Русские пришли

Психологический портрет

Около четырехсот бывших советских граждан эмигрируют ежемесячно в США, и I кучно селятся — главным образом в Бруклине.

Подозрительное от природы ФБР полагает, что среди них могут оказаться агенты советской разведки, приехавшие с коварной целью: сначала хорошо устроиться, затем шпионить.

Пытливую мысль американских контрразведчиков толкает в том же направлении еще и то, что Нью-Йорк, где вновь прибывшие в большинстве своем живут, стал в наши дни крупнейшим мировым центром сбора информации: политической, научной, промышленной. Именно этим специалисты объясняют также наплыв советских и прочих восточноевропейских дипломатов и других официальных лиц, которые либо работают в штаб-квартире ООН, либо где-то неподалеку. На самом же деле, полагают те же специалисты, кое-кто из них занят вынюхиванием разных секретов.

В заметке на эту тему, появившейся в «Интернейшнл Геральд Трибюн» за 17 ноября 1981 года, Лэсли Мэйтланд пишет, в частности, что сотрудники нью-йоркского отделения ФБР пытаются, во-первых, вербовать советских дипломатов и работников различных представительств, чтобы таким образом выяснить, с какой целью их прислали в США. Во-вторых, они стремятся составить психологический портрет советского агента, выдающего себя за беженца из СССР.

Американские специалисты не исключают, правда, что на советскую разведку могут работать и подлинные эмигранты. Работники ФБР называют среди возможных побудительных причин такого сотрудничества угрозу репрессий против оставшихся в СССР родственников, угрозы самому эмигранту и членам его семьи, различные формы шантажа.

Но в списке средств воздействия не фигурирует выгода. Например: облегченные условия вывоза из СССР накопленных ценностей, финансовая помощь в открытии собственного дела на Западе, снабжение по сходным ценам товарами и продуктами из СССР, будь то икра, иконы, антиквариат, якутские алмазы или кинофильмы. Или, наконец, облегчение контрабандных связей с оставшимися в СССР сообщниками.

Но о том, что, помимо иных причин, сотрудничество с советской разведкой может оказаться для эмигранта доходным, принято молчать. Ненароком можно навести людей на нехорошие мысли. Или мигнуть не в ту сторону. Например, в сторону многочисленных уголовников Ленинграда и Одессы, которым для сотрудничества с КГБ (как раньше с Уголовным розыском и ОБХСС) сложных психологических мотивировок не требуется.

Что такое уголовник? Это понятие расплывчатое и растяжимое. Не будем же мы пользоваться для его определения Уголовным кодексом СССР! Мало ли что было запрещено в Советском Союзе. А если по прибытии на место новый эмигрант включается в деятельность, не вполне легальную даже для Нью-Йорка, например, рекет, то он зато отлично вписался в местный ландшафт.

И вообще: нечего путать организованную преступность с разведкой. Шпионаж — это шпионаж, а мафия — это мафия!

Между тем, примеров использования секретными службами организованной преступности сколько угодно. Все помнят помощь, которую оказала союзникам во время второй мировой войны итальянская мафия, облегчившая высадку в Сицилии. Известны и более поздние примеры. Так почему бы не допустить, что приехавшие из СССР многочисленные блатные, сразу влившиеся в американскую (и европейскую) организованную преступность, могут отлично быть использованы Москвой для достижения серьезных политических целей?

Но на подобных рассуждениях не составишь инструкцию, по которой любой чиновник сможет быстро и легко определить: кто шпион, а кто — нет. Самое надежное — нарисовать психологический портрет. Портрет человека, который приехал в США, выдав себя за эмигранта, а на самом деле намерен заниматься там шпионажем. Составив однажды такой психологический портрет, можно будет потом раскалывать советских агентов, как орехи.

Это тем более перспективный путь, что в составлении портретов и в обработке полученных с их помощью результатов имеется, слава Богу, богатый опыт. Еще со времен Гарвардской экспедиции.

