Развод. Его холодное сердце

ГЛАВА 3

Чёрный Rolls-Royce плавно въехал во двор, рассекая мягкий полумрак южной ночи.

Я стою у окна своей спальни, сжимая пальцами занавеску так сильно, что прозрачная ткань, кажется, вот-вот затрещит.

Сердце бьётся навылет. Пристально наблюдаю за тёмными силуэтами внизу.

Давид выходит из машины — высокий, в безупречном чёрном смокинге, который сидит на нем слишком идеально.

Даже сейчас, когда внутри все горит от обиды и ярости, я не могу не любоваться его статью.

Он двигается как хищник — каждый жест чёткий, каждое движение наполнено силой. Настоящий восточный правитель, привыкший повелевать.

Мне вспомнилось, как еще утром эти сильные руки обнимали меня, как его губы шептали самые трогательные и ласковые слова на ушко...

Теперь же эти самые руки гладят и ласкают… её.

Ясмина.

Словно восточная принцесса, выпархивает из машины в моём платье.

Моё платье!

Которое предательски облегающее каждый изгиб точеного тела, делает её похожей на дорогую статуэтку.

Маленькая диадема мерцает в чёрных волосах, струящихся по спине подобно шелковым змеям до самой талии.

Он подарил мне его неделю назад, говорил, что красный — это цвет страсти, и что никто не носит его лучше меня.

Ложь. Всё было ложью.

Горячие слезы обжигают глаза, но я продолжаю смотреть.

Смотреть, как его рука ложится на её талию. Как он склоняется к ней, что-то шепчет на ухо. Как она запрокидывает голову, смеясь его словам.

В этот момент я поняла — я могу возненавидеть его. По-настоящему возненавидеть.

Спустя несколько минут дверь в спальню открылась бесшумно — он всегда умел двигаться как тень.

Но его присутствие я почувствовала каждой клеточкой тела. Воздух словно наэлектризовался, заискрил между нами невидимыми разрядами.

Давид всегда входил в комнату так, словно владел всем пространством в ней. Включая людей.

Я не обернулась, хотя всё моё существо тянулось к нему против воли. Пять лет... Пять лет он приучал мое тело реагировать на его близость, как скрипка реагирует на прикосновение смычка.

— Решим всё здесь и сейчас, — его голос, хриплый и низкий, заставил мои колени подогнуться.

В нём слышались стальные нотки человека, привыкшего, что его приказы исполняются беспрекословно.

Звук растегнувшегося ремня резанул по нервам.

Я обернулась, уже зная, что увижу — его глаза, черные как бездна, горящие тем особенным огнем, который появлялся, когда он чего-то страстно желал.

Сейчас этот взгляд пугал меня. Раньше в нем была нежность, сейчас — только властное желание обладать.

Он неторопливо стягивает черный пиджак, словно давая мне время насладиться зрелищем. Его пальцы методично расстегивают пуговицы белоснежной рубашки, обнажая смуглую кожу, поблескивающую в лунном свете. Я помнила вкус этой кожи, помнила, как целовала рельефные мышцы, как поглаживала пальцами старые шрамы...

Он приближается ко мне с грацией хищника, и я невольно отпрянула, пока не уперлась спиной в холодное стекло.

Его глаза в полумраке кажутся почти черными, с опасными золотистыми искрами. Такой взгляд я видела у него лишь дважды: в нашу первую ночь и в тот день, когда его привезли в больницу с огнестрельным ранением.

Тот же дикий огонь, та же первобытная сила, рвущаяся наружу сквозь маску цивилизованности.

Это был взгляд существа, для которого не существует слова "нет".

— От меня не убегают, Катя, — произнес мое имя хрипло, с тем особенным акцентом, от которого когда-то подкашивались колени. — Никогда.

Его ладони с силой впечатались в стекло по обе стороны от моей головы, запирая меня в клетке его тела.

От него исходит мощь. Сила, власть, и… похоть.

Я понимаю, муж возбуждён. Неужели ему мало одной?! Чего он теперь хочет от меня! Разве можно любить и желать несколько женщин сразу? Не он ли говорил, что ты — навсегда моя. Единственная моя… Уникальная девушка… Моё исцеление…

Давид делает шумный вдох, прикрывая глаза, кончик его носа прижимается к моей щеке, а я вздрагиваю. Так хочется сбежать, но понимаю — некуда.

— Такая вкусная… Нежная… Хочу тебя прямо сейчас!

Водит носом по щеке в полумраке и шепчет. Его голос наполнен тихим голодом и рычанием. Каждой клеточкой чувствую его бешеную ауру, жар его тела, жажду, с которой ему не терпится мною овладеть, понимаю — я в ловушке. Когда Давид чего-то хочет, он получает своё желание сию минуту!

