Рыжий и черный

Эпилог

Прошло три, а может четыре луны. Ноа не особо следила за временем — дни были долгими и мирным для неё и Полли, это главное. Отцвели все деревья, налились соком ягоды, солнце, еще даже не летнее, жарило так, что папа в обед обязательно приезжал домой из Управления и учил Ноа и Полли плавать в океане. Это было забавно — мокро, весело и освежающе. Даже уточки научились плавать благодаря магии. Жаль, мама еще ни разу ни присоединялась к ним, считая купальные наряды то ли безнадежно короткими, то ли наоборот длинными и мешавшими плавать. Ноа на днях добралась до своего купального платья и нагло ножницами обрезала штанины и юбку. Нерисса Эйр сперва поругалась, потом спрятала ножницы, потом поплакала, а потом направилась к неру Поттеру — привычно жаловаться, что совершенно не понимает Ноа. Поттер как всегда отпаивал нериссу Эйр чаем, а потом даже позволил себе подержать её за руку в знак утешения. Ноа довольно улыбнулась — она знала, где можно найти другие ножницы, так что и платье Полли станет коротким — глядишь, к концу лета нерисса Эйр станет нерой Поттер.

Солнце перевалило за зенит. Даже в саду было жарко. Душно. На небе, высохшем до белесого цвета, ни облачка. Вот бы папа распорядился магам-погодникам нагнать дождь! Ноа сидела на вишневом дереве прислонясь к гладкому стволу и доедала последние сладкие вишни. Живот откровенно болел. Сок тек по ладоням, как кровь, и капал на платье. Вишни уже потрескались, некоторые даже начали засыхать — в основном на верхушке дерева, куда Ноа было не забраться — папа строго-настрого запретил это делать, а когда он говорил так серьезно, даже Ноа пронимало. Она глянула вниз — она сидела не выше полутора ярдов над землей, так что наказать не должны были, да и мама бы уже велела спускаться, заберись Ноа высоко. В этот обеденный перерыв папа не приехал — был занят. Так тоже бывало — не повод грустить, ведь вместо него домой заехала мама. Она сейчас, сидя за летним столом в беседке, вместе с Полли заканчивала десерт — вишневый пирог, а Ноа уже так объелась вишни, что в неё даже сладкий пирог не лез. Руки по локоть были во вкусно пахнущем липком вишневом соке. Легкое кружевное платье, наверное, тоже. Мама в строгой белоснежной блузке с нашивками детектива на вороте-стойке и форменных брюках изредка посматривала на Ноа, но не ругалась. Она вообще редко ругалась. Ноа даже не помнила, когда это было последний… Или первый?.. раз. Жаль, что ей скоро опять на службу. Зато вечером обязательно будет прогулка. Может, не всегда такая, как хотелось Ноа, но будет — иногда папа на прогулке ездил в новый квартал на Ветряной гряде и смотрел, как отстраиваются новые дома, как осваиваются там новые жители, как соблюдается порядок на улицах. Ноа не понимала, зачем они с Полли нужны папе в таких поездках, но никогда не канючила и не уговаривала не ездить. Даже когда в трескун, тут больше белый не из-за снега, а из-за летящих лепестков отцветающих деревьев, пришли ветра с Великого океана, гнущие до земли вековые деревья на Ветряной, стонущей и поющей гряде, Ноа не боялась и ездила с папой туда. Мама тогда еще, вслушиваясь в дикую, первобытную песню, которую завели деревья, волнующиеся по воле ветра, как трава в поле, сказала: «Так вот почему не Ветренный, а Ветряной — я-то думала, ошибка в названии». Ноа ничего не поняла тогда, и мама пояснила разницу между ветренным и ветряным. Глядя на поющий лес, Ноа согласилась — он, действительно, был ветряной — приводимый в действие ветром, поющий по его воле.

Влажный ветерок коснулся её кожи, и Ноа передернула плечами — даже сейчас вспоминать ветра трескуна и пение леса было страшновато. Но рядом с папой и мамой страшно не было никогда, да и у Ноа был свой небольшой секрет, который знает только она и Брок.

Ноа качала ногой и смотрела в зенит, где чуть колыхались от ветра ветви вишни с высохшими ягодами. Именно поэтому она пропустила визит незнакомого мужчины — только из-за вишни. И может быть солнца. И бездонного неба. Она заметила высокого в черном строгом мундире с золотом непонятных нашивок мужчину, когда мама позвала:

— Ноа, спустись к нам! У нас гость — нас приехал навестить мой кузен Ренар Каеде.

