Сумерки Эдинбурга

ГЛАВА ШЕСТАЯ

— Лигатурное удушение, сэр.

Главный инспектор Крауфорд поднял взгляд от бумаг. Колокола церкви францисканцев еще не успели пробить девяти утра наступившей пятницы, он только-только взялся за первую чашку чаю, и пожалуйста, — самый докучливый из его подчиненных уже тут как тут. На лице инспектора Гамильтона читалось торжество — нет, даже больше, — самодовольство. Уголки губ приподнялись в едва заметной улыбке, а в глазах прыгали озорные искорки. Видит Бог, это уже слишком, мрачно подумал Крауфорд, одним махом заглотнув чай. Он был измучен, полночи проведя у изголовья Мойры. Сын их судомойки бегал за доктором, но старика всю ночь не было дома — ходил по вызовам заболевших холерой, которая ударила по городу, словно орудие Божьего возмездия. В конце концов Крауфорд дал жене опиумной настойки, а потом принял дозу и сам, после чего рухнул в кровать, очнувшись лишь незадолго до рассвета.

— Что ж, Гамильтон, выкладывайте, что там у вас, — вздохнул он, наматывая на пальцы обрывок бечевки, что всегда лежал в одном из ящиков стола. Случалось, впрочем, что даже этот успокаивающий ритуал подводил Крауфорда — как раз в такие дни, как этот, подумал он, с усилием разводя пальцы.

Иэн вытащил из кармана плаща конверт и бросил его на стол начальника.

Крауфорд потянул воздух носом, будто это была изрядно подпорченная рыба.

— Что это?

— Откройте, сэр.

Когда главный инспектор поднял конверт, из него выпало три фотографии, запечатлевшие бездыханное тело — это, несомненно, был Стивен Вайчерли. Шею бедолаги охватывал уродливый расплывшийся синяк.

Гамильтон откашлялся:

— Суля по расположению и форме, сэр, это, скорее всего, след лигатурного удушения.

Крауфорд поднял глаза на инспектора. Ну почему, подумал он, некоторые люди способны вызывать такое раздражение, когда по-хорошему они заслуживают восхищения? Нет, даже так — раздражают тем сильнее, чем большего восхищения заслуживают, подумал Крауфорд и бросил фотографии на стол.

— Откуда это у вас?

— Их сделала моя тетя.

— А каким образом, позвольте узнать, ваша тетя оказалась в морге? — Крауфорд резко выпрямился в кресле.

— Прошла со мной.

— А где в это время был дежурный?

— Уединился с бутылкой односолодового.

— И раздобыл он ее…

— Там же, думаю, где обычно.

— А вам не показалось подозрительным, что служитель морга смог позволить себе односолодовый виски?

— «В несчастии другого нет лекарства…»[6]

— Я не в настроении выслушивать ваши цитаты, — холодно заметил Крауфорд, смерив Гамильтона самым уничтожающим из имевшихся в его арсенале взглядов. Сержант Дикерсон наверняка обмочился бы от такого на месте, а молодой инспектор всего лишь продолжал безмятежно глядеть на начальника с выражением учтивости на своем раздражающе-привлекательном лице. Привлекательные мужчины не вызывали у Крауфорда доверия, а уж женщины — и подавно.

Крауфорд нервно потер раскалывающийся от боли лоб и резким движением отправил фотографии на другой конец стола.

— Что ж, расследование ваше, — сказал он и крикнул. — Сержант Дикерсон!

В дверях появилась фигура сержанта, и Крауфорд жестом приказал ему войти.

— Дикерсон пойдет с вами. Вы стоите один другого.

— Благодарю вас, сэр.

Крауфорд махнул рукой в знак окончания разговора, ко Гамильтон не двинулся с места.

— Я буду держать вас в курсе происходящего, сэр.

— Не сомневаюсь, — поморщился Крауфорд, — и попросите дежурного принести мне еще чаю.

— Конечно, сэр.

— И да, Гамильтон…

— Сэр?

— Когда вы в следующий раз увидите свою тетушку?

— Я хожу к ней на чай по воскресеньям.

— Не согласитесь ли передать ей кое-что от меня?

— Конечно, сэр.

— Узнайте, не согласится ли она исполнять обязанности фотографа при полиции Эдинбурга.

— Обязательно. Благодарю вас, сэр.

Крауфорд проследил за тем, как Гамильтон с сержантом Дикерсоном выходят из кабинета, и только тогда тяжело опустился в кресло. Потом главный инспектор запустил обе руки в свою жидкую шевелюру и взглянул на загромождающую стол груду нескончаемых бумаг. День обещал быть долгим.