Сумерки Эдинбурга

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

Элизабет Сазерленд (друзья звали ее Бетти) летала по своей кухне вдвое энергичнее, чем обычным будничным вечером среды. Смерть жильца сильно ее расстроила, однако в то же время сделала объектом всеобщего любопытства и сочувствия, и эту роль миссис Сазерленд находила в высшей степени приятной Все соседи относились к ней теперь с необычайным участием — даже заносчивая миссис Портер, хозяйка доходного лома по соседству, при встрече положила ей на предплечье ладонь, поцокала языком и сказала:

— Бедняжка вы моя — и как вы только держитесь?

На это миссис Сазерленд ответила, что старается изо всех сил, но, учитывая трагические обстоятельства, это непросто, и что действительно ужасно, когда твоего жильца убивают под крышей твоего же дома (она сочла уместным добавить эту маленькую и не совсем соответствующую действительности деталь, потому что хотя мистера Вайчерли и убили где-то в другом месте, но жил-то он и правда здесь, под крышей ее собственного дома).

На следующий день миссис Портер прислала ей лимонный пирог с настоящим масляным кремом и трогательной запиской, в которой выражала искреннее сочувствие и просила незамедлительно обращаться, если только она хоть чем-нибудь сможет оказаться полезной бедняжке Элизабет. Многочисленные знаки сочувствия и заботы приходили и ото всех других родственников и соседей миссис Сазерленд — жестянки со сладостями, открытки с визитными карточками и даже букет цветов от старенького мистера Гранта, что держал цирюльню на углу.

Бетти Сазерленд, добрая душа, искренне огорчилась из-за безвременного ухода мистера Вайчерли, но для себя она никакой опасности не предполагала. Они с миссис Портер (дарительницей восхитительного пирога) сошлись во мнении, что молодого человека, скорее всего, убили из-за карточного долга или по какой-то иной личной причине. Он производил впечатление замечательного юноши, но внешность обманчива — она ведь и сама, будучи хозяйкой меблированных комнат, прекрасно знала, что за благородной внешностью может скрываться злостный опиумщик, горький пьяница или неисправимый игрок. И хотя Бетти продолжала говорить знакомым, что убийство произошло под крышей ее собственного дома, она меньше всего думала, что убийца может положить глаз и на нее. Ей всего лишь довелось оказаться квартирной хозяйкой парня, которому не повезло, — вот и все.

Поэтому, когда в среду утром Бетти услышала дребезжанье колокольчика, она радостно поспешила к дверям в ожидании очередного пирога или вазы с цветами. Впрочем, на всякий случай она сперва приоткрыла щель для писем и, заглянув в нее, наткнулась взглядом на пялящегося прямо ей в глаза бродяжку, который явился к ней за день до того и заявил, что работает с инспектором Гамильтоном, — тем самым красавчиком, что уже дважды приходил сюда. Несколько сомневаясь в истинности слов мальчишки, она все же велела ему передать сообщение для детектива Гамильтона. Она знала, что если инспектор получит ее весточку, то впредь мальчишке можно доверять — для эдинбуржцев было в порядке вещей поручить встречному бродяжке сбегать куда-нибудь с поручением за пару пенсов.

— Миссис Сазерленд? — окликнул ее мальчик. — У меня ответ от инспектора Гамильтона.

— Какой?

— Можно войти?

— Ты один?

— Ага.

Миссис Сазерленд отомкнула дверь и впустила вестника внутрь.

Мальчишка был щуплый и маленький не по возрасту — она поняла это, лаже не зная, сколько ему лет. И хотя росточком он не вышел, глаза были смышленые. По крайней мере, решила она, руки и лицо у него не слишком чумазые — явно мылся не больше чем неделю или около того назад.

— Вытри ноги! — сказала она, и мальчик подчинился, почтительно сняв к тому же свою кепку. — Думаю, ты не откажешься от миски супа.

Город был наводнен такими вот молодцами, и о каждом позаботиться было попросту невозможно, но миссис Сазерленд не могла не заметить, как ее гость облизнулся, почуяв запах капустного супа, и как громко забурчало у него в животе.

— Благодарю вас, мэм, — сказал он, шагая за ней по холлу.

— Так что велел передать инспектор? — спросила Бетти, усадив мальчишку в укромном закутке кухни и глядя, как тот с шумным чавканьем заглатывает капустный суп и запихивает за щеки здоровенные куски черного хлеба.

— Инспектор Гамильтон велел передать, что зайдет завтра с утра.

— Очень хорошо, — сказала Бетти, надеясь, что мальчишка не заметил жаркую краску, заливающую ее шею. — Больше ничего не передавал? — С этими словами она отвернулась к плите, чтобы мальчик не заметил ее волнения, и принялась помешивать суп.

— Нет, мэм, — из-за набитого хлебом рта слова мальчика было сложно разобрать.