Ноа опустила взгляд вниз, узнавая рыжего мужчину — того самого из парка с канарейкой. Он изменился: стал еще худее, чем был, щеки ввалились, красные волосы стали длиннее, а короткая четкая тень на земле показывала четыре хвоста. Четыре. Ноа не знала, что её больше смущает — теневые хвосты мужчины или их число? У мамы тоже был хвост, но один. Он мелькал крайне редко, но все же мелькал.

Полли тут же уточнила, сидя рядом с мамой:

— Дядюшка Каеде, да?

Ноа храбро спрыгнула на землю, пряча руки за спиной — на всякий случай. Мужчина подошел ближе к Ноа и присел на корточки, заглядывая ей в глаза. Полли подскочила к Ноа, и она привычно сделала шаг вперед, заслоняя собой сестру.

— Дядюшка? — Ноа не помнила, почему ей это не нравится, но точно не нравится!

Рыжий мужчина поправил её:

— Просто Каеде.

Мама вмешалась:

— Дядя Каеде, Ноа.

«Дядя» обернулся на маму и упрямо возразил:

— Каеде. Никаких дядюшек и дядь. — Он снова повернулся к Ноа: — можешь называть меня по имени. Каеде — это значит Кленовый лист.

Ноа не помнила Дядюшку с мешком, но все же называть этого мужчину ни дядей, ни дядюшкой не хотелось. Почему-то. Особенно дядюшкой.

Мама была бы не мамой, если бы не уперлась:

— Пока только дядя! Понял?

— Каеде! — упорствовал мужчина. Ноа не понимала: ладно мама — она упрямая, но этот… Дядюшка…

— Дядя Каеде! — настаивала мама.

Он улыбнулся, почему-то подмигнул Ноа и предложил новый вариант:

— Лис. Ты можешь звать меня лисом, Ноа.

Она внимательно посмотрела на маму и все же уточнила:

— Мааа… Он точно хороший?

Мама кивнула:

— Точно.

— Хорошо, — согласилась Ноа и опустила руки вниз, бросая камень, который держала на всякий случай в руке, на землю. Мама вновь вздохнула, отводя в сторону расстроенный взгляд:

— Ноа… Все хорошо, тебя никто никогда не обидит!

Ноа широко улыбнулась:

— Я знаю, ма. Я на всякий случай. — Кажется, этот «всякий случай» маму не убедил. Ноа благоразумно промолчала, что у неё в ботинке прячется нож — Брок подарил. Пока еще ни папа, ни мама не настаивали на летних туфлях, так что время решить, куда перепрятывать нож, у Ноа было.

Рыжий лис продолжал сидеть на корточках, как-то странно рассматривая Ноа, так что руки просто зачесались достать нож, но маме Ноа верила. Только украдкой Ноа не удержалась и показала лису кулак. На всякий случай — нельзя так рассматривать детей. Каеде склонил голову вниз, словно признавая свою вину, выпрямился и вернулся к маме — встал рядом со столом, смотря на маму сверху вниз:

— Виктория… Я рад быть в твоем доме. Я рад, что ты признала меня. Надеюсь, новая Аквилита нравится тебе и Эвану.

Мама как-то колко — Ноа знала, что в таком случае бравые пилотки прятались от неё, — посмотрела на лиса и сказала:

— Ты приехал проверить Поля памяти и… Мактира?

— И Форда, и Уоллис, и… — он чуть обернулся на Ноа, но ни назвал её по имени. Только сказал: — …и её.

Он достал из кармана черного мундира небольшой нож в кожаных ножнах:

— Я привез Ноа подарок. Это цукумогами, живая вещь. Этот нож почти точно такой же, как у тебя. Позволишь подарить ей?

Ноа не сдержала любопытства и подошла ближе, поглядывая на нож, спрятанный в коротких ножнах. Нож при этом точно так же рассматривал Ноа единственным алым глазом. Мама возмутилась:

— Ноа — ребенок! Это неподходящий подарок для девочки. Мог бы… Книги выбрать в подарок, или альбомы для записей, или игрушки.

Лис сдал Ноа с потрохами — даже обидно стало:

— У неё в ботинке перочинный нож. Цукумогами, как любая живая вещь, безопаснее в разы. Он не предаст и не обидит Ноа. Это лучше, чем кусок неживого и острого железа в ботинке, который и потерять можно. Цукумогами никогда не потеряется.

