Развод. Его холодное сердце

ГЛАВА 28

Катя

Флешбэк

Утром в дверь постучали. На пороге стоял посыльный с огромной коробкой, перевязанной золотой лентой. От коробки шел умопомрачительный аромат.

"Только не ещё одно платье," — подумала я, разворачивая записку, написанную размашистым почерком:

"Сладости для той, кто слаще мёда. P.S. Не бойся, это не платье".

Я не сдержала улыбку. В коробке оказалась пахлава — ещё теплая, истекающая медом, с тончайшими слоями теста и ароматными орехами. Сверху — вторая записка:

"Из лучшей кондитерской Стамбула. Её основал прадед моего прадеда. Теперь она моя. Как и всё в этом городе. Как и ты... скоро".

— Вкуснотища! — Кира уже успела стащить кусочек. — Слушай, а твой Давид... он случайно не султан? Такое чувство, что ему весь город принадлежит.

— Он не мой, — я попыталась спрятать улыбку, облизывая мед с пальцев. — И вообще, мы уезжаем через две недели. Это просто... курортный роман.

— Ага, как же! — фыркнула подруга. — Курортный роман с собственником половины Стамбула, который смотрит на тебя как голодный лев на антилопу? О, кстати об этом! — она загадочно ухмыльнулась. — Тут такое дело... нас пригласили на морскую прогулку.

— Кто пригласил? — я насторожилась.

— Ну... один очень настойчивый турецкий бизнесмен. С очень убедительными аргументами.

— Кира!

— А что? — она подняла руки. — Он позвонил в отель, был очень вежлив. Сказал — будет круиз по Босфору, шампанское, закат... Он даже заказал для тебя особенный десерт от того самого кондитера!

— Да как он смеет! — я вскочила, чуть не опрокинув коробку с пахлавой. — Вот так запросто распоряжаться моим временем! Я же сказала ему — никаких...

— Подарков, знаю, — перебила Кира. — Поэтому он прислал не подарок, а... "Сладкий комплимент для сладкой девушки"?

— Манипулятор! — я заметалась по комнате. — Думает, если у него деньги и связи, можно вот так просто...

— Ага, — Кира облизнула липкие от меда пальцы. — А ещё он сказал, что если ты откажешься, он будет петь серенады под окном. На турецком. И на русском. И даже попытается на английском, хотя это может быть опасно для окружающих.

Я швырнула в неё подушкой:

— Ты на чьей стороне вообще?

— На стороне здравого смысла! — она поймала подушку. — Кать, ну сколько можно? Он красивый, богатый, явно влюблен...

— Вот именно! — я плюхнулась на кровать. — Слишком красивый, слишком богатый, слишком... идеальный. Такие мужчины не влюбляются в обычных девушек из Питера.

— А может, в этом всё дело? — Кира села рядом. — Может, ему как раз надоели все эти "неидеальные" — с силиконом, ботоксом и папиными деньгами? Может, его зацепила именно твоя... нормальность?

Я закатила глаза:

— Ты много романов начиталась.

— Зато ты мало! — она ткнула в меня пальцем. — Вся в своих учебниках, операциях... А тут такой шанс! Настоящая восточная сказка!

— Которая закончится через неделю.

— Или нет, — она хитро прищурилась. — Смотря как ты сыграешь свои карты.

— Кира!

— Ладно-ладно, — она подняла руки. — Но на яхту мы идем. Я уже согласилась.

— Что?!

— Ну а что мне было делать? Он так красиво просил! И вообще, я никогда не каталась на яхте. Имей совесть, подруга!

Вечером мы с Кирой решили поужинать в маленьком ресторанчике неподалеку от отеля. На первый взгляд — обычное местечко: белые скатерти, приглушенный свет, негромкая музыка...

— Добрый вечер, Катья, — его голос, низкий и бархатный, застал меня врасплох. — Какое удивительное совпадение!

Давид стоял у нашего столика, как всегда безупречный в своем черном костюме. За его спиной музыканты настраивали инструменты — откуда они вообще взялись?

— Совпадение? — я прищурилась. — И живая музыка тоже случайно?

— Абсолютно, — он невинно улыбнулся, но глаза выдавали — смеется. — Просто сегодня особое меню. Рекомендую ягненка в гранатовом соусе. Шеф готовит его только для особых гостей.

— А ты откуда знаешь меню? — не выдержала я.

— Я владелец, — он пожал плечами, словно это пустяк. — Как и половины ресторанов в этом районе. Кстати, музыканты сейчас будут исполнять старинную турецкую песню о любви. Очень романтичная история — о девушке с огромными глазами, которая украла сердце принца...

Кира пихнула меня под столом:

— Говорила же — султан!

Я попыталась испепелить её взглядом, но Давид уже пододвинул стул и сел рядом — непозволительно близко, так, что я чувствовала тепло его тела и запах его парфюма, от которого кружилась голова.

— Итак, — его пальцы скользнули по моей руке, — вы получили мое приглашение?

— Да, и это было... — я запнулась, подбирая слова.

— Самоуверенно? — подсказал он. — Властно? Или, может быть... романтично?

— Самонадеянно! — выпалила я. — Вот так запросто решать за других...

— Я не решаю, — он поднял руки в притворной капитуляции. — Я предлагаю. А решать будешь ты. Но... — его глаза опасно блеснули, — если откажешься, я действительно начну петь. И поверь, это будет... впечатляюще.

— Это угроза?

— Это обещание, — он улыбнулся той самой улыбкой, от которой у меня подкашивались колени. — И кстати, твоя подруга уже согласилась. Не бросишь же ты её одну?

Я метнула испепеляющий взгляд на Киру. Предательница только пожала плечами:

— А что? У меня никогда не было свидания на яхте!