В самом начале 50-х годов четыре человека изучали в течение недели моего коллегу, в те годы молодого советского лейтенанта, только что бежавшего из оккупационных войск в Австрии.

Помимо ответов по общему опросному листу из ста пятидесяти двух вопросов, он еще проходил психологические тесты, толковал скрытый смысл чернильных клякс, дописывал неоконченные строчки и дорисовывал незавершенные рисунки. И, разумеется, подвергался психоанализу.

В результате, в журнале американской „психологической ассоциации появилась статья того же Реймонда Бауэра, но на сей раз в соавторстве с ассистенткой, психологом Эллен Байер. Название статьи: «Олег — представитель советской золотой молодежи».

Не проработай я несколько лет бок о бок с человеком, которого Бауэр и Байер называют Олег П., я, возможно, не заметил бы всех несуразностей и передержек, которые встречаются в статье.

Авторы считают Олега П. типичным представителем «золотой молодежи». Для них это вполне определенный социальный тип: «молодое поколение художественной интеллигенции СССР».

Что это за среда, исследователям тоже ясно: «Художественная интеллигенция разделяет с некоторыми немногочисленными привилегированными группами комфорта — бельное существование, в значительной мере огражденное от реальной советской действительности».

Так исподволь вводится понятие «привилегии». Но ведь они в советских условиях вовсе не исчерпываются понятием материального благополучия, а имеют совершенно иное значение. И что означает выражение:»в значительной мере огражденное от реальной советской жизни»?

Что же типично для этой художественной интеллигенции? А вот что: «Если родители не сумеют привить антисоветские настроения, дети, растущие в этой среде, являются поначалу сторонниками советского строя».

А если сумеют?

Вспомним, что речь идет о человеке (людях), чье детство прошло в самый расцвет царствования Корифея всех наук. Представьте себе на минуту, что крошка, которому папа с мамой «сумели привить антисоветские настроения», придя в детский сад или в школу, вместо того, чтобы хором провозглашать «спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство», выскажется по сути дела, а затем объяснит, кто его научил!

«Если родители не сумеют…»? Если сумеют, их не станет!

Но ученому исследователю такие мелочи невдомек, и он спрашивает: «Вели ли с вами родители разговоры, в которых критиковали советский строй?»

Недомыслие? Я в этом не уверен. Чтобы понять, насколько подобный вопрос находится вне пределов здравого смысла, надо определять для себя существующий в СССР режим, как небывалую в истории тоталитарную, полицейскую диктатуру. А наша цель, как помните, доказать, что СССР — это современное индустриальное общество, которому присуще даровое медицинское обслуживание и полная занятость.

Дальше. Художественная интеллигенция хорошо зарабатывает, значит, это привилегированный слой. Еще сдвиг перспектив.

В советских условиях истинные привилегии начинаются там, где значение денег сначала падает, затем исчезает вовсе. Привилегии — там, где вам не нужно покупать жизненные блага — они вам «положены».

«Положены», ибо соответствуют месту в иерархии власти, в «номенклатуре» и являются как бы вещественным свидетельством причитающейся вам частицы общей власти системы.

Художественная интеллигенция, вне партийных функций отдельных ее представителей, никакой властью не обладает. Ее привилегии — и не привилегии вовсе. Просто, после достижения определенного положения, ей дается возможность много зарабатывать и за свои деньги кое-что «доставать». Роскошно жить, не тратя почти ничего, она не может.

Другое определение «привилегированности» Олега П: в его семье никто не был репрессирован.

Вот как раз от репрессий никакие привилегии в те годы никого не ограждали.

Члены Политбюро Зиновьев и Каменев, безусловно, были людьми привилегированными, а их расстреляли.

А семью московского актера, живущего в двух комнатах четырехкомнатной квартиры, нельзя отнести к привилегированной элите, даже если никто из его родственников и не был репрессирован.

