Русские пришли

Кроты

Коммунистическая партия США никогда не была массовой. Не была она также партией рабочего класса. В крупных профсоюзах она влиянием не пользовалась.

Почему? — Это тема особая, требующая серьезного разбора, но нас в данный момент интересующая лишь частично.

Важно, что в период, нас занимающий, период, подготавливающий события конца войны, компартия Соединенных Штатов была прежде всего партией либеральных интеллигентов среднего и выше среднего достатка.

Нам также важно, что в тот же период в Америке, сообразуясь с правилами Коминтерна, существовало как бы две компартии. Открытая и подпольная. (Напомним, что создание подпольного партийного аппарата было одним из обязательных условий вступления в III Интернационал).

Первая проводила собрания, где студенты вперемежку с люмпенами, рабочими и домохозяйками изучали классиков марксизма-ленинизма, читали доклады о текущей политике, устраивали демонстрации с плакатами, выполняли мелкие партийные поручения. Тут к новичку присматривались, изучали его характер и потенциальные возможности. Если новый товарищ подходил, ему предлагали перейти в подпольный партийный аппарат.

Либеральный интеллигент вздыхал с облегчением. Во-первых, его отметили, признали его преданность, способности, решимость. Во-вторых, он сбрасывал с себя необходимость отупляющей партийной рутины и общения с неинтересными людьми. Он мог теперь (и даже был обязан) жить нормальной жизнью человека его общественного и имущественного положения, соответственно своим интеллектуальным интересам, скрывая принадлежность к партии. Связь осуществлялась через тайного эмиссара, который собирал партийные взносы. Другой товарищ собирал сведения, которые интересовали партию.

Партию же почему-то интересовало все: от наметок будущего торгового соглашения с латиноамериканской республикой до нового оптического прицела для бомбардировщиков.

При этом, как ни странно, далеко не все члены этих подпольных коммунистических групп понимали, что собираемые сведения идут советской военной или политической разведке, то есть ГРУ или Иностранному отделу ГПУ.

«Готовя революцию, надо изучать врага». Ощущая себя братьями по классу голодающих кули Шанхая, но живя в условиях физического и интеллектуального комфорта, положенного в ысокому государственному чиновнику, подпольные коммунисты ставили себе главной целью проникнуть в правительственный аппарат.

Дело шло споро. Уиттекер Чемберс, бывший связным между коммунистической подпольной группой в Вашингтоне и резидентом советской разведки, вспоминает, как он дал указание найти ему должность в правительственном учреждении. «Чуть ли не на следующий день, — пишет он, — я уже работал в национальном исследовательском центре». [30]

В предвоенные дни венгр Александр Гольденбергер (он же Петерс, он же Бурштейн, он же Стивенс, он же Стилвер), руководивший всем американским подпольем, говорил:»У нас здесь есть то, чего мы не могли иметь даже в Германии во время Веймарской республики».[31]

Элизабет Бентлей, тоже связная между американским подпольем и советской разведкой, вспоминает, как после начала войны одного ценного агента забрали в армию. Были приняты меры, и через три недели его взяли на работу в Управление стратегических служб (будущее ЦРУ) и назначили в секретный отдел, занимавшийся Японией. Это было для нас исключительно ценно. Мы заранее знали обо всех планах США в отношении Японии. (Курсив мой. К. X.) Кроме того, он какое-то время работал в Библиотеке Конгресса рядом со сверхсекретным русским отделом. Сотрудники этого отдела ему доверяли, и он от них получал интересовавшие нас сведения». [32]

В воспоминаниях как Бентлей, так и Чемберса постоянно мелькают замечания вроде: «через такого-то мы продвинули нашего человека на стратегически важный пост» или» на пост, где он мог влиять на политику США в нужном для СССР направлении».

Среди постоянных источников подпольной сети называются такие должности, как «заместитель министра финансов», «помощник начальника управления стратегических служб», «референт помощника государственного секретаря», «сотрудник военного министерства», «чиновник Управления стратегических резервов», «начальник отдела Латинской Америки Государственного Департамента», и т. п.

Среди источников, особо ценимых советским начальством, был многолетний сотрудник Государственного Департамента Алджир Хисс.

Уже после войны, когда до его коммунистического прошлого докопалась Комиссия Конгресса по расследованию антиамериканской деятельности, Хисс писал в обращенной конгрессменам записке:

«В качестве сотрудника Государственного Департамента я был генеральным секретарем, то есть высшим административным лицом Международной ассамблеи по установлению мира, которая основала Организацию Объединенных Наций».[33]

Хисс называл ряд международных встреч, в подготовке которых он непосредственно участвовал, и среди них — Ялту.