Я знала этот голос, я знала эти глаза, наполненный тьмой и огнём одновременно, я понимала, что это означает лишь одно.

Муж голоден. Муж возбуждён. Пора удовлетворить его в постели.

Такое его грубоватое поведение заводило. Волновало и сводило с ума — ведь он был невероятным в постели. Дикий, требовательный. Я теряла сознание от его оргазмов! Я сходила с ума… Теряла голову вместе со счетом времени. А ему всегда было мало.

Иногда он мог быть очень нежным. А иногда — грубым и ненасытным.

Его пальцы и губы могли нежно ласкать моё тело. Покусывать мягко грудь. Чувственно проводить языком по губам и шее… А могли ненасытно впиваться, кусать и порочно наказывать!

Боль превращалась в наслаждение. Это был особый вкус… Вкус, на который способны только восточные мужчины, такие как он.

Но Давид никогда не переступал черту. Он никогда не делал мне больно по-настоящему, хотя в его арсенале имелось множество разных вещичек, включая плети и верёвки.

Муж любил экспериментировать. Его тёмная фантазия не знала границ.

Но он всегда сдерживал себя, шепча мне на ушко, что я слишком нежная и хрупкая… Больше всего на свете он… боится меня сломать.

Я верила ему. Верила всем сердцем, несмотря на предупреждения подруг, потому что полюбила. Знала, что мы с ним особенные. Между нами особенная связь, раз мы с Давидом встретились при опасных обстоятельствах, где я — стала его спасением.

Но сейчас… От него пахло привычным парфюмом, сигарами и едва уловимо — чужими духами. Я почувствовала отвращение.

Мне не хотелось верить, что честные мужчины — это просто миф. Что мужчины говорят только то, что им хочется, а потом запросто легко меняют своё мнение. Особенно, когда их интерес вдруг пропадает, потому что на горизонте мелькнула другая… Свежая, горячая, новая загадка для него.

Которой хочется завладеть, досконально изучить изнутри и снаружи. Покорить, присвоить, подчинить.

Хищником овладевает азарт. Судьба бросает ему вызов, чтобы потушить свой разбушевавшийся в горячей крови интерес.

— Не смей меня трогать, — мой голос срывался, дрожал. — Ты весь пропах ею!

Его губы искривились в той самой улыбке, которую я столько раз целовала.

Жестокой, властной и невероятно притягательной.

— Ревнуешь, meleğim (мой ангелочек)? — наклонился ближе, его дыхание обожгло мою шею. — Правильно. Потому что ты моя. Навсегда моя.

Ты же не животное, Давид? Как ты можешь заявиться сюда так просто, после того, как трахал её, и говорить мне, что я твоя! Как ты можешь делать вид, что ничего страшного не произошло?!

Я уперлась ладонями в его обнаженную, твёрдую грудь, пытаясь оттолкнуть. Глупая попытка — всё равно, что сдвинуть мраморную статую. Его мышцы под моими пальцами были каменными, и от этого прикосновения по телу прошла предательская дрожь.

— Я тебе не вещь! — выдохнула я. — Ты не можешь просто...

Он не дал мне договорить. Его губы резко обрушились на мои, заставляя замолчать, всхлипнуть и выгнуть спину.

Поцелуй был жёстким, властным, наказывающим.

Он целовал меня так, словно метил территорию, вбивал в мои губы послание: "Моё. Только моё. Прими это, смирись!”

Ты обречена. Обречена любить такого монстра, как я…

Его язык вторгался в мой рот безжалостно и требовательно, а бёдра прижались к моим, демонстрируя огромную твёдую выпуклость в районе ширинки, и я ненавидела себя за то, что отвечала.

Мои ногти впились в его плечи, оставляя красные полосы на смуглой коже, но мне не хватило сил, чтобы сдвинуть подонка с места — Давид был таким сильным и огромным, как ледяной утёс.

Он зарычал, сжимая мои запястья одной рукой с такой силой, что завтра наверняка останутся синяки.

Дыхание мужа участилось. Он только сильней возбуждался, когда я пыталась дать отпор.

— Ненавижу неподчинение, — голос стал ниже, опаснее. — И ты это прекрасно знаешь. Но, когда ты такая... дикая, непокорная... — его зубы прихватили мочку моего уха, посылая электрические разряды по позвоночнику, — я еще больше тебя хочу. До безумия хочу...

Вторая его рука скользнула по моему телу — жадно, собственнически, поглаживая каждый изгиб, каждую впадинку.

Пять лет... Пять лет он изучал мое тело, как карту сокровищ. Знал каждую слабую точку, каждое местечко, от прикосновения к которому я таяла. И сейчас безжалостно использовал это знание.

— Исполняй свой супружеский долг. — Он словно отдаёт приказ. — Я хочу тебя, Катя! Хочу ещё одного ребёнка от тебя…