Сумерки Эдинбурга

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Мужчина во фраке раскинул руки над сценой Королевского театра и шагнул в круг прожектора. Склонив голову набок и подставив лучу света свои глянцевые черные волосы, он вперил взгляд в темноту зала. Каждая женщина почувствовала, что он смотрит прямо на нее, каждый мужчина неловко заерзал в кресле. Месье Жак Лекок одарил завороженную публику широкой улыбкой, обнажив блеснувшие в свете прожектора белые, как китовый ус, зубы. Сердце каждой женщины в зале вздрогнуло, каждого мужчины — упало. Гипнотизер был отлично сложен, его элегантную фигуру облегал безупречный черный фрак с белым накрахмаленным кушаком. Густые волосы поблескивали в свете прожектора, как бока вороного жеребенка, туфли были начищены до ослепительного блеска. Но главное заключалось не в этом. Одно присутствие этого мужчины на сцене притягивало к ней сосредоточенное внимание. Лиллиан почувствовала, как против своей воли поддается его соблазнительным чарам.

— Многие ли тут верят в силу человеческого разума? — спросил мужчина густым низким голосом с сильным акцентом, который красноречиво выдавал его галльские корни.

По залу пронесся приглушенный шум. Месье Лекок поднял руку, и вновь воцарилась тишина.

— В природе человеческой нет более естественного состояния, чем желание, — объявил он, направившись в правый угол сцены. — Голодные, мы желаем пищи, насытившись же, начинаем жадно думать о следующем блюде. Поэзия, театр, песни — все это плоды желания. Наши мифы полны честолюбивых королей, разлученных любовников и устремленных к некоей цели благородных героев. Желание будит поэзию в наших сердцах как ничто другое — любовь ли, домашний уют или даже сама природа. Многие из вас пришли сюда сегодня, потому что страстно желают чего-то, пусть даже сами еще не знают чего.

Он остановился и опустил взгляд на рассевшихся в первом ряду дам, которые тут же зарделись и стали пересмеиваться. Месье Лекок перешел на другую сторону сцены и поднял глаза к ложе, в которой сидела Лиллиан. Она почувствовала, как по шее поднимается волна жара и вспыхивают щеки.

— Однако сила человеческого разума еще не изучена должным образом, — продолжил гипнотизер, — а между тем она способна побороть не только желание, но даже боль, страдания и множество других скорбей нашей жизни. Кто из вас верит в силу разума человека?

— Я! — выкрикнул молодой человек из третьего ряда, и все взгляды немедленно обратились к нему. Он сидел рядом с очень красивой девушкой в легком голубом платье с обрамленным светло-русыми кудряшками личиком. Было ясно, что своим выкриком юноша надеялся произвести на нее впечатление. В зале раздались смешки, некоторые дамы распахнули веера и прикрыли ими лица до самых глаз.

Месье Лекок улыбнулся:

— И как же вас зовут?

— Филлип! — голос смущенного всеобщим вниманием юноши дрогнул.

— Имя достойное короля! — без улыбки отметил гипнотизер, на что зал отреагировал взрывом несколько нервного смеха.

Юноша тоже засмеялся, но на его лице читалось не веселье, а беспокойство.

— Не согласитесь ли помочь мне продемонстрировать удивительные возможности человеческого разума, Филлип? — добродушно спросил месье Лекок, потирая руки.

— С удовольствием! — выкрикнул Филлип дрогнувшим голосом чуть громче, чем это было необходимо.

— Очень хороню, — ответил гипнотизер, одарив дам еще одной ослепительной улыбкой, — не соизволите ли подойти ко мне, Филлип?

Юноша встал с кресла, поправил кушак и пригладил свою и без того безукоризненную прическу. Прежде чем начать пробираться к проходу, он подхватил руку своей спутницы и картинно коснулся ее губами. Окружающие дамы завздыхали при виде столь галантного жеста, а их спутники сморщились от его театральности. Филлип был симпатичным молодым человеком с волевым подбородком и красивым аристократическим носом — разве что слегка не вышел ростом. По пути к сцене он споткнулся и чуть было не упал, но смог сохранить равновесие и спустя минуту уже взбежал наверх к месье Лекоку.

Тот встретил юношу крепким рукопожатием и дружески похлопал его по плечу.

— Дамы и господа, наш первый отважный доброхот этим вечером — Филлип!

Зал отозвался жидкими аплодисментами. Царившее в воздухе напряжение было не менее густым, чем знаменитый эдинбургский туман. Публика подалась вперед — огромный, снедаемый любопытством зверь, вперивший свой взгляд в сцену. Служитель вынес из-за кулис простой стул с прямой спинкой и после кивка месье Лекока удалился.