Так что с американской стороны по крайней мере один советский агент эту встречу готовил.

В доказательство безупречности своего послужного списка Хисс называл бывших начальников, коллег или просто знатных людей, с которыми встречался и общался: то были министры, послы, члены Верховного Суда, генералы и адмиралы и даже г-жа Рузвельт.

Из названных Хиссом высокопоставленных людей ни один не потребовал, чтобы его вычеркнули из списка покровителей. А ставший позже государственным секретарем Дин Ачесон сказал:»Я никогда не отвернусь от Хисса».

Ведь Хисс был джентльмен, либерал, выпускник Гарвардского университета. И его окружение, состоявшее из либеральных джентльменов, выпускников Гарвардского университета, стояло за него горой.

Гарвардский университет! Этот храм чистой науки! А теперь зададим вопрос: как это было возможно?

Разумеется, для того, чтобы советский агент мог долгие годы работать в Государственном Департаменте, чтобы вместе с другими он мог, очевидно, влиять на исход переговоров между США и СССР с пользой для последнего, чтобы такие же агенты действовали на пользу Москве в других государственных учреждениях Вашингтона, никакой подпольной организации хватить не могло, существуй на правительственных верхах минимальная настороженность по отношению к СССР, к его политике. Но ничего подобного не было. Царило, наоборот, полное благодушие и беспечность.

Разоблачивший в конце концов Хисса Уиттекер Чемберс порвал с партией и советской разведкой в 1938 году. Человек по натуре религиозный, Чемберс, осознав, что коммунизм является абсолютным злом, решил уйти, полагая, впрочем, что победы коммунизма в мировом масштабе вряд ли удастся избежать.

История этого разрыва поучительна. Чемберс думал, что участники подпольной группы, знающие его как человека идейного и бескорыстного, задумаются над причинами, побудившими его уйти, и последуют его примеру.

Куда там! После краткого замешательства, вызванного исчезновением Чемберса, группа, которую он фактически возглавлял, продолжала честно трудиться на Москву. Убедившись в том, что Чемберс молчит, его даже не сочли нужным убить.

Беглец пытался заставить своих товарищей прекратить шпионить, изредка припугивая: вот ужо он донесет на них в ФБР! Но он только пугал. До того дня в 1939 году, когда узнал, что Советский Союз подписал пакт с нацистской Германией.

Тогда Чемберс встретился с заместителем государственного секретаря по безопасности Адольфом Берлем и продиктовал список известных ему советских агентов в правительственном аппарате США и в первую очередь в Госдепартаменте.

Берль помчался к Рузвельту.

Президент изволил весело смеяться и велел своему собеседнику забыть эту дурацкую историю. Какая ерунда — советские агенты в Госдепартаменте!

Берль забыл, как ему и было велено. Работавшие по дипломатическому ведомству советские агенты прослужили на своих постах (и повышались по службе) всю войну и послевоенные годы.

Позже, когда за этих людей взялась Комиссия Конгресса, Берля вызвали и спросили, что за список вручил ему в 1939 году Чемберс. Берль ответил под присягой, что точно не помнит, но речь, кажется, шла о списке участников какого-то марксистского кружка или семинара.

А когда Адольф Берль умер, в его домашнем сейфе нашли запись того разговора и список, им лично озаглавленный «Шпионская сеть в правительственном аппарате».[34]

А Хисс? Понадобилось два судебных разбирательства и собственноручно написанные Хиссом документы, изобличавшие его как советского агента, чтобы дипломата, так много сделавшего» в деле развития самых глубоких и ценных американских традиций» (его слова), наконец, отправили в тюрьму. И то не на очень долго.

Был ли Хисс единственным американским чиновником, имевшим возможность влиять на позицию делегации США в Ялте? Вряд ли.

Спросят: какое это имеет отношение к судьбам третьей эмиграции? Вы хотите увлечь нас на опасный путь детективного толкования истории!

Я считаю вовсе не излишним напомнить сегодня, в каком психологическом климате и в какой политической обстановке, по чьей, возможно, подсказке, при чьем участии, под чьим влиянием были приняты Ялтинские решения.

Не будем говорить об их роковых последствиях в мировом масштабе. Территориальные и политические дары Ялты настолько разожгли аппетит Советского Союза, что теперь даже трудно вообразить, как заставить его перейти на более скромную диету.

Ограничимся лишь той частью ялтинских решений, которые, ударив по эмиграции военных лет, влияют и сегодня на судьбу последней волны.

Решения о выдаче беженцев были роковыми не только для тех, кто поплатился за них жизнью или свободой. Тут определились еще две вещи: фактическое признание особых прав советского правительства на своих бывших граждан и отношение Запада к выходцам из Страны Советов.