Рельсы жизни моей. Книга 1. Предуралье и Урал, 1932-1969

Глава 47. АНИКИ-ВОИНЫ

Мартынов пришёл на заставу с пополнением, он был родом из Ивановской области. Рослый, полный, если не сказать «толстый». К нему вполне бы подошли эпитеты «рохля», «тюфяк», «обжора», «неряха». Ел он за двоих, иначе был голоден. Ему, как бы шутя, предлагали третью порцию, он же не отказывался и съедал. А потом ходил, оглашая воздух громкой отрыжкой и «пуская газы».

Как-то меня с ним послали в наряд – в дозор на лыжах (в то время я ещё был старшим наряда). Нужно было пройти параллельно границе весь наш участок, осмотреть снежный покров – нет ли следов нарушителей. Ходил он на лыжах медленно, но всё-таки поставленную задачу мы с ним выполнили. Оставалось спуститься с горы Кюмбет и прибыть на заставу. Спуск был не очень крутым; я ехал впереди, а Мартынов по лыжне, проложенной мной. Дело было ночью, но я всё-таки заметил впереди по курсу большую снежную глыбу. Я её спокойно объехал, а Мартынов влетел прямо в неё. Я услышал сзади только «Ох!», треск ломающихся лыж, палок и шум рассыпающихся камней. Мне удалось быстро остановиться и вернуться к месту «катастрофы». Мартынов лежал, распластавшись на снежной глыбе, из-под снега были видны рассыпанные камни. Он стонал и не мог подняться на ноги.

– Ты сильно ушибся? – спросил я его.

– Нет, вроде. Но встать не могу.

Я помог ему освободиться от обломков лыж, которые зарылись не только в снег, но и в груду камней. Помог подняться.

– Идти сможешь?

– Смогу.

Как выяснилось, под снежным сугробом был построенный человеком копец из некрупных камней, вероятно, для прикрытия наблюдателя. Копец был разрушен Мартыновым при столкновении.

– Бери винтовку и лыжную палку, которая осталась цела, и идём на заставу, – скомандовал я.

Пешком было передвигаться трудно – ноги проваливались в снег до колен. Мартынов сделал несколько шагов и обессиленно сел на снег.

– Не могу больше идти…

– У тебя где-нибудь болит?

– Коленка болит, – вздохнул он.

– Тогда пойдёшь на моих лыжах, а я пешком за тобой.

До заставы оставалось около двух с половиной километров, и это расстояние мы шли больше часа. На заставе я сказал Мартынову:

– Если будет болеть колено, утром обратишься к старшине.

В этот раз у него всё обошлось, но вот служба на границе у него не получалась. Наряды у пограничников в основном в ночное время. Он же ночью бодрствовать не мог, буквально спал на ходу. Однажды его назначили в наряд со старослужащим Шлякиным – рязанским парнем, отслужившим на Кюмбете уже два года. Как только они прибыли на место назначения, остановились и сели – Мартынов сразу закрыл глаза и заснул. Шлякин удивился – как так можно? Разбудил его и заставил приседать. Тот раз десять присел. Шлякин ему говорит:

– Будешь смотреть в мою сторону, а я в твою. Наблюдаем также по сторонам и слушаем, не идёт ли кто. Понял?

– Понял – смотреть и слушать, – отозвался Мартынов.

Но не прошло и пяти минут, как он снова заснул. Шлякин рассердился – тряханул его и заставил бегать. Тот побегал, сел и снова заснул. Ефрейтор Шлякин был горазд на выдумки. Он изобрёл способ держать глаза подчинённого открытыми. Взял спичку, прикинул нужную длину, отломил головку. В очередной раз разбудил «подопытного», и сказал ему, что необходимо сделать, чтобы не засыпать. Мартынов безропотно согласился на эксперимент. Шлякин сделал распорочки из четырёх спичек для глазных век – по две на каждый. Веки раскрыты, глаза не закрываются. Красота! Готов бдительный часовой границы!

