Развод. Его холодное сердце

ГЛАВА 35

Давид, ранее

Я просматривал документы о слиянии двух фармацевтических компаний, когда дверь кабинета открылась без стука.

Ясмина.

В шелковом халате красного цвета, с особой улыбкой, которая должна быть соблазнительной, но сейчас вызывает только раздражение.

— У меня для тебя сюрприз, — она произнесла это с такой детской гордостью, что я подавил тяжелый вздох.

Документы на столе буквально кричали о срочности — там были все расчеты по новому заводу. Но воспитание не позволяло просто указать ей на дверь. В конце концов, она дочь министра, а я — наследник семьи Шахин. Некоторые маски приходится носить, даже если они душат.

— Конечно, — я изобразил улыбку. — Показывай.

Она взяла меня за руку и повела из дома. Мы вышли в сад, и я ловил себя на мысли, что ищу глазами другой силуэт — стройный, с золотистыми волосами...

Беседка была украшена в типично восточном стиле — подушки, сладости, вино. Все как в дешевом туристическом ресторане.

— Знаешь, Давид, — Ясмина подалась вперед, игриво накручивая прядь волос на палец, — несмотря на то, что наш брак договорной, я думаю, мы можем сделать его... более приятным.

Я сделал глоток вина, пытаясь скрыть раздражение за бокалом.

— А какой твой любимый цвет? — она придвинулась ближе. — Я заметила, ты часто носишь черное...

— Деловой дресс-код, — отрезал я, но она будто не заметила холода в моем голосе.

— А я обожаю красный! — она захлопала в ладоши. — И розовый. Вообще все яркие цвета. Знаешь, в детстве я даже просила папу покрасить мою комнату в...

Её голос превратился в фоновый шум. Я машинально кивал, думая о том, как Катя однажды сказала: "Черный цвет идет только тем, кто достаточно силен, чтобы его носить." Она не спрашивала, почему я его ношу. Она просто поняла.

—...и может быть, мы могли бы проводить больше времени вместе? — голос Ясмины вернул меня к реальности. — Узнать друг друга получше. Ведь это так важно для будущих супругов!

— Безусловно, — я произнес это настолько ровно, насколько мог.

— О! А какая твоя любимая кухня? Я просто обожаю французскую! Особенно эти маленькие пирожные... как их... эклеры! А ты?..

Я вспомнил, как Катя готовила мне борщ, когда я болел.

"Лучшее лекарство, — сказала она тогда. — Проверено поколениями русских бабушек."

— А еще я занимаюсь йогой, хожу на пилатес... Нужно держать себя в форме, правда? — Ясмина продолжала щебетать. — Может, будем ходить вместе в спортзал?

— Давид? Ты меня слушаешь?

— Конечно, — я изобразил улыбку. — Продолжай.

Интересно, существует ли в природе способ вежливо сказать женщине, что её болтовня вызывает желание заткнуть уши?

— За нашу помолвку! — Ясмина подняла бокал.

Я сделал глоток, борясь с желанием поморщиться. Вино было приторно-сладким, как и весь этот вечер.

— А теперь... — она встала, потянувшись к поясу халата, — мой сюрприз!

Шелк упал к её ногам, открывая костюм для танца живота — весь в блестках и бисере. Слишком много блеска, слишком много всего.

Под восточные ритмы она начала двигаться, и я понял, что передо мной идеальная иллюстрация разницы между желанием соблазнить и природной грацией.

Её движения были тяжелыми, несмотря на все старания. Пышные формы колыхались в такт музыке, но вместо соблазнительности я видел только неуклюжесть. Танец живота должен быть искусством, а не вульгарной демонстрацией... возможностей.

В её глазах читалось откровенное обожание. Я знал этот взгляд — видел его у многих женщин. Но впервые чувствовал себя настолько неловко. Как объяснить ей, что все её старания бесполезны? Что нельзя заставить сердце биться чаще, если оно уже отдано другой?

Многие считают, что каждый турок должен восхищаться танцем живота. Какой-то нелепый стереотип, навязанный туристическими буклетами. Лично мне этот танец всегда казался... странным. Особенно когда исполнительница путает соблазнение с демонстрацией излишеств.

Ясмина старается, но её движения напоминают колыхание желе. Она красива той классической восточной красотой, которую так любят изображать на открытках — пышные формы, большие глаза, чувственные губы. Наверное, для многих мужчин она — воплощение мечты. Но не для меня.

Я смотрю на неё и вижу только... избыточность. Избыточность во всем — в формах, в жестах, в желании понравиться. Каждое её движение кричит: "Посмотри, как я красива! Посмотри, как я стараюсь для тебя!" И от этого становится почти физически противно.

В её глазах я вижу то, чего боялся больше всего — влюбленность. Слепую, наивную, как у девочки-подростка. Она не видит настоящего меня — она видит образ, который сама же и придумала. Богатый красавец-турок, наследник империи... Как объяснить ей, что её чувства безответны? Как сказать об этом, не разрушив хрупкий баланс между нашими семьями?

Возможно, она действительно красива. Но красота для меня — это не только формы и черты.

Это движение, это энергия, это... легкость. Как у Кати, которая даже в больничном халате выглядит грациознее, чем Ясмина в этих восточных шелках.

И тут, глядя на эти наигранные движения Ясмины, я провалился в воспоминание, такое яркое, что перехватило дыхание.

Тот вечер в пляжном баре. Катя в своих любимых джинсах, которые подчеркивали каждое движение её стройных ног. Белая майка едва прикрывала поясницу, открывая полоску загорелой кожи. Она двигалась так, словно музыка жила внутри неё — легко, свободно, без капли наигранности. Её золотистые волосы летали в воздухе как солнечные лучи, рассыпаясь по плечам при каждом повороте головы.

Я помню, как застыл тогда, забыв про все движения. Просто смотрел на неё, не в силах оторвать взгляд. Такой девушки я не встречал никогда — хрупкой, как статуэтка из тончайшего фарфора, но с внутренним стержнем крепче дамасской стали. Каждый раз, когда я прикасался к ней, во мне боролись два желания: сжать её в объятиях со всей силой, на какую способен, и защитить от всего мира, включая самого себя.

Я невольно улыбнулся, вспоминая, как она запрокидывала голову, смеясь, как её глаза сверкали озорством, когда она пыталась научить меня каким-то современным движениям...

Ясмина, заметив мою улыбку, приняла её на свой счет.

Её движения стали еще более экспрессивными, почти судорожными. Монеты на поясе звенели, как цепи на привидении, а бедра описывали такие круги, что становилось почти смешно.

И тут, словно посланный небесами спаситель, в беседку ворвался Дарк. Появился в самый нужный момент.

Ясмина издала визг, больше подходящий пожарной сирене:

— Убери его! Эта псина меня покусает!

— Не бойся, — я с трудом сдержал смех, глядя, как мой грозный доберман пытается затащить её в игру. — Он просто хочет поиграть.

Схватив Дарка за ошейник, я поспешил к выходу из беседки. Уже у самого выхода обернулся:

— Спасибо за сюрприз! Ты была... великолепна!

Последнее слово далось мне с трудом — я никогда не любил лгать. Но иногда ложь во спасение необходима, особенно когда на кону стоят интересы и честь семьи.

Уводя Дарка по темной аллее, я вдруг уловил знакомый аромат — жасмин и ваниль. Катин любимый парфюм. Неужели она была здесь? Видела этот нелепый спектакль?

При мысли об этом что-то больно сжалось в груди. Я должен всё ей объяснить. Должен рассказать правду о помолвке, о договоре, о том, что на самом деле…