Развод. Его холодное сердце

ГЛАВА 31

В салоне пахло его парфюмом. Всё тем же — терпким, властным. Мой самый любимый и самый ненавистный запах.

— Пристегнись, — он даже не смотрел на меня. — Впереди долгий путь.

— Куда ты нас везешь? Ты не имеешь права! Я гражданка России! И Маша — тоже!

— Мы все едем домой, — он наконец повернулся. — Туда, где тебе самое место. Рядом со мной.

— У тебя жена есть!

— У меня есть только ты, — он протянул руку к моему животу. — И мои дети.

Я отшатнулась:

— Откуда ты...

— Знаю? — он усмехнулся. — Я всё про тебя знаю, Катья. Каждый шаг, каждый вздох. Анализы в женской консультации, УЗИ... Кстати, поздравляю — у нас будет мальчик. Наконец-то ты мне подаришь наследника.

— Ты не имеешь права так поступать!!! Это похищение человека! — я старалась говорить тихо, чтобы не напугать Машу еще больше, хотя внутри всё кипело от ярости и страха.

— Я просто возвращаю домой свою семью, — его глаза сверкнули опасным огнем. — Ты вывезла незаконно мою дочь — гражданку Турции. Без согласия отца. Значит ты украла ребёнка. Кто из нас преступник, Катья?

Маша всхлипнула на заднем сиденье. Я дернулась к ней, но его рука молниеносно перехватила мою:

— Не надо. Она успокоится.

— Пусти! Это моя дочь! — я попыталась вырваться, но его хватка была стальной.

— Наша дочь, — он повернулся ко мне, и в его глазах я увидела что-то пугающее — ту самую одержимость, которая когда-то заставила меня сбежать. — И я больше не позволю тебе забрать её.

Он погладил Машу по золотистым волосам:

— Тише, принцесса. Скоро будем дома. Всё будет хорошо.

— Папочка, не ругайся!

— Не будем! Правда, Катенька?

Его голос, низкий, бархатный, с тем особым акцентом, который когда-то сводил меня с ума, подействовал на дочь как заклинание — она затихла, свернулась калачиком на сиденье. Через минуту уже спала, убаюканная мерным шумом мотора и знакомым папиным голосом.

"Помогите!" — хотела закричать я. Но кому? Мы уже мчались по скоростному шоссе. В машине с тонированными стеклами. С двумя вооруженными охранниками. Мой телефон остался в сумке, которую забрал один из его людей.

А он смотрел на дорогу и улыбался — той самой улыбкой, от которой когда-то таяло моё сердце. Сейчас она приводила меня в бешенство. Потому что я знала — эта улыбка означает, что он добился своего. Как всегда.

— Впереди долгий путь, мой ангел, — он накрыл мою руку своей, и от этого прикосновения внутри всё сжалось. — Отдохни. Теперь всё будет иначе.

Я слишком хорошо знала этот тон — мягкий, почти ласковый, но за ним скрывалась сталь.

— Кстати, выбор за тобой, meleğim, — его голос стал мягче. — Либо ты спокойно едешь со мной, либо…

Он повернулся ко мне, и его глаза потемнели:

— Я даю ход делу о похищении ребёнка в международный суд. И с моим влиянием и связями — можешь даже не пытаться оправдаться.

Внутри всё оборвалось. Он говорил спокойно, почти небрежно, словно обсуждал погоду, а не разрушение моей жизни:

— Я тебя в Турции насильно не держал. Более того, даже после развода предоставил все условия и содержание на высшем уровне. У меня есть записи наших разговоров — где я ясно дал тебе возможность уехать. Но без Марьям. Ты выбрала остаться, и украла её у меня.

— Ненавижу тебя. — выдохнула я, чувствуя, как к глазам подступают слёзы бессилия.

— Ненавидь, — он не переставал улыбаться. — Главное — рядом со мной.

Салон его личного джета был отделан белой кожей.

Я смотрела в иллюминатор, как взлетная полоса уходит из-под крыла, как тает в дымке мой город. Прощай, свобода. Прощай, новая жизнь.

— Выпьешь что-нибудь? — Давид сел рядом. — Сок? Воду?

Я молчала.

— Катья, не стоит злиться. Я делаю это для нас. Для нашей семьи. Ты всё со временем поймешь. Я не могу себе позволить дать тебе уйти. Особенно с моими детьми.

Молчание.

— У тебя губы дрожат. Замерзла? — он потянулся укрыть меня пледом.

Я отвернулась к окну. Внизу проплывали облака, похожие на взбитые сливки. Где-то там, под ними, оставался мой Питер. Моя свобода. Моя попытка начать новую жизнь.

— Ты не можешь вечно молчать.

"Могу," — подумала я, глядя, как солнце окрашивает облака в розовый. — "Ещё как могу."

— Маша обрадуется, когда проснётся, — он не сдавался. — Она скучала по мне, по своему дому. По своей комнате, по игрушкам...

"Это не наш дом, — хотелось крикнуть. — Это твой дом! И дом твоей жены"

Но я молчала. Потому что знала — любое слово, любой взгляд он воспримет как победу. Как знак, что его власть надо мной всё ещё существует.

А я больше не верила в сказки про любовь.

Четыре часа полёта. Четыре часа его попыток разговорить меня, четыре часа моего упрямого молчания.

Только когда впереди показались огни Стамбула, я наконец произнесла:

— Что скажет твоя жена?

Он замер. Потом тихо рассмеялся:

— Она не будет нам мешать. Но не волнуйся — я всё решу.

"Как всегда, — подумала я. — Ты всегда всё решаешь. За всех."

А мне… Мне нельзя сейчас нервничать.

Я положила руку на живот. Там, под сердцем, рос его сын. Его наследник. Его кровь.