Увы, и этот способ работал недолго. Минут десять продержался Мартынов, пока чувствовал боль от обломков спичек. Сон его сморил, несмотря ни на что. Спички-распорки остались торчать на месте, глаза полузакрыты. А сам спит. Фокус не удался. Шлякин разочаровался, плюнул на воспитание и стал наблюдать в одиночку.

Когда он нам рассказывал про этот случай, все хохотали до коликов в животе. Начальнику же никто на Мартынова не жаловался. Не так уж и страшно – подумаешь, сходил с ним в наряд, отмучился за двоих, а когда ещё в следующий раз попадёт он к тебе – неизвестно. Да и не принято у нас было жаловаться, это Шавырин один такой на мою голову попался. В общем, начальник продолжал посылать Мартынова в наряд до тех пор, пока сам не убедился в его патологической сонливости. Было это так.

Мартынов со старшим наряда шли, не торопясь, по своему участку, и вдруг старший заметил идущих навстречу людей. Он залёг сам и дал команду напарнику отойти от тропы и залечь. Но тот стоял как истукан. Старший наряда и проверяющие обменялись паролем. Начальник заставы обратился к старшему:

– А почему это твой напарник не залёг?

– Не знаю, товарищ старший лейтенант. Я команду ему дал.

Когда все подошли к стоявшему «истукану», он спал стоя, оперевшись на винтовку. Когда его разбудили, он даже не мог сообразить, кто стоит перед ним. Тогда начальник стал требовательно, строго допрашивать старшего:

– Почему он в таком состоянии?

– Он всегда в ночном наряде в таком состоянии, – пришлось доложить старшему.

– Завтра оба ко мне в кабинет.

– Слушаюсь!

Больше Мартынова в наряд не посылали. Начальник передал его старшине в хозчасть. Старшина же определил его в истопники. В его обязанности входило нагревать воду в огромном котле для нужд бани, прачечной и для обогрева этих помещений. Топливом являлся мазут. Вот тут-то Мартынов и добрался до грязи. Всё обмундирование, лицо и руки его были в мазуте и копоти. В таком виде он даже ходил в столовую.

Однажды земляки увидели его пишущим письмо в Ленинской комнате, которая была у нас проходной – куда ни идёшь, её не минуешь. Зато там был стол и стулья. Его земляки смогли прочесть несколько строк из письма: «Мне здесь хорошо, – писал он. – Я расцвёл, как маков цвет». Впрочем, его щёки действительно были красными и толстыми, только вот грязноватыми. А водогрея из него тоже не вышло…

Начальник заставы сообщил «в верха» о неспособности Мартынова служить в пограничных войсках. И его с вещмешком за плечами отправили «по этапу» в другие войска. Потом он писал, что служит где-то на аэродроме.

Ещё один из вновь прибывших не смог адаптироваться к высокогорью. Точнее, не он сам, а его организм. У него довольно часто шла кровь из носа, и скоро его перевели на заставу, располагавшуюся намного ниже нашей.

Надо сказать, я тоже чувствовал здесь при беге или лыжных гонках неприятные ощущения в груди, которые раньше были мне незнакомы.

С осенним призывом появился у нас на заставе ещё один «неординарный» новичок – грузин с замысловатой фамилией Пичхнарашвили. Сходив несколько раз в наряд, он во всеуслышание заявил:

– Я сломал бы тому руку, кто меня сюда записал! И вообще мне здесь всё не нравится.

Его речи были неприятны всем, а особенно командирам. Может, конечно, со временем и привык бы, но тут произошёл случай, который заставил начальника заставы от него отказаться.

Был хороший зимний день. Начальство решило провести соревнование по лыжным гонкам на десять километров с массовым стартом, который, как и финиш, был у заставы. Были у нас сильные лыжники. Это наш земляк Ивонин, который быстро бегал, несмотря на свой невысокий рост. Был он блондином, причём даже брови были совсем белыми. Другой был из новоприбывших – высокий, худощавый, часто жаловался на боли в желудке, но как вставал на лыжи – сразу преображался.

