Развод. Его холодное сердце

ГЛАВА 5

В глазах потемнело, пальцы онемели, губы затряслись. Я долго не могла подобрать слов, чтобы описать весь тот ужас, который только что испытала.

— Ты...

Он резко подался вперед, его сильная рука впилась в мои волосы.

— А кто говорил, что будет легко?

— Ты безумен!

— Я просто проклят тобой... — большой палец очертил контур моих губ, вторая рука жадно сжала ягодицу.

— Ты женишься на другой! По моим обычаям это называется предательством!!!

— А по моим меркам — выход из сложной ситуации.

Давид отстранился, и холод его взгляда пробрал до костей:

— Когда ты хочешь развод?

— Как можно скорее!

На лице Давида мелькнуло что-то, похожее на разочарование и ярость. Его пальцы до боли впились в мои плечи.

— Я разочарован... Я так сильно разочарован в тебе…

Рваный вздох вырвался из груди, когда я почувствовала тяжесть его горячего, мощного тела. Дышать стало ещё труднее, мир в глазах плыл и двоился.

— Хорошо. Завтра нас разведут, — провел ладонью по щеке и грубо сдавил подбородок, заставляя смотреть в эти чёрные, дьявольские бездны — его проклятые глаза. — Но уехать ты не сможешь. Как я уже сказал! Ты останешься в моем доме и станешь моей любовницей, после того, как я сыграю свадьбу с Ясминой. Я буду приходить к тебе когда захочу и… брать тебя, Катя… кода и сколько захочу.

Я почти задыхалась от ярости, подбирая в уме слова и ругательства. Но мысли путались от паники. Это самое худшее, что могло случиться со мной. Господи, за что?

— Сделаешь из меня шлюху?!

— Называй как хочешь, — поправил он, его пальцы лениво очерчивали контур моей ключицы. — Суть от этого не меняется. Я всё равно люблю только тебя.

— А как же Ясмина? — выплюнула я с ядом. — Она знает о твоих планах?

— Ясмина знает свое место и свои обязанности. Как и ты узнаешь свои.

— Ледяное чудовище! Без сердца, без души! Ты ужасен, Давид! Ты — самое худшее, что есть в этом мире! — слезы жгли глаза. — Как ты можешь так спокойно вершить судьбы людей? Словно делишь бизнес-активы!

— Я говорю о защите того, что принадлежит мне. Ты — мать моего ребенка…

— Я тебе не вещь! — отчаянно дернулась под его огромным, каменным телом, обездвижевшим меня. — И Маша не твоя собственность!

Чёрные глаза опасно сверкнули:

— Марьям! Её зовут Марьям! И она — моя дочь! Мой ребенок! Моя кровь, — каждое слово падало как камень. — И она останется здесь, со мной. Даже не думай о том, чтобы бежать.

Холод пробежал по позвоночнику. Вот оно. Вот, чем он собирался меня удержать.

— Ты не посмеешь использовать ребенка...

— Посмею всё, — дыхание обожгло мои губы. — Всё, чтобы удержать вас обеих рядом. Где вам и место. Ты прекрасно знаешь, на что я способен.

Сдавив пальцами подбородок, он напоследок ненасытно впился в мои губы. Поцелуй был властным, почти грубым. Он целовал меня так, словно пытался заклеймить, пометить, впечатать свое присутствие в каждую клеточку моего тела.

— Ненавижу тебя, — прошептала я, когда он наконец отстранился.

— Ненавидь, но ты останешься моей. Целиком и полностью. Навечно. И, если придется запереть тебя в золотой клетке, чтобы удержать, я это сделаю.

— Золотая клетка остается клеткой. Неважно, какими коврами устлан пол и какие шелка на стенах!

— Зато ты будешь в безопасности и в достатке, — подушечки пальцев скользнули по моей щеке, стирая слезы. В этом жесте была почти нежность, но глаза оставались холодными, как океан во льдах. — Под моей защитой. Рядом с дочерью.

— Под защитой? — я горько рассмеялась. — Или под присмотром? Чтобы составлять компанию твоей жене, когда она будет скучать? Развлекать её разговорами за чашечкой кофе, а ты будешь развлекать её в постели?!

Его рука молниеносно метнулась к моим волосам, сжала их у затылка, заставляя запрокинуть голову. Глаза полыхнули яростью:

— Не смей! — прорычал он. — Не смей даже думать о таком. То, что происходит в нашей спальне, останется только между нами.

— Нашей? — я усмехнулась, хотя от его хватки на глазах выступили слезы. — У тебя теперь будет другая спальня. И другая женщина.

— Катерина... — он на мгновение прикрыл глаза, — я всё сказал. А ты, как подобает моей женщине, примешь мое решение. Иначе пожалеешь.

Он поднялся одним плавным движением, и я только сейчас заметила, как напряжены его плечи, как подрагивают пальцы, когда он застегивает рубашку.

— Спокойной ночи, meleğim (ангел мой), — его голос снова стал холодным и отстраненным. — Подумай о том, что я сказал. У тебя есть время до утра.

— Ты... ты оставишь меня связанной? — я не могла поверить в это.

— Чтобы ты не наделала глупостей, — окинул меня долгим взглядом. — Я знаю тебя, Катя. Слишком хорошо знаю.

Дверь за ним закрылась почти бесшумно, а потом… в скважине повернулся ключ. Давид запер меня на замок. Я осталась одна в полумраке спальни, связанная, ратсоптанная, обречённая, чувствуя, как по щекам катятся слезы.

Где-то в доме раздавались голоса слуг, устраивающих их будущую новую хозяйку и её сопровождение. Его новую жену.

Я закрыла глаза, пытаясь справиться с подступающей паникой.

Нет. Я не позволю превратить себя в содержанку, в игрушку для его прихотей. Не позволю своей дочери расти в этом змеином гнезде, где интриги и предательство считаются нормой.

Мне нужен план. Тщательный план, чтобы вырваться отсюда вместе с Машей. И я знаю, кто может помочь…