Тут возникает еще один сдвиг перспективы. На первый взгляд пустяшный, но приобретающий немалый смысл, когда авторы переходят к выводам.

«Олег, — пишут исследователи, — был вторым сыном писателя и дочери царского чиновника».

В действительности отец Олега П. был актером. Реймонд Бауэр и Эллен Байер превращают его в писателя из самых, казалось бы, благих намерений: не навлечь на оставшихся в Москве родителей Олега репрессий со стороны властей.

Наивность такой уловки очевидна. Олег П. — не песчинка в потоке вывезенных на работу в Германию, не бывший военнопленный, о судьбе которого советские власти могли теоретически и не знать. Олег П. — советский офицер, ушедший уже после войны. Из штаба, где он служил, дали знать «куда следует», и меры в отношении его родителей уже были приняты.

Бесполезная с точки зрения безопасности семьи Олега П. уловка имеет серьезные последствия для всего опроса.

Американскому исследователю и тем более читателю, разумеется, безразлично, актер или писатель: все равно свободный художник! Но из «писателя», подменившего «актера», делаются затем выводы.

Поскольку юный Олег П. равнодушен к задачам партии, он хочет, идя по стопам отца, стать писателем, чтобы жить «вне политики», в мире чистого искусства. Если бы исследователи сохранили хотя бы действительное стремление Олега П. стать художником, это еще куда ни шло, но советский писатель, живущий вне политики…

Еще о привилегиях. Настоящему, не выдуманному Олегу П. настала пора идти в армию. Война подходила к концу, особой охоты воевать у него не было, а ни в один институт, дававший освобождение от воинской обязанности, он не попал.

Не сумев избежать призыва в армию, он решает хотя бы мобилизоваться с толком. Через друзей и знакомых Олег П. устраивается слушателем Военного института иностранных языков и, став солдатом, начинает учиться на переводчика. Попасть в этот институт было тогда легко, переводчиков пекли, как пирожки. В первую очередь для Германии, Польши, Венгрии, Румынии, Чехословакии.

Олег П. (настоящий, а не анкетный) попал в чешский «поток», окончил курс, получил офицерское звание, вместе со всеми вступил в партию. Получив назначение в советские оккупационные войска, вскоре ушел на Запад.

В толковании Реймонда Бауэра и Эллен Байер Олег П., отказавшись от мечты стать писателем и таким образом уйти от политики и советской реальности, поступил в «школу разведчиков», чтобы жить жизнью, полной приключений.

Перечитывая сегодня статью, написанную на основании его рассказов много лет тому назад, Олег П. вздыхает: «Разве им объяснишь!» Авторы статьи знают заранее: русский характер. Сочетание лени, мечтательства, отсутствия дисциплины. Смесь Обломова с Маниловым. Именно в силу своей врожденной пассивности и лени, равнодушия к работе Олег П., жаждавший больших привилегий, но, как человек внутренне слабый, не желавший за них бороться, сначала пытался притвориться активным, затем бежал на Запад.

Так естественное желание вырваться из унылой неотвратимости советской жизни исследователи пропускают через мясорубку своего толкования.

Почему Олег П. «золотая молодежь»?

Если признать случай Олега П. обычным, а его самого — представителем того, что на Западе называют средним классом, то изучение его судьбы неизбежно приведет к печальным для советского строя обобщениям. И может возникнуть вопрос: каковы же задачи такого строя?

Если же вы зачислите Олега П. в категорию «золотой молодежи» — это прежде всего морально принижает его, ибо «золотая молодежь» — это бездельники, паразиты. Что, в свою очередь, позволяет провести поучительную параллель с характером другого представителя советского молодого поколения, который в отчетах Гарвардской экспедиции фигурирует под псевдонимом «Камень».