Рядом с широкоплечим, с львиной гривой черных волос гипнотизером Филлип выглядел совсем худым и тщедушным. Лиллиан подумалось, что мощная мускулистая фигура месье Лекока — один из секретов эффектности гипнотизера. Казалось, он подавляет собой юношу, и тот буквально на глазах уменьшается в росте — гипнотизер же, напротив, растет.

— Итак, Филлип, — сказал он своим низким звучным голосом, легко долетавшим до последних рядов, — как чувствуете себя нынешним вечером?

— Хорошо, благодарю вас, — ответил молодой человек, хотя с каждой минутой он выглядел все хуже. Его левое колено дрожало, зубы были стиснуты, а лоб усеяли крупные капли пота.

— Расслабьтесь! — скомандовал месье Лекок, сжав обеими ладонями плечи Филлипа. Видно было, что этот резкий жест напугал юношу, но едва его глаза встретились со взглядом гипнотизера, тело молодого человека обмякло. Лиллиан испугалась, что сейчас он и вовсе упадет навзничь, но гипнотизер цепко держал юношу.

Лекок продолжал пристально глядеть в глаза Филлипа, пока лицо юноши не расслабилось, а веки не начали опускаться. Наконец глаза его закрылись, и обмякшее тело стало падать. Зал ахнул, но месье Лекок подхватил юношу и умело усадил бесчувственное тело на стул. После этого он обернулся к залу, не обращая ни малейшего внимания на юношу, неловко, будто во сне, замершего на стуле.

— Энергия человеческого разума вещь поистине удивительная! Мы только-только начинаем подозревать, на что она способна.

Девушка из третьего ряда взволнованно укусила собственный кулачок, но Лекок наградил ее успокаивающей улыбкой.

— Позвольте уверить вас, дамы и господа, что с юношей, которого вы видите перед собой, не случилось ничего плохого. Он не спит и не потерял сознание, но всего лишь пребывает в состоянии глубокой расслабленности. И сейчас он в высшей степени подвержен внушению. Позвольте, я продемонстрирую.

Гипнотизер повернулся к сидящему юноше:

— Филлип, вы знаете какое-нибудь стихотворение наизусть?

Юноша кивнул, не открывая глаз.

— Не прочтете ли его для меня?

Филлип поднял голову с по-прежнему закрытыми глазами и начал читать громким и уверенным голосом:

— Роберт Браунинг, если не ошибаюсь? — с улыбкой спросил гипнотизер. Филлип кивнул. — Отлично! — сказал месье Лекок. — Не ошибусь ли я, если предположу, что эти строки относятся к вашей очаровательной юной спутнице?

Филлип вновь кивнул, по-прежнему не открывая глаз.

Лиллиан перевела взгляд на девушку в третьем ряду. Покраснев до корней волос, бедняжка пыталась прикрыть лицо платочком.

— А теперь, если желаете, можете открыть глаза, — сказал гипнотизер. Юноша подчинился, слепо глядя в пустоту, будто все еще пребывая в трансе. — Очень хорошо, Филлип, — вы замечательный материал. Могу ли я предположить, что в случае необходимости вы вполне могли бы залаять по-собачьи?

Филлип кивнул.

— Так не соблаговолите ли продемонстрировать?

В следующее мгновение молодой человек пронзительно и отрывисто залаял — точь-в-точь как настоящий терьер или спаниель. Из зала донеслось несколько смешков.

— Может статься, вы могли бы и кудахтать как курица? — спросил месье Лекок.

Юноша немедленно ответил на это куриным кудахтаньем, весьма похожим на настоящее.

— Мне хотелось бы, чтобы вы попробовали повторить и движения курицы — сможете? — спросил гипнотизер.

Филлип спрыгнул со стула и, присев на корточки, стал расхаживать по сиене, размахивая руками как крыльями, то и дело останавливаясь, чтобы поскрести пол ногой и нырнуть к нему носом, будто видел под собой не доски, а земляной пол курятника. Зал взорвался хохотом, который стал еще громче, когда гипнотизер сообщил, что у него в руках жирный сочный червяк, а юноша тут же жадно схватил воображаемое угощение и проглотил его с видимым удовольствием. Не смеялась только девушка из третьего ряда, на ее лице застыло выражение ужаса и крайнего изумления.

— Просто великолепно! — воскликнул месье Лекок. — А теперь последнее испытание, с вашего разрешения.

С этими словами гипнотизер извлек из кармана фрака длинную тонкую иглу:

— Вы позволите мне вонзить эту иглу вам в руку?

В зале раздался протестующий ропот, несколько женщин выкрикнули: «Нет!»

