ни есть, ни спать, только механически отвечала на бесконечные вопросы Маши о самолетах и облаках. В голове крутились мысли о том, что происходит в Стамбуле.

Наверняка Мустафа уже поднял тревогу. Давид... он наверное уже знает. Я почти физически ощущала его ярость — она должна быть подобна урагану. Он перевернет весь город, поднимет все свои связи…

— Уважаемые пассажиры, наш самолет совершает посадку в аэропорту Пулково...

Питерский воздух ударил в лицо — влажный, прохладный, пронизанный запахом близкой Балтики. Я глубоко вдохнула, чувствуя, как внутри расправляется что-то, сжатое в тугую пружину все эти годы.

— Мам, а почему здесь так холодно? — Маша поежилась. — И все говорят как ты!

— Это Россия, солнышко. Здесь наш дом.

— Но у нас есть новый красивый дом — в Турции...

Я сжала её ладошку:

— Настоящий дом не в стенах, а там, где мы вместе. Помнишь, как в твоей любимой сказке?

В зале прилета было непривычно шумно — русская речь обволакивала, как теплое одеяло. Я достала телефон, глядя на список контактов. Кому сообщить о приезде?

Братья отпадают сразу. Алексей со своим взрывным характером наломает дров — примчится разбираться с Давидом, только хуже сделает. Старший, Дима, тоже не вариант — слишком правильный, начнет убеждать вернуться и решать всё цивилизованно.

К родителям нельзя — это первое место, которое проверит Давид. Да и маме с её больным сердцем такие новости ни к чему. Успеется еще, когда всё уляжется...

Остается только Вера. У неё всегда была светлая голова и железные нервы. Поймет. Поможет если что. И главное — будет молчать, пока нужно.

Андрей прав — спрятаться в родном городе почти гениально. Слишком очевидно, чтобы быть правдой. Давид начнет искать нас где угодно — в Европе, в Азии, но только не здесь. Кто в здравом уме побежит к родственникам?

— Мамочка, я есть хочу, — Маша снова дернула меня за рукав.

— Сейчас, солнышко, — я огляделась. На втором этаже заметила небольшое кафе. — Поедим и поедем в гостиницу. Нам нужно отдохнуть.

От мысли о горячей ванне и чистой постели внутри всё заныло. Последние сутки я жила на чистом адреналине — организм требовал своё.

Сначала отель — неприметный, не из сетевых. Потом еда и долгий-долгий душ. А завтра начну искать квартиру — что-нибудь в спальном районе, подальше от центра. И только потом, когда обустроюсь, можно будет думать о встрече с родными.

Что я им скажу? Как объясню своё внезапное появление, развод, побег? Впрочем, это забота завтрашнего дня.

Сейчас главное — поесть нормальной русской еды (как же я соскучилась по обычному борщу!), смыть с себя этот бесконечный день и наконец-то выспаться.

А утром начнется новая жизнь.

Жизнь одинокой матери… двоих детей?

Всё, не думать сейчас об этом, слишком много стресса.

Подумаю об этом позже.

Я, крепче сжала руку дочери.

За окном аэропорта раскинулся Петербург — серый, дождливый, такой бесконечно родной. Где-то в этом огромном городе нам предстоит начать новую жизнь. Спрятаться. Затаиться.

Я достала зеркальце, проверяя парик. На меня смотрела усталая женщина с короткими темными волосами и затравленным взглядом.

Но в глубине глаз что-то изменилось — появился огонек, которого не было раньше. Огонек свободы.

"Держись, Катя, — сказала я своему отражению. — Теперь ты можешь выдохнуть, хотя бы на время..."

По телу разливалось странное чувство — смесь страха и какого-то острого, почти злорадного удовлетворения. Я сделала это. Я, послушная русская жена, которая пять лет подчинялась его правилам, его традициям, его воле — я посмела сказать "нет".

Губы сами растянулись в улыбке, представляя его реакцию.

О, великий Давид Шахин, которому никто не смеет перечить! Как он сейчас, наверное, крушит всё вокруг от ярости. Его драгоценный контроль, его власть, его правила — всё разбилось вдребезги от одного моего решения.

Пусть бесится. Пусть поймет — нельзя держать человека в клетке, даже если она золотая. Нельзя указывать, как дышать, как одеваться, как жить. У русских женщин есть гордость, есть самоуважение. Мы не рабыни, купленные за красивое кольцо и шикарный дом.

"Знаешь что, любимый? Засунь свои традиции туда, где солнце не светит. Я больше не твоя послушная кукла."