Рельсы жизни моей. Книга 1. Предуралье и Урал, 1932-1969

Глава 48. АРМЕЙСКИЙ ДОСУГ

В свободное время на заставе было довольно скучно. Не было даже книг, чтобы почитать. Никаких настольных игр, кроме шахмат. Кстати, шахматы я здесь увидел впервые. Стал интересоваться, как играют. Меня начали учить старшие ребята. Я увлёкся и, бывало, играл даже во сне. А тут организовали шахматный турнир, и меня включили в состав участников. Составили таблицу, в неё же записывали результаты.

Первым моим соперником по турниру стал Юра Плеханов, который начал меня учить играть месяц тому назад. Он считался одним из лучших шахматистов заставы. Неожиданно для себя (и для Юры) я у него выиграл, хотя толком играть ещё не умел.

Вторую партию я играл с начальником заставы. Он пригласил меня и судью – Логинова – в свой кабинет. Бросили жребий и начали играть. Примерно на пятом ходу я решил вывести вперёд ладью, и этим ходом подставил её под удар слона соперника. Он ладью забрал. С перепугу я подставил и вторую. Тут уже не выдержал судья:

– Ты что, специально начальнику поддаёшься?

Мне стало так стыдно, что я покраснел до корней волос, встал со стула, бросил: «Сдаюсь!» – и вышел из кабинета.

Больше я в турнирах не участвовал и в шахматы не играл. Так осталась в моём послужном списке одна-единственная победа. За месяц обучения гроссмейстера из меня не получилось.

В общем, умственно развиться не получилось, поскольку шахматы я забросил. Но нужно же было чем-то заниматься в свободное время? Вот я и решил подтянуть свои «физические кондиции». Стал ежедневно заниматься на брусьях и перекладине. Кроме этого, в качестве спортивного снаряда использовал койки второго этажа, между которыми отжимался, как на параллельных брусьях. Начал я с трёх раз перед сном и после подъёма. Постепенно результаты стали улучшаться, за счёт этого я увеличивал и нагрузку. Уже через месяц или чуть больше я стал отжиматься по десять раз, и столько же подтягивался на перекладине. Стал с лёгкостью выполнять упражнения, необходимые по физподготовке.

Вот только одно упражнение на брусьях, которое выполняют на занятиях со страховкой, я решил сделать самостоятельно. И не успел синхронно убрать руки, упав при соскоке на деревянный пол. Мне показалось, что я очень громко приложился об доски, но никто даже не проснулся. К счастью, при падении я не ушибся и быстро поднялся. Неудача лишь придала мне спортивной злости, и я решил обязательно разучить это упражнение. Для этого обратился к командиру отделения, младшему сержанту Юрию Фокееву, и он со мной занялся индивидуально. В результате, упорно занимаясь на брусьях, я довольно быстро усвоил необходимую технику движений.

Командир отделения был москвичом, но ничуть не кичился своим столичным происхождением. На гражданке, кстати, был футболистом. Летом играл на Украине в команде класса «Б» (высший футбольный дивизион того времени назывался классом «А»).

Как только наступил апрель, наши москвичи собирались в столовой у радиоприёмника, что-то слушали и оживлённо обсуждали. Лишь позже я догадался, что это были репортажи с футбольных полей страны, которые комментировал знаменитый в то время Вадим Синявский. Увы, услышать что-то со стороны было невозможно, поскольку звук у радио был слишком тихим из-за низкого напряжения в сети (про то, что его обеспечивал ветряк, я уже говорил).

Освещение в казарме было тусклым, лампочки использовались мелкие, вроде автомобильных. Новости до нас почти не доходили. По телефону передавали лишь служебные текущие дела, но и о них нас редко оповещали. Что-то серьёзное передавалось шифровками; шифр к ним был лишь у начальника заставы.

Раз уж у нас даже радио практически не было, что оставалось делать рядовым? Собирались в курилке, где всегда стоял дым столбом, хоть «топор вешай». Курили махорку, завёрнутую в клочок бумаги из единственной газеты «Заря Востока», которая приходила на заставу регулярно вместе с почтой. Это была местная грузинская газета на русском языке. Мне кажется, её никто не читал. Я, кстати, тоже начал покуривать, и после каждого приёма пищи шёл подымить со всеми. Это уже вошло в привычку, но больше трёх раз в день я не курил. И в наряде, даже днём, не позволял себе этого.