Гипнотизер поднял руку, призывая к молчанию:

— Я уже обещал вам, что Филлип не пострадает, так что почтительнейше прошу довериться мне. — И он вновь повернулся к юноше: — Вы разрешаете мне ввести эту иглу в ваше тело?

Филлип кивнул, все так же бессмысленно глядя в пустоту. Гипнотизер шепнул что-то ему в ухо, и юноша повторил кивок.

— Я только что сказал ему, — объявил месье Лекок публике, — что это будет совершенно безболезненно. А теперь позвольте мне продемонстрировать безграничные возможности человеческого разума. Филлип, вы не соизволите снять фрак и закатать рукав рубашки?

Юноша подчинился, обнажив тонкое белое предплечье.

— Как я уже сказал, вы ничего не почувствуете, — твердо повторил гипнотизер.

С этими словами он театрально взмахнул блеснувшей в свете прожекторов иглой и под приглушенный ропот зала вонзил ее в руку юноше. К удивлению Лиллиан, крови почти не было — лишь несколько крохотных капель, которые гипнотизер смахнул платком. Он нажимал на иглу, пока ее кончик не покаялся с другой стороны руки молодого человека. Все это время лицо юноши оставалось бесстрастным, а тело не выказало ни малейших признаков боли. Филлип ни разу не вздрогнул и не сморщился, пока сквозь его тело проходила острая сталь.

— Итак, — спросил месье Лекок Филлипа, — как вы себя чувствуете?

— Спасибо, хорошо, — ответил тот ровным бесстрастным голосом.

— Отлично, Филлип, просто замечательно! — воскликнул гипнотизер, аккуратно извлекая иглу. Потом он повернулся к залу: — Дамы и господа, давайте поприветствуем нашего отважного Филлипа!

Аплодисменты были долгими и искренними, в равной мере выражая и восторг зрителей, и их облегчение. Люди улыбались и толкали друг друга локтями, радуясь тому, что можно перестать волноваться за человека на сцене, с которым каждый в зале невольно отождествлял самого себя.

Все остальные номера программы были вариациями первого. Месье Лекок вызывал доброхотов группами и поодиночке, предлагая им читать стихотворения, петь песни или вытворять разные глупости. Среди прочего он продемонстрировал залу образец подлинного человеческого страха, заставив одного из вызвавшихся встать на стул и вообразить, что это крохотный горный уступ.

— И это, дамы и господа, не актеры, а самые обычные люди — такие же, как вы. Вы стали свидетелями действия еще почти что не изученной силы человеческого разума. То, во что вы верите, становится явью!

Лиллиан с любопытством следила за происходящим на сцене, хотя самым сильным впечатлением вечера остался номер с иголкой, безболезненно пропущенной через тело живого человека. Интересно, подумалось ей, нельзя ли использовать эту технику в медицине, чтобы утишить страдания больных людей? Хотя, тут же одернула она себя, все это вполне могло быть простым трюком, игла — фальшивой, а Филлип — подсадной уткой. И все же конец представления Лиллиан встретила с сожалением и долго еще аплодировала вместе со всем залом, переживая, что ее племянник был лишен возможности увидеть все это собственными глазами…

Стоило гипнотизеру войти в гримерку, его широкие плечи поникли — переполнявший тело на протяжении всего вечера азарт исчез, и мужчина почувствовал себя едва живым от внезапно навалившегося измождения. Он сбросил фрак и развязал мокрый от пота кушак, стащил липнувшую к телу сырую рубашку и отшвырнул ее на зеленый диванчик в дальнем углу. Потом он рухнул в установленное перед гримерным зеркалом кресло и, закурив сигарету, уставился в собственное отражение. Глаза казались мертвыми, в них не было души. О, в сердце, людском столько зла, что и не знаешь даже, с чего начать… Глубоко затянувшись, он закрыл глаза, чувствуя, как никотин растекается по телу. Табак был его единственным утешением, последней отдушиной в этом проклятом мире. Раздался стук в дверь, и, прежде чем откликнуться, мужчина сделал еще одну глубокую затяжку.

— Да?

— Это я, Калвин, сэр.

— Уходи, — французский акцент исчез, его заменил выговор уроженца Северного Лондона.

— Но тут вас поклонники ждут…

— Избавься от них.

— Но как?

— Как угодно — скажи, что я заболел, умираю, в конце концов! Что хочешь, то и говори.

После короткой паузы он услышал звук удаляющихся шагов и спустя еще несколько затяжек откинулся на спинку кресла, запрокинув лицо с крепко зажмуренными глазами далеко назад.

Разве можно умереть, подумал он, если ты и так уже мертв?