Развод. Его холодное сердце

ГЛАВА 33

Его признания, его прикосновения — всё это было таким искренним, таким настоящим... От его близости кружилась голова, от его запаха всё плыло перед глазами. Как легко было бы поверить, забыть всё, раствориться в его объятиях...

— Я знаю, мне потребовалось слишком много времени, чтобы понять простую истину, — его губы почти касались моих. — Нельзя контролировать любовь. Она сильнее любых традиций, любых правил. Я могу управлять империей, но не могу справиться с тем, что чувствую к тебе.

Но я слишком хорошо помнила другие его слова, другие обещания. Помнила, как он клялся в вечной любви, а потом привел в дом другую. Как говорил, что я единственная, а сам готовился к свадьбе с Ясминой.

— А как же твоя жена? — я специально сделала ударение на последнем слове, словно вонзая нож между нами.

Я почувствовала, как напряглось его тело. Как его пальцы на моей талии сжались почти до боли.

И в этот момент ребёнок толкнулся — сильно, уверенно. Словно тоже выбирал сторону в этой войне.

Он замер. Потом тихо рассмеялся — я почувствовала, как вибрирует его грудь:

— Я уже говорил тебе правду! Этот брак — фикция. Уловка для спасения бизнеса. Обещание отцу.

— Это я уже слышала! Но не вижу подтверждений!

— Наши родители договорились ещё в детстве. А перед смертью отец взял с меня слово... — он развернул меня к себе, и я утонула в его глазах — черных, бездонных, полных какой-то отчаянной решимости. — Это было его последнее желание. Я не мог отказать. Это страшный грех.

— Настолько фиктивный брак, что у неё живот уже заметен?! — я оттолкнула его, чувствуя, как внутри всё закипает от ярости. — Хватит делать из меня дуру!

— Ребенок не мой.

— Что?!

— Она забеременела от садовника. Ещё до свадьбы, — его губы скривились в презрительной усмешке. — Если её отец узнает — убьет. Буквально. Это позор для их семьи! У нас договор — я молчу, она не мешает нам быть вместе. Этот брак просто выгоден моему бизнесу, и самой Ясмине.

Я пошатнулась, хватаясь за спинку кресла. В голове не укладывалось — этот их идеальный брак, объединение древних родов, настоящая турчанка-аристократка... всё ложь?

— Быть вместе? Ты с ума сошел? Мы разведены! Ты меня похитил! Из моей страны! Мои братья...

— Ты гражданка Турции, — он снова шагнул ко мне, и от его близости закружилась голова. — И Марьям — мой ребенок. И этот, — его ладонь легла на мой живот, посылая волну тепла по всему телу, — тоже мой. Если хочешь, мы заключим никях — религиозный брак.

— Я не хочу жить здесь! — меня трясло от смеси эмоций: ярость, страх, возбуждение от его прикосновений. — Не хочу видеть Ясмину, твою мать...

— Это ненадолго, — Давид попытался меня обнять, я отстранилась. — Я всё улажу. Ясмина переедет в отдельный дом, как только общественность успокоится. Пусть все думают, что мы идеальная пара. А на самом деле...

Его пальцы нежно коснулись моей щеки:

— А мать... она больше не посмеет тебя тронуть. Я с ней серьезно поговорил. Очень серьезно. Она поняла, что если продолжит свои игры, потеряет сына.

Он прижал меня к себе крепче, зарылся лицом в мои волосы:

— Знаешь, я давно думаю о расширении бизнеса. Планирую открыть производство в России. Будем чаще ездить в Питер, ты сможешь видеться с родными. А здесь... — его голос стал мягче, вкрадчивее. — Если тебе скучно будет дома, я открою для тебя клинику. Самую современную. Сделаем лучший кардиологический центр в Турции. Представляешь? Доктор Шахин и её чудо-клиника.

Его ладонь скользнула к моему животу:

— Хотя, думаю, следующие несколько лет у тебя будут заботы поважнее. Этому маленькому чуду потребуется всё твоё внимание и любовь…

— Давид, — я уперлась руками в его грудь, чувствуя, как бешено колотится его сердце. — Остановись. Я устала. Мне нужно подумать.

— О чем думать? — его пальцы скользнули по моей щеке, оставляя огненный след. — Я люблю тебя. Всегда любил только тебя. Никто... никто никогда не сможет заменить моего голубоглазого ангела.

— Пожалуйста, — я отвернулась от его поцелуя. — Просто... дай мне время.

Он нехотя отступил, но его взгляд обещал — это ненадолго:

— Хорошо. Но не думай о побеге. Я найду тебя везде. Всегда.

Когда дверь за ним закрылась, я сползла по стене. Внутри всё дрожало — от страха, от ярости, от его прикосновений, которые до сих пор горели на коже. От его запаха, который, казалось, впитался в каждую пору.

Я снова здесь. В его мире, в его власти. В комнате пахнет жасмином — его любимый цветок, он всегда приказывал ставить букеты в моей спальне. За окном всё тот же сад, всё тот же шум Босфора...

Сажусь на кровать, провожу рукой по шелковому покрывалу. Всё такое же — те же цвета, те же ткани, тот же запах. Будто и не было этих месяцев в Питере. Будто время остановилось.

Его слова эхом звучат в голове: "Я люблю тебя. Всегда любил только тебя". Хочется верить. До боли, до слёз хочется поверить. В его искренность, в его раскаяние, в признания, в его любовь. И эти грязные тайны Ясмины.

Но тут же всплывают другие воспоминания — свадебные фотографии с Ясминой, его улыбка рядом с ней, её округлившийся живот...

Ребёнок толкается, глажу живот, пытаясь успокоиться:

— Что же нам делать, малыш? Верить папе или нет?

История с садовником звучит безумно. Слишком похоже на сказку, придуманную, чтобы всё оправдать.

Но... я видела, как он смотрел на меня. Как дрожал его голос. Как билось его сердце, когда он прижимал меня к себе.

Давид никогда не умел притворяться в такие моменты. Его выдавали глаза — черные, бездонные, полные той особой тоски, которую невозможно сыграть.

А может, я просто хочу в это верить? Может, это всё самообман?

Прислоняюсь лбом к прохладному стеклу. Где-то внизу слышны голоса слуг, шум машин на подъездной дорожке. Обычная жизнь огромного дома, в котором я снова пленница.

Или не пленница?

Закрываю глаза. Его прикосновения всё ещё горят на коже, его запах будто впитался в воздух. Пять лет... Пять лет я любила его. Пять лет он был моим миром.

А теперь?

Теперь я не знаю, чему верить — его словам или его поступкам? Его глазам или фотографиям в журналах? Его признаниям или здравому смыслу?

В соседней комнате Маша уже видит десятый сон, не подозревая о буре, что творится в душе её матери.

А я... я в замешательстве. Разум кричит — не верь! А сердце... сердце всё ещё помнит, как оно билось в такт с его сердцем. Как замирало от его улыбки. Как таяло от его поцелуев.

За дверью слышны шаги охранников. Я действительно в ловушке — или в объятиях судьбы?

Не знаю. Правда не знаю.

И это пугает больше всего.