Развод. Его холодное сердце

ГЛАВА 42

— Нет, выслушай. Я должна это сказать, пока хватает смелости. — Она глубоко вздохнула. — Я была не права. Совершенно не права. Аллах преподал мне урок, который я никогда не забуду. Должна была случиться такая беда, чтобы я наконец прозрела.

Она сглотнула, сделав паузу.

— Стыдно. Мне так стыдно. Прожила столько лет, а жизни не поняла. Цеплялась за традиции, за правила, а самого главного не видела — люди важнее всяких условностей.

— Вы просто защищали свои ценности, — я механически поправила капельницу, не глядя ей в глаза.

— Нет, милая, — она покачала головой. — Я защищала свою глупость и предрассудки. А ты... ты спасла мне жизнь после всего, что я тебе устроила. В этом больше благородства, чем во всех наших родословных вместе взятых. Мы с Ясминой... мы специально создавали видимость их отношений. Хотели заставить тебя уйти. А Давид... — она закашлялась. — Он всегда любил только тебя. Как бы меня это ни злило.

Я молча проверяла показатели, стараясь не слушать. Но её следующие слова заставили замереть:

— Не суди его строго. Ты не знаешь, каким было его детство. Его отец... — она прикрыла глаза. — Он бил его кнутом для лошадей. За любую провинность. За слезы, за проявление чувств. "Шахины не плачут" — это были его первые слова, которые Давид выучил.

Её голос дрогнул:

— А я... я не могла вмешаться. Такие правила, такие традиции. Мы все заложники этой системы — и я, и Давид. — Она сжала мою руку сильнее. — Но знаешь, что я поняла, лежа здесь? Вы с ним — пара, созданная на небесах. Я видела много браков, устроенных людьми, но такой любви не встречала никогда…

— Айлин-ханым...

— Нет, послушай! — в её глазах появился прежний властный блеск. — Вы двое — как две половинки одной души. Он без тебя — как птица с подрезанными крыльями. Ты делаешь его живым, настоящим. Прости его, прошу! Дай ему шанс всё исправить. Я видела, как он без тебя медленно погибает… Почему ты спасла меня? Я же столько гадостей тебе наговорила! Ты бы могла… Просто отвернуться от меня.

Я покачала головой.

— Я ошибалась! Я виню себя! Ты замечательная девушка, Катя, Ты очень светлый человек. Жаль, что я раньше этого не видела из-за своей гордыни! Вернись, пожалуйста, к Давиду. Я хочу видеть своего сына счастливым… Я хочу, чтобы вы были вместе…

— Слишком много боли и унижения он мне принёс, — я покачала головой, высвобождая руку. — Некоторые раны не заживают.

— Но ты любишь его, — это прозвучало не вопросом — утверждением. — И он любит тебя. Разве этого мало?

Я вышла из палаты на дрожащих ногах, а в спину летели её слова:

— Не совершай мою ошибку! Не позволяй гордости разрушить то, что предначертано судьбой!

В голове крутились её слова, смешиваясь с воспоминаниями — как Давид вздрагивал от громких звуков, как замирал, когда я проявляла нежность, как часами смотрел на спящую Машу...

А дома меня ждал сюрприз — незнакомые машины у ворот, люди в строгих костюмах…

Алекс. Представители консульства. Интерпол.

Давид стоял у окна — прямой, напряженный, молчаливый.

Они составляли какие-то протоколы, задавали вопросы.

Я отвечала как в тумане — нет, приехала добровольно, претензий не имею. Просто хочу вернуться домой.

Собирая вещи, я поймала своё отражение в зеркале — бледное лицо, огромный живот, в глазах плещется отчаяние.

Маша крепко держала меня за руку, когда мы садились в машину Алекса.

Я не оглядывалась. Не могла.

Но кожа на лбу всё ещё горела от его прощального поцелуя.