К концу мая, наконец, и у нас начал подтаивать снег, и с южной стороны заставы появилась довольно большая «поляна» без снега, сплошь усыпанная небольшими камешками. Однажды я увидел в руках командира отделения футбольный мяч. Он предложил:

– Пойдём поиграем?

– С удовольствием бы, – ответил я. – Только вот не умею…

– Ничего, ты просто будешь бить мяч в мою сторону, а я тебе пасовать.

Так и играли. Он мне давал точные пасы, а я старался поточнее возвращать ему мяч, который меня не слишком чтобы слушался и летел лишь приблизительно в нужном направлении. В общем, где-то за полчаса я своего командира загонял до пота. А ему, наверное, для тренировки это и было нужно. Командир отделения, младший сержант Юрий Фокеев был хорош собой, выше среднего роста, худощав, пластичен, добрейшей души человек.

На следующий день после нашей совместной тренировки Юрий отправился на футбольные соревнования – играть за наш погранотряд. Пока его не было, обязанности командира отделения формально перешли ко мне, так как я был в отделении пулемётчиком №1. И начальник заставы сразу восстановил меня в должности старшего наряда.

Я уже писал о том, как нас в учебке запугивали Кюмбетом, где «двенадцать месяцев зима, а остальное – лето». Оказалось, что командиры лишь немного сгустили краски. В начале июня снег сошёл почти везде, кроме северной стороны хребта, где проходила граница. В середине месяца в местах, где кроме камней имелась и почва, зазеленела трава, а в июле на Кавказских горах зацвели альпийские луга. Среди других цветов количеством и яркостью окраски особенно выделялся дикий мак. Вечером закроешь глаза, и видишь сплошной «ковёр» цветов! Красотища!

И вот в такое время нам с Витей Соловьёвым в один день дали выходной – неожиданное и приятное совпадение. Погода была тёплой и солнечной. Мы решили совместить приятное с полезным и пойти на берег горной речушки, которая брала своё начало от снегов, не успевающих растаять за наше короткое лето – даже при сорока градусах жары. Наверное, толщина этих снегов несколько десятков метров. Ещё воды в речку добавлял родник, находившийся чуть выше намеченного нами места отдыха.

Мы ни у кого не спрашивали разрешения – выходной же. Взяли по карабину, подсумок патронов. У повара попросили чего-нибудь перекусить. Для пользы дела захватили запасную пару обмундирования, которая уже давно «просила мыла». А для развлечения взяли письма, фотографии родных, друзей и подруг. Ещё захватили с собой два полотенца и одно байковое одеяло.

Экипированные таким образом, отправились в путь. Скоро подошли к речушке. Здесь её ширина была метра три, а глубина всего-то полметра.

А по камушкам, круглым камушкам

Кристально чистая вода бежит!

Кругом зелёная трава и цветы. Мы выбрали удобное место на бережку, где можно было позагорать. Постелили одеяло, разложили там же оружие. Но сперва решили заняться делом. Постирав обмундирование, разложили его для сушки на траву. А затем разделись и улеглись загорать.

Начали перечитывать письма. Я как раз получил очередное письмо от Ани с фотографией, на которой она с двумя подружками стояла в полный рост. Витя поинтересовался:

– Которая Аня?

Я решил пошутить и указал на одну из подружек.

– Симпатичная. Но я думаю, это не Аня, – раскусил меня друг.

– Тогда попробуй угадать.

– Ты же сам говорил, какая она волевая и решительная, – ответил Витя и безошибочно указал на Аню, стоявшую в середине. – Только она может так выглядеть.

Тут Витя, мечтательно потянувшись, заявил:

– Я женюсь на девушке с неблагозвучной фамилией. Пусть она мне всю жизнь будет обязана за красивую фамилию.

– А я женюсь на какой-нибудь Федоре, и буду «федориным горем», – в тон ему ответил я.

– Если захочешь, будет у тебя Федора. О, кстати, у нас в селе живёт хорошенькая девушка по фамилии Фёдорова. Хочешь, я дам тебе адрес – напишешь ей. Она бывшая воспитанница детского дома.

