Работая в школе лаборанткой, по просьбе администрации Рая иногда подменяла отсутствующих учителей. Но чтобы работать учителем на постоянной основе, нужно было специальное образование. Она сказала мне о своём желании учиться, и я её всецело поддержал.
Мы приобрели справочник для поступающих в средние учебные заведения. Там нашли информацию о Нижнетагильском педагогическом училище. В нём для имеющих среднее образование (десять классов) имелось заочное отделение, учиться на котором было нужно три года. По окончании выпускники получали квалификацию учителя начальных классов. Рая начала готовиться к вступительным экзаменам по программе, которая была напечатана в том же справочнике.
В это же время меня в одно место «клюнул жареный петух», и я надумал поступить в вуз на заочное отделение. Раю моё решение обрадовало:
– Будем учиться одновременно! – сказала она.
В Асбесте на базе одной из средних школ были организованы подготовительные курсы для поступающих в Свердловский горный институт[48]. Я записался на эти курсы и занимался на них около месяца. Заодно узнал, что в нашем городе будет открыт филиал горного института. Вообще-то я хотел закончить железнодорожный вуз, но первые три курса решил проучиться в горном, так как большинство предметов совпадало, зато не было необходимости выезжать на консультации и экзамены в Свердловск.
Раю вызвали на вступительные экзамены на неделю раньше, чем меня. Она успешно их сдала и вернулась к началу моих экзаменов, уже будучи зачисленной в училище.
Я же за время её отсутствия налёг на тригонометрию, которую в школе усвоил слабовато. Дома мне удалось несколько пополнить свои знания по этому предмету.
Первым экзаменом был русский язык и литература – сочинение. Принимал экзамен преподаватель из СГИ. Мы с Раей пришли вдвоём, она осталась болельщицей за дверьми. Преподаватель написал на доске три темы сочинений. Я выбрал для себя пьесу Горького «На дне». Писал сам, никакими шпаргалками не пользовался. Тут вдруг чуть приоткрылась дверь, предательски скрипнув. Преподаватель – интеллигентный мужчина средних лет – решил проверить, кто это пытается заглянуть внутрь. Он увидел там симпатичную девушку и спросил:
– Что вы хотели, молодая, интересная?
– Я просто болельщица, – ответила Рая.
– А за кого болеете?
– Вон за того, который сидит один за столом в последнем ряду.
– Хорошо, я присмотрю за ним, – пообещал экзаменатор. Он подошёл ко мне, взглянул на мой листок и, ничего не сказав, снова вышел в коридор. Там он подошёл к Рае и спросил:
– Как правильно пишется: «щекатурка» или «щикатурка»?
Рая удивилась подобному вопросу, но довольно быстро ответила:
– И то, и другое неправильно.
– Тогда как правильно?
– Штукатурка. А что, он…
– Я просто шучу, он так и написал, – успокоил её преподаватель.
Я сдал работу, и мы пошли домой. По дороге Рая рассказала мне о разговоре с экзаменатором. А через день я узнал, что мою работу оценили на четыре балла. К слову, конкурса у нас не было вообще, поэтому можно было сдавать и на тройки. Такую оценку я и получил за письменный экзамен по математике. А следом была ещё одна математика – устно.
Экзамен принимал уже далеко не молодой человек, седой и с измождённым лицом. Но когда дело касалось математики, он преображался, и его обычно потухшие глаза начинали светиться, и даже морщины разглаживались. Таким я увидел его на устном экзамене. Я довольно быстро решил примеры из билета и пошёл отвечать на устные вопросы. Ответил на все, в том числе и на дополнительные – самоподготовка по тригонометрии оказалась не лишней. Он поставил мне пятёрку и поинтересовался, почему у меня тройка по письменному экзамену.
– Я не до конца решил задачу, – ответил я. Он посмотрел на мою работу и покачал головой:
– М-да, понятно.
«Общительный» преподаватель русского языка и литературы из СГИ являлся одновременно председателем экзаменационной комиссии и присутствовал на всех экзаменах. Он также подбирал для нас преподавателей – в основном из техникума.
Вступительные экзамены я сдал нормально. Так, в тридцать лет от роду, я снова стал студентом, правда, работающим. С первого сентября мы стали посещать лекции, как учащиеся вечерней школы. Так как я работал посменно, то некоторые занятия приходилось пропускать.
От одной молодой женщины, работавшей в милиции и учившейся вместе с нами, я услышал историю жизни Владимирова, нашего преподавателя математики, который запомнился мне ещё по вступительным экзаменам.
