Утром
Он стоял у окна своего больничного номера, чуть согнувшись, придерживая правый бок рукой, небрежно опираясь на подоконник.
Высокий, широкоплечий, с идеально прямой спиной. Простой белый халат лежал на его широких плечах с той небрежной элегантностью, которая выдает человека, привыкшего к роскоши, как к воздуху. Я невольно замерла в дверях, пораженная тем, как он умудрялся выглядеть по-королевски даже в больничной одежде.
Услышав мои шаги, он обернулся, и я едва удержалась от вздоха. Его лицо словно вобрало в себя всю страсть Востока и утонченность Европы — резкие, благородные черты, смуглая кожа с теплым золотистым подтоном, и, само собой, бездонные, чёрные глаза… которые смотрели с хищной пристальностью, смотрели так откровенно и бесстыдно, будто у них была супер способность видеть человека без одежды.
Судя по всему, моим телом он был весьма удовлетворён.
Хотя я никогда не считала себя красавицей.
Обычная. Обычная девчонка из простой семьи, которая практически не пользовалась косметикой, практично одевалась и ни разу не консультировалась у пластических хирургов.
Зачем я ему? И что он во мне нашёл?
Во мне нет ничего особенного. Я просто туристка, которая приехала на отдых, осуществить свою давнюю мечту. А встретила вот это…
Всю ночь мне снились кошмары. Я так и не смогла понять его мотивов. Разве любой бы другой на моём месте не сделал тоже самое?
А ещё я пыталась понять, что произошло. Почему в нас стреляли?
Судя по тому, как утром шептались медсёстры на посту, это было покушение. Заказное убийство на очень влиятельного человека.
И я, получается, его спасла.
— Как вы себя чувствуете? — растерявшись, я первая начала разговор, желая, чтобы эти вечные гляделки побыстрее закончились, да и вообще, чтобы меня побыстрее отпустили домой.
Уголок его чувственных губ чуть дрогнул в намеке на улыбку.
— Теперь, когда мой ангел-хранитель снова навестил меня — превосходно… — он произнес это с той особой интонацией, смакуя каждое слово.
Его голос был как дорогой коньяк — глубокий, с бархатными нотками, обволакивающий. В нем слышались властные интонации человека, привыкшего отдавать приказы, но было в нем что-то еще... Какая-то затаенная мягкость, которую он словно пытался скрыть за маской холодной вежливости.
Я заметила, как его длинные пальцы — холеные руки успешного бизнесмена — слегка сжали подоконник. Эта маленькая деталь вдруг выдала его напряжение, и я поняла — передо мной человек, непривычный к слабости и зависимости от других.
— Катья... — он произнес мое имя медленно, чуть смягчая согласные своим акцентом, словно пробуя на вкус каждый слог.
В уголках его глаз появились едва заметные морщинки, и это вдруг сделало его лицо удивительно живым, почти мальчишеским. Заметив мой вопросительный взгляд, он пояснил:
— Я ваш должник.
— Это мой долг как врача, — я попыталась придать голосу профессиональную строгость. — Вы мне ничего не должны. И если с вами всё в порядке, я бы хотела вернуться в свой отель.
— В порядке? — он насмешливо приподнял бровь. — После того, как ангел спас мне жизнь? Нет, Катья, так нельзя.
Он оттолкнулся от подоконника и сделал шаг ко мне. Я невольно попятилась — его присутствие было слишком... поглощающим. Я удивилась, как он уже стоял на ногах после операции!
— Вам нужно лечь в кровать! Вы перенесли операцию, так нельзя, это непраивльно…
Но он будто не слышал моих слов. Какой самоуверенный! Неужели не больно?
— У меня очень крепкий организм, я быстро восстанавливаюсь.
Мужчина прищурился, не сводя с меня взгляда. Кожа под его чернильными глазами не просто горела, она полыхала, будто в меня плеснули бензином и подожгли.
Бешеная энергетика вокруг него. Просто сумасшедшая! Голова так сильно кружится, воздуха не хватает, и очень жарко становится.
— У нас есть древняя традиция, — голос Давида стал мягче, обволакивающим. — Если кто-то спасает тебе жизнь, ты должен отблагодарить спасителя. Хотя бы разделить с ним трапезу — иначе душа не найдет покоя.
— Серьезно? — я скептически прищурилась. — Прямо древняя традиция?
— Клянусь всем, что мне дорого, — он прижал руку к сердцу с таким серьезным видом, что я едва сдержала улыбку. — И если ты откажешься... я буду вынужден ходить за тобой по пятам, пока ты не примешь мою благодарность. А я очень упрямый, когда дело касается традиций.
— То есть, вы мне угрожаете? — я скрестила руки на груди.
— Я предупреждаю, — в его глазах плясали черти. — Представь: я буду появляться везде, где ты бываешь. В ресторане, на пляже, в музеях... Распугаю всех твоих потенциальных ухажеров...
— Вам нельзя даже ходить! — не выдержала я. — У вас только что было серьезное ранение!
— О, так ты волнуешься за меня? — он улыбнулся той самой улыбкой, от которой пересыхает во рту.
— Как врач — да!
— Тогда тем более не можешь отказаться. Иначе я расстроюсь, начну нарушать постельный режим...
— Это шантаж, — простонала я.
— Это забота о моем здоровье, — парировал он. — Так что, позволишь отблагодарить тебя ужином?
Я закатила глаза:
— Хорошо. Один ужин. Но вам нельзя покидать больницу!
— Не беспокойся, — он небрежно махнул рукой. — Мой водитель заберет тебя из отеля. А я... это всего лишь царапина.
— Царапина? — возмутилась я. — У вас было пулевое ранение!
— Которое ты прекрасно исцелила своим присутствием, — он снова улыбнулся, и я поняла, что спорить бесполезно. — В восемь вечера, договорились?
Что-то подсказывало мне — я совершаю огромную ошибку.
Но, глядя в эти завораживающие глаза, я почему-то не могла заставить себя сказать "нет".