Кажется, мама расстроилась — так сильно она поджала губы, что они стали тоненькой ниточкой. Броку придется несладко этим вечером, зато принять подарок мама разрешила. Ноа неуклюже поблагодарила лиса и осторожно сказала, вспоминая разговоры в парке с канарейкой — вдруг этому рыжему важно, он же из-за Полей памяти приехал и немножечко из-за неё:

— Мне Крис говорил, что в Полях памяти живет мастер игрушек. — Её прорвало — она обиженно пожаловалась на друга: — Альк сказал, что это чушь, потому что мастер — призрак. Призраки не могут взаио… Взаимодей… Создавать игрушки, — выкрутилась она. — Я пообещала Альку поставить фингал под глазом, потому что он расстроил Полли. Можно нам тоже в Поля памяти?

Она посмотрела на лиса и, не дождавшись разрешения мамы, коварно улыбнулась — во всяком случае она очень старалась быть коварной:

— Прокатишь? — почему-то сейчас ей это было очень важно, даже важнее фингала у Алька под глазом. Ей важно быть в Полях памяти и посмотреть, как там все.

Мама закрыла глаза и еле слышно сказала:

— Каеде, под твою ответственность. Если что-то случится с Ноа…

— …я сам принесу тебе свою голову. — он склонил низко эту самую голову, заставляя Ноа удивляться — кто же в здравом уме и этой… Какой-то памяти сам сдается.

Мама строго посмотрела на Ноа:

— Прошу, веди себя хорошо. Помни, что ты лера, Ноа. И не бойся Каеде — с ним тебе ничего не грозит. Только, Каеде, учти — никаких розыгрышей!

Ноа переступила с ноги на ногу — у неё теперь было два ножа, это Каеде надо бояться:

— Хорошо, мама. — Она посмотрела на замершую рядом Полли и тут же всплеснула руками: — А Полли не возьмем? А Алька? А Криса?! А…

Мама оборвала её, пока Ноа всех своих подружек и друзей не захватила в Поля памяти:

— Ты, Полли и Альк. И Каеде…

Тот склонил голову:

— Я помню. Ничего не случится. И никаких розыгрышей — слово чести.

— Хорошо. Вы это начали — вам и заканчивать, — сказала совсем непонятно мама. Ноа хотела спросить, что это значит, но тут лис стал лисом — по-настоящему, и из головы Ноа выветрились все вопросы.

Он был огромный. Он был пушистый. Он был послушный… Наверное. Если он не послушный, то у Ноа теперь два ножа — подмигивающего цу…Чего-то там …гами Ноа успела прихватить со стола и спрятать в кармане юбки, прежде чем забраться на лиса с четырьмя хвостами.

Как он бежал! Как он летел! Его прыжки с крыши на крышу иным и назвать было нельзя. Он летел, он парил в воздухе, как змей. Он позволял вцепляться в свою длинную шерсть сразу двумя руками, чтобы не упасть. Он иногда замирал, давая детям передышку и позволяя оглядеться и подхватить по дороге нового друга.

Ноа захлебывалась воздухом, ветром, свободой, смехом! Она не хохотала так вольно давно. Наверное, с самой своей смерти, почему-то это возникло в голове и тут же исчезло.

И Полли хохотала, и Альк, и даже хозяин призрачной канарейки Крис, которого подхватили в парке, пугая его гувернера. Рядом прогуливался пилотка — он все объяснит взволнованно несущемуся за лисом мужчине. Вся Аквилита знала Ноа, пилоткам не привыкать присматривать за ней с Полли и прикрывать с проделками.

Перемахнув за почти обрушившиеся стены, отделявшие Поля памяти от районов города, лис пошел спокойнее, выбирая дорогу так, чтобы деревья не царапали детей. Ноа, абсолютно доверяя лису, отпустила его шерсть и спокойно крутилась на его спине, пытаясь рассмотреть все: и деревья, и немногочисленные ямы от провалов, возникших в прошлом году, и уходящие к Ветряной гряде холмы. Скоро тут все изменится. Сюда придут люди, как раньше. Тут будут дома, тут будут дети, тут будет хорошо. Родители ей это не говорили, но откуда-то Ноа это знала.

Лис остановился, не дойдя до огромного, в три, а то и четыре человеческих обхвата дерева, гладкого, мощного, с высоко уходящими вверх ветвями. Возле него было многолюдно — рядом с призрачным мужчиной, сидящим на выступающем из земли корне, крутилась ребятня от трех до десяти лет. Грязные, чумазые, в старых одеждах и разношенных башмаках. Ноа подумала, что вечером пожалуется Броку на этих детей — пусть их нерисса Идо повоспитывает.

