Русские пришли

Преемственность

«Вследствие донесения Вашего от 1/14 сего марта (1912 года — К. X.) за № 434 Департамент полиции сообщает Вашему Высокоблагородию (адресатом был заведующий заграничной агентурой Красильников), что возможная передача Марком Натансоном своих партийных полномочий и имеющихся у него как у члена заграничной делегации партийного материала и связей Василию Васильевичу Сухомлину является безусловно нежелательной, так как Василий Сухомлин, будучи сторонником возможно широкого осуществления политического террора, не преминет использовать свои полномочия и поддерживаемые им в России связи в целях проведения в жизнь своих крайних идей.

Поэтому, придавая кандидатуре названного Сухомлина в заместительстве Натансона особо серьезное значение, Департамент полиции находит, что единственным в данном случае обстоятельством, могущим воспрепятствовать передаче последним своих полномочий Сухомлину, является ухудшение между ними отношений и даже полный их разрыв. Ввиду сего Департамент полиции просит Ваше Высокоблагородие обратить особое внимание на необходимость наличности тех условий, при коих отношения Натансона к Сухомлину изменились бы, и изыскание коих Департамент полиции предоставляет опытности Вашего Высокоблагородия».

Василия Васильевича Сухомлина я знал уже глубоким стариком в Москве, куда он приехал после бегства из Парижа, где оказался накануне ареста, как советский шпион. Но это уже другая история.

Подумаем вот о чем: насколько выгодно любой политической полиции вынести руководство оппозиционного политического движения (инакомыслия) за пределы страны?

При настороженности советских людей, при их горбом нажитом умении угадывать стукача (тоже не ахти умение, но все же) не так, может быть, легко уследить внутри страны за стихийно возникающими очагами сопротивления или инакомыслия. Зато те же люди, оказавшись в условиях демократического Запада, расслабляются, и если по старой привычке «секут» недавно выехавших, то очень легко поддаются обаянию старых эмигрантов или просто западных людей на службе советской резидентуры, которые, что называется, берут их голыми руками.

Советам же центры политического инакомыслия вне страны сегодня настоятельно необходимы. Ведь вынужденный отказ от превентивного массового террора создал в СССР обстановку, при которой стихийное возникновение оппозиционных политических групп, а затем и организаций — уже не утопия. Ведь даже доносительство сейчас не поголовно, как в добрые сталинские времена. Существует психологический климат сочувствия инакомыслию, известная предохранительная среда. Окружающие могут быть не согласны и все же не обязательно донесут. Начисто отсутствовавший при Сталине «эффект соучастия» стал в какой-то мере проявляться.

Вынос в свободный мир тщательно отобранной верхушки инакомыслия выгоден советским властям и с точки зрения возможного проникновения в эту среду, и с точки зрения манипулирования ею как вне, так и внутри страны.

… Когда читаешь донесения руководителей царского политического сыска за границей — Ратаева, Рачковского, Гартинга, изданные в 1914-м году в Париже все тем же неутомимым Меньшиковым, когда читаешь воспоминания крупного работника охранки Александра Павловича Мартинова[5] или бывшего начальника Кишиневского, Донского, Варшавского и Московского охранных отделений Павла Павловича Заварзина, то поражаешься не только их умению грамотно и ясно излагать свои мысли, но также и отличному пониманию ими политической обстановки, точности оценок.

А надворный советник Сергей Васильевич Зубатов!

Если его коллеги хорошо разбирались в текущих делах, то Зубатов умел смотреть далеко вперед и раньше многих понял, что самая грозная опасность исходит не от тер рористов-эсеров, а от эсдеков — пропагандистов и организаторов.

Хотя бы потому, что террористы-эсеры с первых шагов деятельности преступали рамки закона, несли наказание и выбывали из игры, причем гибли лучшие кадры партии. А марксисты тем временем плели на местах свою крепкую и почти легальную сеть ячеек, множили кадры на фабриках и заводах, создавая организацию, которая и стала их опорой в момент захвата власти. Этого почти никто не видел или не хотел видеть.

«Зубатов, — пишет Заварзин, — мечтал бороться с этим движением рационально, созданием здоровой русской национальной организации, которая другим путем подошла бы к разрешению тех вопросов, на которые могла иметь шансы революция. Исходя из этого, он остановился на мысли легализации в намеченной им национальной рабочей организации известного минимума политической и экономической доктрины, проводимой социалистами в их программах, но при сохранении основ самодержавия, православия и русской национальности».[6]

Короче: он хотел создать умело и неназойливо направляемые рукой полицейских органов профессиональные союзы, которые, оставаясь в рамках законности, выдвигали бы разумные требования и добивались улучшения положения рабочего класса путем реформ.

По мнению марксистских историков, план Зубатова был с самого начала обречен «из-за недооценки автором руководящей роли рабочего класса». На самом же деле зуба-товское начинание, которое могло спасти Россию от революции, провалилось из-за противодействия абсолютно всех. Сопротивлялись уязвленные бюрократы, видевшие в зубатовских союзах рассадники крамолы и покушение на их власть. Противились промышленники, не желавшие в большинстве своем делать рабочим уступки (особенно возмущались фабриканты и концессионеры-иностранцы). Черносотенцы ненавидели Зубатова, обвиняя его в юдофильстве (он охотно сотрудничал с еврейскими профсоюзниками и вправду не был антисемитом). И, разумеется, сопротивлялись либералы и социалисты. Первые потому, что вообще отрицали какое-либо влияние марксизма на русскую рабочую массу, а, стало быть, считали излишним с таким влиянием бороться, а вторые — потому, что не без основания видели в проекте Зубатова план укрепления царской власти.

Подобные методы были, наконец, не по вкусу некоторым высоким чинам Министерства внутренних дел и Департамента полиции, потому что отодвигали на задний план, хотя бы политически выгодную в карьерном отношении, борьбу с террором, защиту высочайшей особы государя и его министров.

Чтение материалов тех лет приводит к мысли, что именно концентрация внимания почти исключительно на борьбе с террористами и на охране царской семьи и правительственной элиты от бомб и браунингов Боевой организации сыграла в крушении царского режима не меньшую роль, чем морально-политический эффект самих покушений.

За то, что он раньше других сумел разглядеть угрозу и предложить разумные меры, Зубатов был в одночасье уволен. Все его планы рухнули.

Пережить осуществление своих самых мрачных пророчеств Зубатов не смог. Он обедал с семьей у себя в Москве, когда принесли известие о произошедшей в Петрограде февральской революции. Зубатов задумался, молча встал, прошел в кабинет. Раздался выстрел…

Характер существовавшей в то время в России власти не позволил использовать полицейский аппарат и его методы в качестве орудия большой политики. Для проведения в жизнь затей, подобной зуба-товской, необходима по-настоящему централизованная, однородная и единодушная в понимании своих интересов власть. Русское самодержавие такой властью не было.

Понадобятся революция и несколько десятилетий совершенно новой, никогда не виданной в истории власти, понадобится постепенное создание совершенно новой государственной структуры — социалистической, чтобы это стало возможным. Когда политическая, военная, законодательная, экономическая власть сольются, наконец, воедино. И станут властью полицейской. А все профсоюзы станут зубатовскими.