Рельсы жизни моей. Книга 1. Предуралье и Урал, 1932-1969

Глава 19. ОБЖИВАЯСЬ В ПЕРВАНОВОЙ

Всю осень мне пришлось проработать на двух «должностях». Коротал ночи, зарывшись в солому – в ней теплей, чем на свежем воздухе. Бывало, охранял комбайн, в бункере которого оставалось не вывезенное за светлое время суток зерно. Как-то на ночное дежурство я взял с собой братика Женьку. Ночь была тёплая, но было очень много комаров. Мы прятались под покрывало, но они и там нас доставали. Женька уснул лишь под утро, а мне спать по штату было не положено.

С началом уборочной страды у нас в тракторной бригаде появился хлеб, а к концу уборки нам на трудодни выдали зерна. Мы его мололи сами ручными мельницами, которые здесь видели впервые. Они были сделаны из круглых деревянных чурок диаметром в полметра и высотой сантиметров двадцать. Нижняя часть мельницы неподвижная, сверху набитая стальными пластинами. По периметру имелись жестяные бортики с небольшим отверстием и желобком. Верхняя подвижная часть тоже состояла из круглой чурки со стальными выступающими пластинами. Сверху, ближе к краю, имелась ручка, за которую вращали руками. В середине было сделано отверстие, через которое засыпали зерно. Если нужна была крупа, зерно мололи один раз. Для муки зерно пропускали дважды. Вот таких трудов стоило тогда добыть человеку свой хлеб! Такие мельницы имелись во многих семьях. Мы брали у соседей «напрокат» и крутили её целыми вечерами.

Осенью мы запаслись картофелем. Работали на уборке всей семьёй. Поле было вспахано, и нужно было только собирать. Из каждых десяти собранных вёдер картофеля одно было наше. За пару-тройку дней мы заработали больше двадцати вёдер. Хранили картофель в заброшенном погребе, вполне исправном и чистом, закрывали соломой, а зимой сверху засыпали снегом.

В октябре закончился сезон полевых работ. Трактора с сельхозорудиями и комбайн переселились в МТС в тракторные «ангары», где их в течение зимы должны отремонтировать. Трактористы и комбайнёры после месячного отпуска тоже переходили в распоряжение МТС. А мы, то есть обслуживающий персонал, перешли в разнорабочие в колхозе.

В декабре мы уже жили на другой квартире, на той же улице, напротив дома Коневых. На старой квартире мы стали лишними. Мать Толи Конева приняла в сожители ссыльного, которому в Европейскую часть СССР была «дорога заказана». Он был молдаванин, поговаривали, что бывший власовец.

Наши новые хозяева носили фамилию Белоусовы. Хозяйка была женщиной высокого роста, малообщительна. Про таких говорят: «себе на уме». Она работала сторожем в Горбуновской школе. Село Горбуново находилось в паре километров от нашей деревни. В этой школе учились все дети из Первановой, в том числе и мои сёстры. Учились они хорошо, проблем с ними в этом плане не было. У хозяйки было два сына. Володя был старше меня на пару лет, а младший моложе меня на два года. Несмотря на это, младший был мальчиком крупным и выглядел моим ровесником.

В конце декабря 1947 года произошли два события всесоюзного масштаба. Во-первых, была проведена денежная реформа – заменили обесцененные деньги военного времени на новые. Во-вторых, отменили карточную систему на хлеб и другие продукты. Хлеб появился в свободной продаже в магазинах, а цена стала аж в тридцать раз ниже, чем у спекулянтов (на старые деньги)!

Зимой мне пришлось возить барду на колхозную ферму из Талицы на быке. Это было нелёгкое испытание: зима выдалась холодная, бык ходит не быстрее пешехода, а одет я был довольно скромно, если не сказать бедно. Никогда не задумывался, что в мороз можно надеть двое штанов, а у меня и были-то одни, и те с дырами. Быть же в пути приходилось около пяти часов.