– Нет, спасибо, – отказался я. – Я пока воздержусь, у меня Аня есть.

«А я лежу на пляжу и в небо гляжу». Мы перекусили тем, что нам дал повар. И начались наши воспоминания о гражданской жизни. Мы сошлись в том, что особенно нам здесь не хватало – вы не поверите! – леса, который нас с Витей «сопровождал» всю жизнь до службы.

Нам пришла шальная мысль искупаться в жгуче-холодной воде горной речушки. Добравшись до её середины, выяснили, что лечь или окунуться там невозможно – не позволяла глубина и каменистое дно. Мы стали поливать друг друга ледяной водой, зачерпывая её руками, смеялись, кричали. Бррр… Было холодно, но весело. Наше обмундирование, ранее выстиранное, давно высохло. Мы решили простирнуть и то, в котором пришли. Теперь нам почти на год должно хватить чистых гимнастёрок и брюк.

Загорели мы в меру, особо не усердствовали. Когда начинало припекать солнце, мы прикрывались полотенцами. Между тем день стал клониться к вечеру. В 18:00 мы должны быть на боевом расчёте – в это время кончался наш выходной. Как выяснилось позже – единственный выходной на «пляже» за всю мою службу. Мы собрали в охапку свои вещи, оружие – на плечо и пошли на заставу. А прибыв на место, я обнаружил пропажу бумажного пакета с письмами и фотографиями. Я сказал Вите о потере. До боевого расчёта ещё оставалось время, и мы вдвоём решили вернуться к месту отдыха. Однако ни по дороге, ни у речушки пакета мы не нашли. А ведь командиры нам строго наказывали: нельзя выбрасывать на улицу конверты с адресами, ведь они при сильном ветре могли очутиться за границей, и их могут использовать в провокационных целях турки. «Поэтому, если вам письма не нужны – сжигайте, – говорили нам. – А если нужны, то храните в вещмешках».

Я расстроился и решил, что завтра, после наряда, снова пойду на поиски. А тут, в неслужебной обстановке на улице встретил меня начальник заставы и поинтересовался:

– Фёдоров, что приуныл?

Ну я ему и рассказал о потерянном пакете.

– Ты пограничник, и должен уметь анализировать. Думай, где ещё он может быть. Найдёшь – доложишь.

– Слушаюсь! – ответил я. Он пошёл проводить боевой расчёт, а я встал в строй.

На другой день, после ночного наряда мне снова пришлось отправляться на поиски. На этот раз я не просто смотрел, но и пытался «анализировать». От заставы к роднику шла дорога. По ней возили воду в бочке, установленной на дроги, в которые запрягалась лошадь. Однажды и я набирал там воду, а когда бочка была наполнена, попросил у старшины проехать верхом на лошади. «С такой-то мордой верхом? Дойдёшь пешком!» – ответил мне старшина. Он, конечно, пошутил, но я впервые услышал в свой адрес слово «морда». В общем, две трети пути к месту нашего отдыха проходили по этой дороге, а потом следовал резкий поворот налево к речушке, по траве и камушкам, где мы уже успели протоптать тропинку. Ничего я опять не нашёл ни по пути, ни у речки.

А вот на обратном пути я заметил, что от дороги влево ответвляется тропинка. И тут меня осенило. Из родника носили воду не только на заставу, но и для буйволов, которые проживали в загоне более десяти дней (о них я расскажу в следующей главе). Я свернул на эту тропинку. Хотя она довольно далеко отклонялась от прямой дороги, решил – чем чёрт не шутит. И вот, пройдя половину пути по этой тропе, я увидел свой пакет. Лежит, родненький, и ждёт меня. Подобрал его и с радостью чуть не бегом побежал на заставу. Видимо, мы с Витей были так увлечены интересной беседой, что не заметили, как отклонились от прямой дороги. Почти за сутки по этой дороге никто не прошёл, иначе бы пакет подняли и отдали мне (во всяком случае, я так думаю). Витя мне не встретился, видимо, спал после ночного наряда. Я зашёл к начальнику заставы доложить о находке.

– Где нашёл пакет? – спросил он.

– На тропе буйволов, недалеко от загона.

– Да, увлеклись ребята, даже не запомнили, где шли, – как бы про себя произнёс он.