Рельсы жизни моей. Книга 1. Предуралье и Урал, 1932-1969

Глава 27. 1950 ГОД

Со второго января меня назначили перевозить почту из Талицы в Горбуновское почтовое отделение и обратно. Почта состояла из писем, газет, журналов, посылок и денежных переводов. Всё это, кроме посылок, упаковывалось в брезентовый мешок, завязывалось и скреплялось сургучной печатью. Наутро второго числа я появился в Горбуновском почтовом отделении. Меня проинструктировал заведующий: «Почта должна быть в целости и сохранности, особенно нужно следить за сургучными печатями. Доставлять её нужно в кратчайший срок, по дороге от маршрута не уклоняться и нигде не останавливаться». Даже в своей деревне, которая была по пути, мне нельзя было задерживаться. В общем, я был этаким мини-инкассатором, только без охраны и оружия. Транспортом моим была одна лошадиная сила – жеребец по кличке Рысак. Молодой, поджарый, длинноногий, светло-серой масти «в яблоках» – с бледно-розовыми крупными пятнами. Конь выглядел очень эффектно. Запрягал я его в добротную кошеву, обтянутую снаружи чёрным дерматином.

Мой рабочий день начинался довольно рано. Ещё в тёмное время я шёл на конный двор, запрягал Рысака и ехал в Горбуново за почтой. Дотуда было недалеко, около пары километров. Там я получал почту (иногда её запаковывали при мне) и уже на рассвете ехал в Талицу, опять через свою деревню. Конь был резвый, лихо носился рысью. Я сидел в кошеве «как кум королю». Дорога вела через деревню Луговую, а далее через занесённый снегом луг, потом вилась вдоль реки Пышмы и сворачивала в лес. За лесом уже был город. Я знал, где находится почтамт и сразу подъехал к нему. Увидел место стоянки. Для моего транспорта была предусмотрена коновязь. На двух деревянных столбиках высотой около метра закреплялось не слишком толстое бревно, к нему и привязывались поводки лошади. Я привязал Рысака. Другие «почтари» восхищались моим конём. Меня лишь немного тревожило то, что он и на привязи был очень неспокоен. «Соседи» его нервировали, он фыркал, хрипел и крутил головой. Если мне приходилось задерживаться на почтамте, то я частенько выходил наружу проведать коня.

Подкармливал я его сеном, а иногда и овсом. Настоявшись вдоволь на холоде, обратно он нёсся вихрем, так что не было нужды его подгонять. Но прыть куда-то исчезала, когда мы проезжали через свою деревню. Он так и норовил повернуть в сторону конного двора, переходил на шаг и недоумевал: «Почему надо идти дальше, когда мы уже дома?»

Почту в Горбуново я привозил во второй половине дня. Работа мне нравилась, я чуточку гордился, что мне доверяют материальные ценности. Проработал я там около двух месяцев. Нам сообщили, что очередь возить почту у нашей деревни закончилась.

Пару дней я побыл дома, и тут пришла команда: «Всем трактористам идти в МТС на ремонт тракторов». Приходилось вставать в шесть утра, чтобы к восьми уже быть на работе. Был конец февраля, в это время только начинало светать, а дорога до МТС занимала почти час. Трактористы же из дальних деревень жили в общежитии при МТС.

Мы ходили втроём: Тисо, Саша и я. Ходили в грязной рабочей одежде, потому что переодеваться было негде. Ремонтировали сразу несколько тракторов, поставленных в отапливаемые мастерские. Их разбирали, чинили и собирали. Мастера стремились каждому дать определённый узел для разборки-сборки. Я попал в подмастерье к штатному мастеру по ремонту: заливке, обточке и шлифовке вкладышей шатунных подшипников. С работой я справлялся и кое-чему научился у мастера Потехина. Жил он в Горбуново и ходил оттуда каждый день пешком на работу.

Нам с Тисо не пришлось ремонтировать свои трактора. Мы стали «студентами». В середине марта в МТС организовали курсы повышения квалификации механизаторов. На них записали меня и Тисо из нашей бригады, а также парня из Луговой, с которым мы учились на курсах трактористов в прошлом году. На курсы зачисляли имеющих стаж работы не менее года и с образованием не менее семи классов. Группа состояла из 25 человек, большинство из которых я не знал. Курсы вели главный механик Диденко и главный агроном Чистяков. Теорию они читали интересно, каждый по два часа в день. После четырёх часов теории следовала двухчасовая слесарная практика.

Как-то нас сводили в огромный сарай, громко называемый ангаром, где стояли более полусотни тракторов. Большая часть была отремонтирована, остальные ждали своей очереди. Но наше внимание привлекли не обычные, колёсные трактора, а гусеничные. В одном экземпляре был представлен трактор ЧТЗ. Это была громоздкая (возможно, недоделанная или переделанная) махина. Наверное, на танковом заводе в Челябинске пробовали выпустить «танк» для нужд народного хозяйства – с очень большими гусеницами, но без брони. Наверху («на каланче», как говорили) находилось сиденье тракториста, пульт управления и рычаги. У него был «пускач» – маленький бензиновый двигатель для запуска основного. Насколько мне известно, в серию он не попал, возможно, из-за большого расхода горючего.