Один раз я загрузил бочку бардой, а талон-пропуск с меня не потребовали. Получился у меня на руках неучтённый товар. Тут же решил продать бочку барды в городе. Проехал поближе к окраине, где жители могли держать домашний скот. Стал предлагать свой товар, и ведь удалось его продать за 15 рублей. На эти деньги я купил три булки хлеба, а каждая из них тогда весила два килограмма.

После этого пришлось возвращаться на завод и заполнять бочку бардой, на этот раз по талону. Больше такой халявы у меня не было.

Мы получили из деревни Квака ужасное известие. Там летом 1947 года вымерла от голода целая семья – мать и трое детей.

Я у них когда-то бывал. Старший мальчик (на два года моложе меня) имел механическую автомашинку, которая после завода ключом бежала сама; и, что примечательно, встретив препятствие, шла обратно. Игрушку эту купил ему отец ещё до войны (с войны он не вернулся). Все деревенские мальчишки ходили к нему домой смотреть на это чудо.

Жили они в переулке, где было всего четыре дома, и располагались они довольно далеко от главной улицы. На левой стороне улицы их дом был единственным, остальные три дома были на противоположной. В крайнем доме жила одинокая старушка, а напротив жили Ворончихины, которые уехали вместе с нами в Перванову. Так что никто и не видел, как они все ушли из жизни.

Следствие определило, что они умерли от голода – были ужасно истощены. После этого случая власти организовали в деревне общественную столовую, которая работала до поздней осени, когда жителям выдали немного зерна на пропитание.

Зимой, когда работы в деревне Перванова всем не хватало, руководство колхоза позволяло некоторое время поработать на стороне, кто где сможет временно устроиться. Рядом с нашей деревней у железнодорожного переезда жил начальник дистанции пути. У него было десять детей, и жена имела звание «Мать-героиня». Он был хорошо знаком нашему колхозному руководству. Когда ему требовались работники, он шёл в правление колхоза, и ему рекомендовали, к кому можно обратиться. Коренные жители здешних мест не шли на временную работу, поскольку у них было своё хозяйство, где работы всегда хватало. Мы же, бездомные и неимущие, были согласны на любой оплачиваемый труд.

Путейский начальник пришёл к нам прямо домой. Сначала он предложил маме работу по ремонту путей. Она вежливо отказалась, сославшись на слабое здоровье. Тогда он спросил:

– А не пожелаете поработать в Луговском детском доме санитаркой?

– Это можно. Я согласна, тем более что недавно работала медсестрой.

– Хорошо. Можете завтра же пойти и обратиться сразу к директору. Не забудьте только оповестить своё руководство.

Потом он обратил внимание на меня:

– Сколько тебе лет, юноша? – Так меня ещё никто не называл. – Не желаешь поработать на железнодорожных путях?

Ещё не зная, в чём будет заключаться работа, я ответил:

– Желаю.

– Хорошо, тогда завтра же днём после посещения своей конторы иди в бригаду. От нашего переезда идти в сторону полустанка примерно четыре километра. Там увидишь путейские домики. Днём бригада работает и может оказаться ближе. Обратишься к бригадиру и скажешь, что я прислал.

Я так и сделал. Встретил бригаду на работе, сразу определил бригадира и представился ему. Он критически на меня посмотрел, наверное, подумав: «Прислал какого-то шкета – ни силы, ни умения». Вслух же сказал:

– Придёшь завтра к восьми часам на наряд, вон к тем домикам. А сегодня пока отдыхай.

– Понятно. Спасибо, до свидания.

Я побежал домой. Утром первого рабочего дня я пришёл одним из первых. В феврале в это время только начинало светать. Домик, в котором получали наряд, постепенно наполнялся работниками. И вдруг среди них я увидел чету Ворончихиных. Значит, их тоже начальник сагитировал. Детей у них я в деревне так и не видел. Возможно, их взяли в детский дом. Проработав на путях до весны, Ворончихины исчезли из Первановой. Наверное, заработав денег на дорогу, уехали на родину в Кваку.