После прогулки на яхте Давид повёз нас в старые кварталы города.

Узкие улочки, где белье сушится над головой на веревках между домами. Древние мечети, спрятанные от туристических маршрутов. Уютные дворики с журчащими фонтанами и коврами ручной работы.

— Здесь живет лучший мастер ювелирного дела в городе, — Давид вел меня по извилистому переулку, придерживая за локоть. — Его семья делала украшения ещё для султанских жен. А вот здесь, — он кивнул на неприметную дверь, — готовят кофе по рецепту времен Османской империи. Хочешь попробовать?

Он рассказывал историю каждого камня, каждого дома, каждой лавки. В его глазах горел такой живой интерес, что я невольно заслушивалась. Это был совсем другой Давид — не холодный бизнесмен, а увлеченный рассказчик, влюбленный в свой город.

— Откуда ты всё это знаешь? — спросила я, когда мы сидели в крошечной кофейне, где потолок был увешан медными турками.

— Мой дед, — он улыбнулся каким-то своим воспоминаниям. — Каждое воскресенье водил меня по этим улицам. Рассказывал легенды, знакомил с людьми... Он говорил: "Чтобы управлять городом, нужно знать его душу".

— Управлять городом? — я насторожилась.

Но он уже переключил внимание на старика-кофевара:

— Ахмет-эфенди, покажите госпоже ваше искусство!

Старик, поклонившись, начал колдовать над туркой. Его движения были отточены десятилетиями — каждый жест, каждый поворот руки превращал обычное действо в священный ритуал.

А потом случилось это. Мы с Кирой, гуляя по лабиринту улиц, свернули не туда. Стемнело внезапно, как бывает только на юге. Из какой-то подворотни вынырнули местные парни, начали что-то кричать по-турецки...

— Эй, красавица, заблудилась? — один схватил меня за руку, съедая похотливым взглядом.

И вдруг — визг тормозов. Черный "Майбах" буквально влетел в переулок, перегородив дорогу.

Давид вышел не спеша, но в его движениях чувствовалась скрытая угроза хищника перед прыжком. Сказал что-то по-турецки — коротко, жестко. Парни побледнели и испарились как дым.

— Ты следишь за мной? — спросила я, когда мы сели в машину.

— Нет, — он притянул меня к себе. — Я охраняю то, что принадлежит мне.

— Я тебе не принадлежу!

— Ещё нет, — он заправил прядь волос мне за ухо. — Но будешь. Я же вижу, как ты дрожишь от моих прикосновений.

— Это от страха, — соврала я.

— Нет, meleğim. Это от желания. — его пальцы скользнули по моей шее. — Ты боишься не меня. Ты боишься того, что чувствуешь.

Я отвернулась к окну, пытаясь скрыть, насколько он прав.

Однажды он спросил о моей работе. Внимательно выслушал про исследования в кардиохирургии, про новые методики операций, про мои планы...

А на следующий день:

— Профессор Демир ждёт нас в пять, — как ни в чем не бывало сообщил он за обедом.

— Кто?

— Лучший кардиохирург Турции. Ты же хотела обсудить новые методики шунтирования? Он как раз разработал инновационный подход.

Я не знала — злиться на его самоуправство или таять от такой заботы.

А ещё я замечала странности. Вооруженная охрана, следующая за нами тенью. Напряженные разговоры по телефону. Однажды я случайно увидела у него пистолет...

— Это опасно? — спросила я, кивнув на кобуру под пиджаком. — То, чем ты занимаешься?

— Жизнь вообще опасная штука, — он поцеловал меня в висок. — Но я знаю, как защитить то, что мне дорого.

Каждый вечер я говорила себе — всё, хватит. Нужно прекращать эти встречи, эти "случайные" совпадения, эти обжигающие взгляды...

А потом он появлялся — властный, нежный, загадочный. И все мои решения рассыпались как карточный домик.

В тот вечер мы снова были на его яхте. Закат растекался по Босфору расплавленным золотом, чайки кричали над водой.

— О чем думаешь? — его руки обвились вокруг моей талии сзади.

— О том, что это безумие.

— Почему?

— Потому что... — я повернулась к нему. — Мы из разных миров, Давид. У тебя свой мир — деньги, власть, традиции. А я...

— А ты — моё спасение, — он провел большим пальцем по моим губам. — Моё исцеление. Я с первого взгляда понял — ты та, кого я ждал. Та, кто растопит лёд в моём сердце.

— Не смотри на меня так, — прошептала я.

— Как?

— Будто я принадлежу тебе.

— А разве нет? — его пальцы скользнули по моей шее. — Разве твое сердце не бьется быстрее, когда я рядом? Ты же врач, Катья. Скажи — это нормальный пульс?

И я сдалась. В который раз. Потому что его поцелуи были как пламя, а я уже не могла притворяться, что не хочу сгореть.

Той ночью мы занимались любовью прямо на палубе. Звезды отражались в воде, ветер с Босфора путался в моих волосах, а его руки... Его руки были повсюду, словно он хотел изучить каждый сантиметр моего тела, присвоить, пометить как свою территорию.

— Ты моя, — шептал он. — Навсегда моя.

А я... я просто тонула в его глазах, черных как ночное море. И уже тогда, наверное, понимала — это конец моей свободы. Начало плена, из которого не будет выхода.

Но разве можно было устоять? Разве можно было не влюбиться в этого невозможного мужчину, который одним взглядом заставлял моё сердце биться чаще?

Я была обречена. С первого дня. С первого взгляда. С первого поцелуя.

И лучше бы я тогда послушала голос разума.

Но разве сердце умеет слушать?