А вот другой трактор на гусеничном ходу «СХТЗ-НАТИ», который попросту называли «Натик», был более удобен в управлении и имел почти современную кабину. На наших же колёсных тракторах кабины не было как таковой, а сиденье было железным. Каково? Я видел «Натика» в работе на поле в Горбуново.

Прозанимались мы около месяца, пришло время сдавать экзамен на классность. Председателем экзаменационной комиссии был директор МТС, а принимали экзамен наши преподаватели. Экзамен мы сдали успешно, нам присвоили «первый класс», что давало прибавку к зарплате и натуральной оплате зерном (в конце года) на 10%.

Ещё зимой, после моей поездки в Кваку, мама стала подыскивать нам собственное жильё. Деревенька небольшая, свободного жилья не было. Но она нашла приличную половину дома, в большом пятистенном доме с отдельным входом. С большой русской печью, полатями. Имелись также стол, лавки, табуретки. Два больших окна. Проведено электричество и радио. В общем, жильё, в котором без проблем можно жить.

Хочу немного пояснить значение русской печи для сельского жителя. Я упоминал, что в каждом жилом помещении, где нам доводилось жить, имелось это русское «чудо». Оно сложено из красного кирпича прямоугольной формы. Достаточно было протопить печь утром, чтобы кирпичи прогревались и тепла в доме хватало на сутки. Другое предназначение этой печи – быть пекарней. Каждая сельская семья хлебобулочные изделия изготавливала сама. Женщины должны были смолоду овладеть этим непростым процессом. Когда печь была протоплена, и сгорели все дрова, тлеющие угли сгребали кочергой в ближний угол и «под» (так называется дно печи), очищали от золы и мелких углей при помощи мокрой тряпки, привязанной к шесту. Металлических форм тогда не было, поэтому руками придавали тесту шарообразную форму и помещали в печь при помощи длинной деревянной лопаты. Там будущие буханки укладывали прямо на под, то есть на кирпичи. Хлеба обычно пекли не менее 10 буханок, чтобы хватило на неделю. Таким же образом пекли пироги-шаньги, чаще всего вместе с хлебом – места в печи хватало.

Продала нам половину дома Екатерина Землякова. Сама она с семьёй осталась жить в другой половине. Екатерина была женщиной лет тридцати, смуглой брюнеткой, спокойной характером, уравновешенной. Было у неё двое детей – дочь и сын, ровесники моих сестёр Веры и Фаи. Ещё с ней жил гражданский муж (примак) по фамилии Трусов, вероятно, из ссыльных. Был он тихим, спокойным, про таких говорят «муху не обидит». Иногда мы с ним вечерами встречались. Он приходил с шашками или домино, предлагал поиграть. Почти всегда с ним был и сын Екатерины, тоже любивший эти настольные игры. Обычно мы садились за наш стол, и начинался чисто мужской турнир. Женщины в играх не участвовали.

Вдобавок к половине дома мы ухитрились купить корову на две семьи. Километрах в шести Землякова у знакомых договорилась о покупке. Я пошёл с Екатериной. Мы рассчитались с хозяевами за покупку и, привязав корову поводком за рога, повели домой. Корова оказалась молодой (возраст, кстати, можно определить по кольцам на рогах), спокойной, с хорошим удоем. Доили её по очереди – один день мы, другой Земляковы, и так продолжалось несколько лет.

От каждой коровы государство требовало свою долю молока. В день нашей дойки нам приходилось относить в бидоне молоко к конторе. Стоявшая рядом приёмщица специальным прибором замеряла его жирность, а потом выливала в большую флягу. Если жирность была ниже нормы, то молоко не принимали, и ты оставался должен государству. От нас обычно ходила сдавать молоко младшая сестра Фая. Однажды она сказала, что наше молоко менее жирное, чем сдают Земляковы. Это казалось странным, поскольку молоко мы не разбавляли, а корова у нас была общая. Я мог предположить лишь два варианта: «происки» приёмщицы либо физиология животного, зависящая от питания. В общем, этот вопрос так и остался открытым.

Весной, когда земля ещё была сырой, я приобрёл велосипед у одного умельца из Луговой. Он из старых поломанных великов делал вполне приличные средства передвижения. Заплатил я за велосипед 120 рублей. Мы с Тисо выбрали приличную поляну у железнодорожной посадки. И впервые за свои семнадцать лет я сел в седло велосипеда. Тисо на своём примере показывал, как нужно управлять этим двухколёсным транспортным средством. У меня хорошо получалось сесть в седло, но когда приходила пора крутить педали и рулить, я сразу же «приземлялся». Мой добровольный инструктор решил облегчить учебный процесс. Чтобы не отвлекаться на педали, а лишь держать равновесие, он предложил съезжать с небольшой горки. Через несколько повторов я уже более-менее уверенно стал держаться в седле. Вернулись на ровную площадку. И – о радость! – я сел с разгона и начал крутить педали и ездить без падений.

Этого велосипеда мне хватило на всё лето. К осени он вышел из строя, поскольку спицы по большей части были самодельными, их резьба не выдерживала, а новых взять было негде.