В конце тридцатых годов Владимиров был перспективным молодым математиком, преподавал в московском вузе и защитил кандидатскую диссертацию. Но в 1940 году, видимо, по чьему-то доносу был осуждён как «враг народа» на пятнадцать лет и сослан в один из лагерей ГУЛАГа. Когда он отбыл срок наказания, въезд в Москву для него был закрыт, и в 1955 году его отправили в Асбест под надзор милиции. Первое время он жил в бараке и не чурался никакой работы. Здоровье его было сильно подорвано.
Через год его реабилитировали, вернули звание кандидата математических наук и сняли милицейский надзор. Он стал свободным гражданином, но в Москву не вернулся – его туда ничего не тянуло: его семья уже давно была не его семьёй, квартира тоже много лет назад сменила хозяина. Владимиров обратился в гороно с запросом о трудоустройстве. Ему предложили вакансию учителя математики старших классов в школе №2, он согласился. Кстати, в те года у него училась Рая. Она рассказывала, что как школьный учитель он был не слишком хорош – в классе обычно вёл себя, как преподаватель в большой вузовской аудитории: не стремился к тому, чтобы все его слушали, никого не призывал учить или запоминать, просто вёл урок. Кто хотел учиться, тот слушал, а кто не хотел, тот мог заниматься своими делами. Ещё дети обратили внимание, что входил он в класс всегда чуть ли не спиной вперёд, и посмеивались над этой странностью. Конечно, они не думали над тем, что делают с людьми года, подорванное здоровье и лагерная «закалка», для них это было смешно.
В общем, в школе он не прижился. Сначала перешёл в техникум, а потом и заочники ему подвернулись. С нами, как мне казалось, ему было проще и комфортнее, чем с детьми школьного возраста. Мы его понимали, а учились для себя – без принуждения.
Я немного раньше рассказывал про двухдневный поход, в который мы ходили с Фаиной и Володей Тюриными, будучи на каникулах в Горбуново в 1958 году. Но я тогда никак не предполагал, что Фая была на шестом месяце беременности. Они молчали, как партизаны, а я сам ничего не заметил. Тогда они учились очно на последнем курсе в Богдановичском горно-керамическом техникуме.
Под Новый год, 27 декабря 1958 года моя сестра родила дочь, которую назвали Леной. Фая не брала академический отпуск, не прерывала учёбу, и практически с малышкой на руках закончила техникум в 1959 году.
По распределению их направили работать в посёлок Нарышкино Орловской области. Они отработали там положенные два года, а затем им пришёл вызов на работу в Каменск-Уральский. Оказалось, что отец Володи – Александр Тюрин – встретил Володиного друга юности, Кудашева, который работал в Каменск-Уральском строительном тресте на высокой должности. Отец попросил, чтобы тот пригласил Володю с семьёй работать к себе.
В Каменск-Уральском Тюриным сразу дали однокомнатную благоустроенную квартиру. Мы с Раей приезжали в ним в гости на какой-то праздник. Там познакомились и с Кудашевым, молодым преуспевающим руководителем, а по совместительству другом моего зятя Володи.
На новом месте Тюрины прожили всего год с небольшим, и скоро им пришлось опять переезжать. Причиной этому была, как ни странно, большая политика.
В начале 1963 года Федеративная Республика Германия, до того поставлявшая в Советский Союз трубы большого диаметра, внезапно заявила, что эти поставки угрожают безопасности ФРГ и её союзников, и ввела запрет на дальнейшие поставки труб. Не делалось большого секрета из того, что в этом решении главную роль сыграло давление со стороны США. Белый дом считал, что постройка трубопроводов напрямую связана с обороноспособностью СССР. Несмотря на то, что Карибский кризис миновал, холодная война продолжалась.
Правительство СССР срочно дало задание Каменск-Уральскому строительному тресту выделить лучших специалистов из своей среды для коренной реконструкции Северского металлургического завода[49], находившегося в городе Полевском Свердловской области. На этом заводе планировалось наладить выпуск труб большого диаметра. Начальника и главного инженера строящегося участка завода назначили из Каменск-Уральского. Кудашев стал главным инженером новой стройки и забрал с собой Володю, которого назначил прорабом. Фая получила должность экономиста. Им дали трёхкомнатную квартиру на улице с громким названием Коммунистическая.
Уже в Полевском у них родилась вторая дочь, которую назвали Ириной. Володя очень хотел сына и сильно расстраивался по этому поводу. Но довольно скоро успокоился, сказав, что «видать, судьба такая».
Тюриным нужен был кто-то, кто присматривал бы за их детьми, и в сентябре Фая «забрала» у нас маму. Фаина не бросала работу, и после трёхмесячного декретного отпуска сразу вышла на работу.
Чтобы закончить историю про Северский завод, упомяну, что 31 декабря 1963 года на нём был запущен новый трубоэлектросварочный цех №2, который стал поворотной вехой в истории предприятия. После этого завод начал изменять ассортимент выпускаемой продукции и со временем превратился в трубный.