«Камень» — энергичный, дисциплинированный, целеноправленный человек, строитель нового общества. Таков, по мнению исследователей из Гарварда, по своим психологическим параметрам эталон настоящего советского человека, не обремененного пережитками русского характера. Такими, как «Камень», советские власти хотели бы видеть всех своих граждан, считают интервьюеры. Вопрос, почему «Камень» тоже бежал, деликатно обходится.

Привилегированность Олега П. и образцовость «Камня» позволяют рассматривать их, как представителей разных групп младшего поколения правящей элиты.

А следовательно, и делать научно аргументированные прогнозы эволюции стуктуры власти в Советском Союзе.

«Если нынешняя тенденция будет продолжаться, — пишут Бауэр и Байер, — советский руководящий класс все более стабилизируется, и в нем будет все меньше людей, вышедших из низов. Отсюда мы можем заключить, что в руководящем классе будет все меньше карьеристов и все больше таких, что по характеру приближаются к Олегу. Это означало бы, что люди, занимающие руководящие посты, не будут уже способны выдержать тот яростный ритм работы, который так нравится нынешним руководителям. Основным вопросом, конечно, является: сумеют ли советские руководители перед лицом такого развития событий в достаточной мере остановить процесс социального окостенения, чтобы вызвать приток свежих сил из низших классов, не подверженных той пассивности, которую мы наблюдаем в Олеге».

Удивительно живучи ложные концепции. Сегодня, как в пятидесятые годы, специалисты изучают советскую «золотую молодежь», полагая, что именно она станет через несколько лет у кормила власти.

Политические концепции, попадающие в широкую печать, эфемерны. Даже нашумевшая книга не оставит, как правило, длительного следа. Зато наукообразная заумь для узкого круга специалистов будет оказывать длительное, хотя и скрытое влияние.

Интеллектуальная лень, нежелание что бы то ни было переосмыслить заставляет обращаться к авторитетам. Те же, как известно, выражают не вульгарно-личную точку зрения, а объективную истину. Чтобы стать таковой, истина должна опираться на «научный аппарат»: цитаты, сноски, примечания к тем и другим, библиографию по главам и сноски к ним, индекс имен и примечания, серию приложений с римской нумерацией, диаграммы и схемы. Часть текста должна быть набрана петитом, а лучше — нонпарелью.

Еще более глубокое и длительное воздействие на умы оказывают подчас работы, вообще не предназначенные для публикации.

В здание непонимания второй эмиграции солидным кирпичом лег труд, написанный историком меньшевиком Борисом Двиновым для исследовательского центра Ранд «Политика в эмиграции».

О чем эта работа?

Главным образом о власовском движении.

Почему она может интересовать нас? Потому что если знакомство Запада со второй эмиграцией определяет, хотя бы отчасти, отношение Запада к нынешней эмиграции, то вторую эмиграцию Запад засудил в большой мере по власовскому движению.

Это определялось различными факторами.

Во-первых, общей атмосферой, царившей в некоторых политических и, главным образом, университетских кругах США, где были убеждены, что если в Советской России не все идеально, то это «отдельные нетипичные явления».

Французы утверждают, что правильно постаг вить вопрос означает его решить.

Каких же результатов добились исследователи Гарвардской экспедиции, уйдя от естественного вопроса: «Что это за страна, из которой граждане бегут миллионами?»

В отношении власовского движения произошло нечто аналогичное. Вопрос, «что это за страна, около миллиона солдат и офицеров которой взяли оружие против своих?» задан не был.

Двинов ставил вопрос следующим образом: можно ли рассматривать власовское движение, как пример политического пораженчества?

Заметьте, он не пользуется, как это делает, к примеру, Джорж Фишер — сын Луи Фишера — терминами «сопротивление» или «оппозиция». Это было бы с его стороны признанием власовского движения. Его моральным оправданием.

А что такое политическое пораженчество? Это движение, которое ставит целью поражение собственной страны для достижения своих политических целей.