Альк ошалело первым свалился с лиса и помчался к призраку, что-то вырезавшему из дерева старым, неудобным ножом. Более воспитанный Крис, с чего-то решивший, что он рыцарь Полин, помог ей спрыгнуть с лиса и, взяв девочку за руку, повел к дереву. Ноа спустилась последней. Она задумчиво почесала ногу у щиколотки и достала из ботинка свой нож, подошла к призрачному старику и молча его отдала — её нож лучше, чем ржавая никчемная железяка в руках мастера. Брок плохого не дарит.

Призрак склонил в жесте признательности свою седую голову и предложил свою поделку Ноа, но она отказалась, передавая резной свисток Полли. Той нужнее, она еще ребенок. Полли удивленно посмотрела на Ноа и ничего не сказала.

Ноа пошла прочь, к красноголовому мужчине. Почему-то она знала, что он ждет её. Мир странно изменился — деревья стали ниже, Полин и Альк сейчас еле доставали Ноа до груди, которая… Которая почему-то была. Да и одежды тоже изменились — стали черными, как тени, густыми и летящими по ветру.

Она подошла к напряженно замершему мужчине и улыбнулась:

— Привет, рыжий. Вот уж не думала, что так быстро увидимся.

Он наклонил голову вниз в жесте приветствия:

— И тебе добрый день, черный лоа. Рад тебя видеть.

Она обернулась на высокий вяз:

— А хорошо получилось?

Каеде согласился:

— Хорошо.

Пока помнила, Ноа уточнила:

— Лес Танцующих деревьев проверял?

Рыжий отрицательно качнул головой:

— Нет, не проверял, но там моя лиса следит, чтобы детям было нескучно. Там все хорошо. С той лисой не заскучаешь.

Ноа привычно принялась плести теневые паутинки и пускать их по ветру. Пусть не узнает, что они принесут — она вернулась всего на миг, зато паутинки нашепчут Каеде или Эвану, Броку или Виктории, а то и Грегу.

Шумел океан, напоминая о себе. Шелестел ветер в листве, обещая жару и новые жертвы — летом появлялись новые опасности, и новые попавшие в беду дети.

Ноа передернула плечами:

— Раз я тут… Давай создадим морского змея? Чтобы он поднимался из глубин и щекотал пятки… Нет, кусал за пятки тех детей, которые заплывают далеко от берега, а?

Каеде веско ответил:

— Нет.

Ноа задумчиво пробормотала:

— А в шторм он будет вытаскивать утопленников…

— Нет, — чуть громче повторил Каеде.

— Ты не понял! Этих… Уто-пле… УтоПАющих! — поправилась она.

Каеде кивнул:

— Я подумаю.

— А в реке будет эм… — Её глаза загорелись мрачным светом. — Чудовище из омута. Оно будет переломано винтами паровых катеров и будет отлавливать всех, кто подплывает к ним близко!

Каеде скосил на неё взгляд:

— Я подумаю.

Фантазия Ноа скакнула дальше:

— А еще… Кого-нибудь прогоняющего с деревьев, полных плодов. Или вишен.

Каеде не сдержал смешок, уточняя:

— Сильно болит живот?

Ноа совсем как ребенок шмыгнула носом:

— Ага.

— Прости, я не умею лечить. — Он лишь прижал её к себе и пробормотал в кудрявую, мягкую макушку: — Забудь все, ты снова только ребенок…

Она послушно уменьшилась в его руках и не оглядываясь помчалась к дереву, ожидая, когда умелые руки Мактира создадут очередную игрушку, и она обретет своего нового хозяина и друга. Глаза Ноа блестели в предвкушении, и Каеде решил, что времени до вечера много, можно тут и задержаться. Виктория поймет.

Он сел на выступающий из земли корень, чувствуя, как горечь и злость когда-то умерших тут людей исчезла, и теперь эти земли неопасны. У них теперь есть свой хранитель. Скоро тут будут новые дома и новые парки, улицы и звонкий смех детей.

Кто бы мог подумать, что из черного, злого людоеда-лоа с мешком полным детей, из желания Андре Риччи встретиться с братом, из помыслов принца Анри, старающегося защитить своих людей на фронте и чуть-чуть обаять Андре, из корысти Чандлера, не желавшего отпускать умелого рунного кузнеца, из наглости монахов-каутельянцев, создавших клятвы душой, из боли убитых Мактира, Форда и Уоллис, родится сильный, буйный, немного еще неукротимый лоа Защитник детей, с камнем в руке, с ножом в ботинке, с паутинками, летящими по свету и отслеживающими детскую боль, с еще дикими мыслями и идеями, но совершенно точно лоа защитник. Защитница.