Вот эти двое сразу оторвались от всех. За ними шла группа, в которой были Соловьёв, Максимов, я и другие. Последними шли неумёхи вроде Пичхнарашвили. На финише у заставы нас встречал с секундомером заместитель начальника заставы лейтенант Ежов и записывал результаты в свой блокнот. Вся трасса была на виду. Она проходила километров пять вдоль хребта, у его подножия. По самому же хребту проходила граница.

Пара лидеров обошла нас на несколько минут. Третьим финишировал Соловьёв, я за ним. В это время некоторые были ещё на полпути. Прошло более часа с начала соревнования, подходили последние лыжники, а мы уже отдыхали перед ночным нарядом. И тут начала резко меняться погода. Подул ветер, появились тучи, которые здесь просто стелились по земле, накрывая всё пространство. Стало темно, почти как ночью.

Проверили по списку всех стартовавших и финишировавших. Одного не досчитались – Пичхнарашвили. Тем временем уже начался настоящий снежный буран. На заставе подняли тревогу. Начальник заставы лично выбрал десять человек из опытных пограничников, умеющих хорошо ходить на лыжах. Я оказался в их числе.

Нас построили в одну шеренгу. Двоим дали ракетницы и ракеты.

– В случае встречи с потерявшимся дадите сигнал одной белой ракетой, – инструктировал нас командир. – Я пойду в середине поискового отряда с компасом. Идём в ряд на расстоянии видимости друг друга по фронту. Не забывайте, что мы ищем человека, заблудившегося в пургу. Идём до подножия хребта, если не найдём его раньше.

На правом фланге было пятеро уральцев: Ивонин, Копытов, Максимов, Соловьёв и я – крайний. Слева от нас шли москвичи и рязанцы. Продвигались мы не быстро, ориентируясь по направлению и скорости движения начальника. Быть крайним оказалось нелегко, сосед был только с одной стороны. К тому же приходилось дальше смотреть вправо. Так мы прошли минут двадцать, и строй наш начал нарушаться. Но скоро я увидел перед собой снежную гору, значит, дошли до подножия хребта. Начали стягиваться к середине шеренги и услышали там возбуждённые голоса. Я подошёл поближе и увидел такую картину: наши «спасатели» сгрудились на одном месте, смотрят вверх и что-то говорят. Я тоже задрал голову. Там, на высоте примерно десяти метров над подошвой хребта стоял наш Пичхнарашвили и обалдело глядел на всех нас. Начальник повысил голос, чтобы перекричать завывание ветра:

– Ты зачем туда забрался?

– Ну, там же застава, – ответил горе-лыжник и показал в сторону Турции.

– Спускайся давай. Сейчас мы покажем тебе, где застава!

– Не могу я, устал очень.

И действительно, снег немного выше был истоптан. Значит, он пытался карабкаться ещё выше. Лыж на ногах у него не было, они были воткнуты рядом с палками в снег. Кто-то подсказал, чтобы он бросил лыжи и палки вниз, а сам съезжал на заднице. Пичхнарашвили последовал совету, и через полминуты оказался прямо у наших ног. На заставу его тянули на буксире за лыжные палки. Буксировщики менялись. Он же, как малое дитя, не пытался даже шага сделать.

Трудно представить, что даже при плохой видимости можно так потерять ориентацию, чтобы говорить, что застава находится за высоким горным хребтом. Возможно, Пичхнарашвили, зная, что мы его будем искать, специально забрался вверх в сторону Турции (до которой оставалось меньше ста метров), чтобы его отчислили из штата заставы. А может, он замыслил перейти границу, да не успел – мы ему помешали, или он сам не смог преодолеть сто метров крутого подъёма. Вообще-то, за границей его бы никто не встретил с распростёртыми объятьями. Турецкие пограничники на зиму уходили в низовья, где было теплее. Наиболее вероятно, что, перейдя границу, он бы погиб там от голода, холода и усталости, так и не добравшись до населённой местности.

Так или иначе, он добился своего. Через день Пичхнарашвили был препровождён по инстанции. О дальнейшей его судьбе мы ничего не слышали. В общем, за год моей службы застава «Кюмбет» избавилась уже от второго «Аники-воина».