Развод. Его холодное сердце

ГЛАВА 19

Давид

Совещание совета директоров. Бесконечные цифры, графики, отчеты. Я слушаю доклад о квартальных показателях, когда телефон вибрирует. Мустафа. Что-то сжимается внутри — мой личный охранник никогда не звонит во время важных встреч. Никогда.

— Прошу прощения, господа, — поднимаюсь из-за стола, стараясь сохранять на лице ледяную маску. — Пятиминутный перерыв.

— Господин Шахин... — он запинается. Плохой знак. Очень плохой. — Она... они исчезли.

Что-то древнее, звериное просыпается внутри — то, что я всегда держал под контролем, что пряталось под маской цивилизованности. Я срочно отменил все переговоры в Арабских Эмиратах и сразу же вылетел назад в Турцию.

Не помню уже точно, как добрался до коттеджа. Ярость затмила мой взор, полностью овладела мной. В тот момент мне ничего не было важнее неё. Кажется, орал на водителя. Кажется, чуть не разбились по дороге. Всё как в тумане.

Врываюсь в дом, сметая всё на своем пути. Двери хлопают, вазы летят на пол.

Мустафа стоит в гостиной — бледный, с каплями пота на лбу. Хватаю его за грудки:

— Где она?! — мой кулак впечатывается в его лицо. Костяшки пальцев ноют, но боль только подстегивает ярость. — Как ты мог упустить их? Их похитили? Отвечай, ничтожество!

Он, сплевывая кровь на белоснежный мрамор, включает запись. На экране — обычное утро. Моя Катя завтракает с Марьям, улыбается, поправляет нашей девочке волосы... А потом... Мустафа падает лицом в тарелку.

— Она... подсыпала что-то в кофе, — бормочет этот идиот, утирая кровь. — Все было спланировано. Сумка заранее собрана…

Реву от ярости, переворачивая массивный дубовый стол. Чашки разлетаются вдребезги, кофе растекается по мрамору темными пятнами. Внутри ноет предательская рана, которую она нанесла мне в спину.

Я готов убить этого кретина! Как он мог? Я доверил ему самое ценное — мою семью, мою Катю, мою девочку! А он... безмозглый идиот, позволил женщине обвести себя вокруг пальца! Профессиональный охранник, чтоб его, которого я лично отбирал! За что я плачу такие деньги?!

Но больше всего меня сжигает изнутри другая мысль, она раскаленным железом выжигает мой мозг:

"Она посмела... Она действительно посмела пойти против моей воли! Она, которая клялась в любви и верности! Она, которой я доверял! Она... обманула меня!"

Крушу все, что попадается под руку — стулья летят в стену, вазы разбиваются о пол, зеркала осыпаются серебряным дождем. Каждый удар, каждый треск разбитого стекла отдается внутри болью и гневом. В моем мире нет места неповиновению. Я построил свою империю на абсолютном контроле. Никто не смеет перечить моей воле. Никто! Особенно моя женщина! Мать моего ребёнка!

Замечаю на стене наш семейный портрет — Катя в белом платье держит на руках маленькую Марьям, я обнимаю их обеих. Счастливые лица, искренние улыбки… Срываю его одним движением:

— Найти! Поднять все камеры в городе! Задействовать все связи! Она не могла провернуть это одна, слишком хорошо спланировано. Кто-то помог — найти всех! Каждого, кто причастен! Перевернуть весь город!

За спиной слышу, как Мустафа вызывает службу безопасности, как отдает приказы проверить все аэропорты, все дороги... Но я уже знаю — она слишком умна, чтобы действовать очевидным путем. Моя умная, хитрая Катя...

Моя. Ты всегда будешь моя.

Взлетаю по лестнице в её спальню. Застываю на пороге, пытаясь отдышаться. Кровать не заправлена — шелковые простыни еще хранят её запах, от которого я сходил с ума все эти годы. На подушке — кружевная сорочка, такая же нежная и хрупкая, как она сама.

Или не такая уж хрупкая?

Казалась такой покорной, такой беззащитной... А за этой маской скрывалась непокорная воля. Воля, которую я недооценил.

Обманула. Предала. Ты встала на опасную тропу, мой ангел…

На полу валяются игрушки Марьям — плюшевый заяц, которого я привез из Лондона... Моя девочка. Моя кровь. Как она посмела забрать её? Никогда не прощу!

Сжимаю в руках шелковую сорочку Кати, сажусь на кровать. Такая хрупкая ткань — как она сама. Горло сжимается от чего-то давно забытого. Хочется кричать, рвать, крушить... плакать? Нет. Я не умею плакать. Разучился.

"Встань! Мужчины не плачут!"

Голос отца в памяти такой же резкий, как удар хлыста. Мне шесть лет, сломанная рука адски болит, но я знаю — если хоть одна слеза скатится по щеке, будет хуже.

"В нашем мире нет места слабости!" — его тень нависает надо мной. — "Тот, кто показывает слабость — проигрывает. Ты должен быть сильнее всех. Жестче всех. Только тогда ты сможешь управлять империей."

Никогда не знал, что такое отцовская ласка. Только дрессировка — как животное в цирке. Малейшая ошибка — удар кнутом. Неверное решение — наказание. Проявление чувств — презрение.

"Страх — единственная валюта, которая никогда не обесценивается," — говорил он. — "Люди должны дрожать от одного твоего взгляда. Только тогда ты сможешь править."

И я стал таким, каким он хотел меня видеть.

Холодным. Расчетливым. Безжалостным. Моё сердце покрылось льдом, как замерзшее озеро — ни одной трещины, ни одной слабости.

А потом появилась она.

Катя. Мой голубоглазый ангел. Такая хрупкая, такая светлая — будто сам Аллах послал мне шанс на спасение.

Помню тот момент, когда в меня стреляли — её руки, уверенно зажимающие мою рану. Её глаза, чистые как весеннее небо. Её голос, в котором не было страха — только забота.

Что-то треснуло тогда внутри. Лед начал таять.

Впервые в жизни я почувствовал... всё. Радость. Нежность. Саму жизнь.

Желание защищать. Страх причинить боль. Она казалась такой хрупкой в моих руках — как фарфоровая статуэтка. Я всегда сдерживался, боясь сломать её своей страстью, своей силой.

Но я не учел, что хрупким может быть тело, но не дух.

Её душа оказалась крепче стали. А моя грубость, моё стремление контролировать всё — вот что её сломало.

Сжимаю сорочку крепче. Нет, я не отпущу её. Не позволю разрушить то, что мы построили. Она моя женщина, моя жена — неважно, что говорят бумаги о разводе. Марьям должна расти рядом с отцом. Это мое право.

Я найду их. Чего бы это ни стоило.