Рабочий день – восемь часов, перерыв с 12 до 13. В обеденный час всегда приходили в здание, где выписывали наряды. Меня бригадир определил возчиком шансового инструмента к месту работы. Возил я инструмент на металлической тележке, катящейся по одной нити рельс на двух колёсиках. Сбоку тележки – рычаг, за который двумя руками толкаешь вперёд и держишь равновесие, чтобы тележка не опрокинулась. Подойдя к рабочему месту, я останавливался, рабочие разбирали с тележки инструмент, а я снимал её с рельса и ставил на обочину поближе к кювету. У меня была «своя» совковая лопата, которой я помогал расчищать от снега рабочее место. А в сильные снегопады, бураны, вьюги вся бригада очищала железнодорожные пути от снега в течение целого рабочего дня.

Бригада была большая, много опытных работников. Среди всех выделялся молодой человек по имени Афоня. Был он балагур, весельчак. Забивая костыли путейским молотом, словно играя на гармошке. Жил он в Первановой, и я вспомнил, где и когда с ним встречался. В доме Поклевского на вечеринке, в праздник Покров. В главном зале, который мог вместить сотню гостей, тогда собралась вся деревенская молодёжь – человек двадцать. Моё внимание привлёк юноша с разукрашенной гармошкой на плече. Был он красив собою, на голове «кубанка» набекрень, из-под которой выбивались белые кудри. На гармошке он играл так чудесно, как будто гармонь сама пела. Девчата, я думаю, были от Афони без ума. А он пел под гармошку весёлые частушки, и все смеялись. О празднике хватит, пора нам с Афоней на работу.

Однажды путеобходчик обнаружил на путях лопнувший рельс недалеко от нашей деревни. Как раз шёл грузовой поезд. Он успел его остановить, но локомотив и два вагона уже прошли по аварийному рельсу. Обходчик объяснил машинисту причину остановки и побежал к переезду сообщить о случившемся начальнику дистанции пути. Тот позвонил в путейский домик. Там постоянно работал плотник, а по совместительству отвечал на телефонные звонки и был курьером у бригадира. Мы работали недалеко от путейского домика. Прибежал «курьер» и сообщил о случившемся. Бригадир скомандовал:

– Тележку на рельс, всем инструменты на тележку и бегом к остановившемуся поезду!

До места было около трёх километров. Я как обычно катил тележку. Бригадир меня поторапливал. Вдоль железной дороги через определённое расстояние на специальных подставках имелись запасные рельсы. В одном таком месте, ближе к остановившемуся поезду, мы притормозили, бригада разобрала из моей тележки инструмент и погрузила вместо него рельс длиной двенадцать с половиной метров. После этого все продолжили движение вперёд. Мой груз стал гораздо тяжелее, а темп бега не снижался. А когда подошли вплотную к паровозу, то бригадир дал команду подвезти рельс по соседнему пути, а сам пошёл на место аварийного рельса. Как выяснилось, рельс переломился полностью метра за два от стыка. Бригадир взял железную лопату, наложил на место излома и дал команду машинисту двигаться со скоростью пять километров в час. Так почти весь железнодорожный состав был пропущен через обыкновенную штыковую лопату.

После ухода поезда рельс заменили достаточно быстро. Начальник поблагодарил всех и разрешил Луговским и Первановским рабочим пойти домой (до конца рабочего дня оставалось чуть больше часа). Несколько рабочих жили на железнодорожном разъезде, а бригадир – в доме рядом с путейским домиком, почти в лесу. Они укатили «мою» тележку с инструментом на место.

Ближе к весне нам приходилось прорывать в кюветах снег, чтобы при резком его таянии не подмыло насыпь. Так я проработал на железной дороге два месяца и был отозван в колхоз. За это время заработал немного денег, и мог теперь позволить себе прикупить кое-какой одежонки.