Была ли у власовцев в начале войны, то есть когда большинство из будущих участников этого движения попали к немцам, политическая программа, предусматривающая ставку на поражение СССР?

Ага, не было такой программы!

Были ли во время войны случаи организованного перехода на сторону немцев целых крупных подразделений? Например, полков или дивизий? Не было!

То, что советские бойцы и офицеры, попав в плен стихийно, шли затем служить к немцам, Двинов объясняет лишь адскими условиями содержания в лагерях. Случай, когда в лагере под Вильнюсом из двадцати шести тысяч пленных двенадцать выразили желание взять оружие на стороне немцев[41] Двинов отметает как нетипичный.

На самом деле этот пример не подходит ему по другой причине — стихийное движение пленных не ложится в его схему. А схема утверждает, что власовское движение — это факт германской пропаганды, а не факт неприятия массой советских людей существующего в СССР режима.

Не буду подробно разбирать систему доказательств Бориса Двинова, который приписывает Власову антисемитизм, хотя следует поражаться, насколько Власов, будучи полностью зависим от немцев, был сдержан в этом отношении. Двинов также обвиняет Власова в отсутствии патриотизма — за то, что тот (в 1943 году!) «уступил немцам Украину». А если бы он уступил им Мадагаскар?

Двинов не захотел заметить ни тех сил внутри самой Германии, которые искренне делали ставку на Власова как на представителя будущей демократической России, ни такого значительного, с моей точки зрения, факта, как присутствие среди власовцев евреев (некоторые из них живы по сей день), которых их товарищи не выдали. Это — для меня — гораздо больше значит, нежели заявление, якобы сделанное Власовым в разгар войны в Риге, что евреям в будущей России места не будет (как выдумал «Парижский вестник»).[42]

Напомню, что и среди меньшевиков у Двинова нашлись оппоненты (Николаевский, Далин, Денике, Абрамович), считавшие, наоборот, власовское движение своим союзником в борьбе с большевиками.

Не буду тут вдаваться в подробный разбор интересного и значительного движения. О нем, надеюсь, напишут те, кто пережил эту эпопею.

Так создавались наукообразные концепции, схемы и справочные таблицы, определившие на десятилетия вперед ход мысли людей, бравшихся за изучение Советского Союза, и чиновников, готовивших документы по вопросам взаимоотношений между Западом (прежде всего США) и СССР.

Поскольку же политические руководители лишь принимают решения, а готовят их помощники, секретари, референты, то эти взаимоотношения чаще всего предопределялись этими выгодными для СССР концепциями.

Авторами схем и справочников были социологи, психологи, статистики, в основном американцы, часто находившиеся в плену настроений, царивших в интеллектуальных и университетских кругах США уже с конца 20-х годов. То есть, они сознательно или бессознательно исходили из посылки, что если в Советской России не все идеально, то лишь из-за несовершенства человеческого материала. Психология людей меняется, мол, медленно, молодой советский строй еще не успел создать нового человека. Но там, где этот человек появился, он выше человека, обремененного чертами «традиционного русского характера».

По сути же, все, что связано со строительством нового советского общества, — хорошо. Все, что является пережитком старого, — плохо. Отсюда вывод: все, что плохо, является пережитком старого. Все недочеты в осуществлении светлой мечты человечества — лишь ошибки в исполнении мудрых, в основном, предначертаний.

Так определился оценочный подход при изучении беженцев второй эмиграции, распределение их на хороших и плохих, вернее, на более или менее плохих, в зависимости от большего или меньшего их соответствия идеалу «советского человека».

В результате в широких и влиятельных кругах Запада, да и у обывателя, на долгие годы укрепилась мысль, что самовольный разрыв с Советским Союзом по самой сути своей преступен, а по меньшей мере — нравственно сомнителен. Это побег от заслуженной кары, мелкое шкурничество, мещанское непонимание высоких целей. В любом случае — несоответствие беглеца повышенным нравственным требованиям советского строя.