Развод. Его холодное сердце

ГЛАВА 41

Катя

Сумерки сгустились над Стамбулом, когда Мехмет привез меня домой из больницы. Я чувствовала себя выжатой как лимон — операция Айлин длилась несколько часов.

Давид ждал в холле.

Непривычно помятый костюм, расстегнутый воротник рубашки, тени под глазами — будто постарел за эти сутки на несколько лет.

— Как она? — его голос звучал глухо.

— Стабильна. Стентирование прошло успешно. — Я машинально перешла на профессиональный тон. Так проще, так безопаснее. — Завтра с утра я к ней съезжу, надо проконтролировать показатели.

— Спасибо. — Он шагнул ближе, и я невольно отступила. Слишком близко. Слишком опасно. — Ты спасла ей жизнь. Немотря на…

— Это мой долг. — Я отвела глаза. От его взгляда что-то болезненно сжималось внутри. — Я просто делала свою работу.

— Нам нужно поговорить, — он кивнул в сторону кабинета. — Пожалуйста.

Я колебалась. Усталость наваливалась свинцовой тяжестью, хотелось просто упасть в кровать и забыться сном. Но что-то в его голосе, какая-то новая нота...

— Хорошо.

В кабинете пахло его парфюмом и чем-то ещё — может быть, новой опасностью? Я уже не знаю, что мне ожидать от этого человека.

Я опустилась в кресло, машинально поглаживая живот. Давид остался стоять, глядя в окно на темнеющий сад.

— Я должен попросить у тебя прощения, — он говорил тихо, но каждое слово отдавалось во мне дрожью. — За всё. За свой контроль, за ревность, за попытки переделать тебя под себя, за похищение…

Он повернулся, и я поразилась глубине боли в его глазах:

— Ты свободна, Катья. Можешь жить где хочешь — в России, в Турции, где угодно, в любой стране. Я куплю тебе дом в любом месте, открою клинику, о которой ты мечтала. Единственное... Позволь мне видеться с детьми.

Я смотрела на него, не узнавая. Где тот властный Давид Шахин, который привык всё решать за других?

Передо мной стоял другой человек — сломленный, но какой-то... настоящий?

— Твой брат Алексей ищет тебя, поднял шум в консульстве. — Он провел рукой по лицу. — Я могу отвезти тебя в Россию сам. Или передать ему — как ты захочешь.

Внутри всё дрожало.

Я определённо не ожидала такого поворота — думала, снова будут угрозы, манипуляции, попытки удержать силой. А он... отпускает?

— Я знаю, что причинил тебе много боли, — Давид опустился передо мной на колени, но не пытался прикоснуться. — И понимаю, что некоторые раны не заживают. Я люблю тебя, Катья. Всегда любил. Но любовь не может быть по принуждению. Я не могу больше видеть эту ненависть в твоих глазах, когда ты смотришь на меня.

Его близость кружила голову. Хотелось прижаться к нему, почувствовать знакомое тепло, раствориться в объятиях... Но память услужливо подбрасывала картинки — его холодный взгляд, когда он объявил о помолвке с Ясминой, боль унижения, страх за дочь.

— Я хочу вернуться в Россию, — слова дались с трудом. — Родить там.

Он вздрогнул всем телом, будто от удара.

В черных глазах мелькнула такая мука, что захотелось забрать свои слова обратно.

Но нет. Я должна быть сильной. Ради себя. Ради детей.

— Я понял, — он поднялся, пошатнувшись. — Я свяжусь с Алексеем.

Шагнул ко мне, осторожно обнял, прижался губами ко лбу.

Я чувствовала, как он дрожит, как его губы никак не могут оторваться от моей кожи — словно пытается запомнить, впитать каждое мгновение.

Всю ночь я не сомкнула глаз. А утром поехала в больницу — работа всегда помогала не думать о личном.

Айлин выглядела непривычно бледной на белых больничных простынях. Куда делась её надменность? Её вечное презрение?

— Катя... — она протянула ко мне дрожащую руку. В глазах блестели слезы — такая непривычная картина для всегда собранной и надменной Айлин. — Прости меня! За всё прости!

— Вам нужно отдыхать, я посмотрела ваши анализы … — я попыталась перевести разговор в медицинское русло, но она крепко схватила меня за руку.

— Нет, выслушай. Я должна это сказать, пока хватает смелости. — Она глубоко вздохнула. — Я была не права. Совершенно не права. Аллах преподал мне урок, который я никогда не забуду. Должна была случиться такая беда, чтобы я наконец прозрела...