— Жуй хорошенько, — сказала она, — не то заработаешь несварение желудка.

— Да, мэм, — откликнулся мальчик и громко сглотнул. — Простите, мэм.

Миссис Сазерленд повернулась и пристально взглянула на своего гостя:

— Дерек, да? — он кивнул и замер, не донеся ложку до рта. — Передай, пожалуйста, инспектору, что он может остаться перекусить, если придет во время завтрака. Я как раз купила свежий кресс-салат и могу приготовить для него омлет.

— Отлично, мэм, — ответил Дерек. — А вообще, — добавил он лукаво, — можете просто отдать мне то, что нужно передать инспектору, и я все сделаю сам.

Бетти нахмурилась:

— Не думаю, что это стоящая мысль. Вещи легко теряются.

— Можете положиться на меня, мэм.

— Лучше будет, если я передам ему это сама.

Правду сказать, она и сама не знала, есть ли хоть какая-то ценность в ее находке, — но это было отличным поводом для того, чтобы вновь повидаться с инспектором Гамильтоном.

— Ну смотрите, — сказал Дерек и откусил еще один огромный кус хлеба.

Когда мальчик засобирался, Бетти сунула ему в руки две старые рубашки и пару заштопанных носков. Глядя на то, как Дерек уходит вдаль по улице, она постаралась не думать о том, где сейчас может быть его мать и почему такой славный мальчуган растет без присмотра, но все же пригорюнилась — в его по-взрослому бойкой походке сквозило что-то пронзительное. А от того, что мальчик совершенно не искал жалости, ей стало его еще жальче.

Закрыв дверь, миссис Сазерленд вернулась на кухню, решив и сама съесть миску супа перед сном, но тут в дверь снова постучали. Она подумала, что это вернулся мальчик, и поспешила в прихожую. Однако на этот раз в щель для писем на нее глянуло знакомое лицо.

— О, это вы! — сказала Бетти, распахивая дверь. — Что привело вас сюда в такой час?

Гость одарил ее загадочной улыбкой, ожидая, пока хозяйка закроет дверь:

— Вас пришел проведать — узнать, как вы пережили эти ужасные новости.

Бетти вздохнула:

— Это стало для меня настоящим шоком. Как и для вас, я думаю.

— Да, бедный парень.

— Я знаю, что вы были ему добрым другом.

— Да-да, — ответил гость, беспокойно шаря глазами по комнате. — А вы еще не…

— Что, мой дорогой? — перебила Бетти, мешая суп.

— Вы еще не заглядывали к нему в комнату?

— Полиция несколько дней назад там все осматривала.

— Вот как? Они все забрали?

— Нет, но изо всех сил старались отыскать какое-то письмо, — сказала Бетти, вытирая руки своим лучшим полотенцем — кремовым с голубыми полосками. — Там вроде как должно быть что-то про шантаж.

— Они нашли его?

— Нет.

— Вы не против, если я схожу посмотрю?

Лицо хозяйки помягчело.

— О, так вы хотите взять что-нибудь на память о бедняге?

— Да, это было бы славно. — Внезапно он настороженно прислушался: — А это что за звук?

Бетти прислушалась, и из глубины дома до нее донеслось поскуливание и негромкое царапание.

— О, это собака Стивена! Он в постирочной спал, но, наверное, вас услышал. А его, случаем, забрать не хотите?

— Нет, спасибо, — ответил гость с явным неудовольствием.

Бетти вздохнула:

— Его молодой сержант забрать обещал, но что-то с тех пор не показывается. Вы поднимайтесь, поднимайтесь — знаете же, где комната Стивена.

Миссис Сазерленд вернулась на кухню и принялась, мурлыча что-то себе под нос, вытирать столы, потом потушила плиту, на которой все еще стояла кастрюля с супом. Спустя несколько минут в кухне вновь появился гость, выглядел он разочарованным.

— Нашли что-нибудь? — спросила Бетти.

— Нет, — коротко ответил он и, обведя пристальным взглядом кухню, остановил его на выглядывающем из книги рецептов картонном уголке.

— А это что?

— Где? Ах, это? Даже не знаю. Нашла в комнате бедного Стивена, — засуетилась Бетти, вытаскивая заложенную между страницами карту. — Пустяк, наверное, но дай, думаю, отдам инспектору, который дело ведет.

— Какой странный рисунок.

— Она завалилась за гардероб и попала в щель в стене. Я бы в жизни ее не отыскала, если бы не затеяла генеральную уборку.

— А вы не знаете, откуда она?

— Понятия не имею. Стивен, по-моему, и в карты-то не играл.

— Не представляете, значит, откуда взяться могла?

— Нет. Может, полиции выяснить удастся. Не хотите ли немного капустного супа? Только что сварила.

— Было бы замечательно.

— Так присаживайтесь! — засуетилась Бетти, подводя его к столу.

— Запах изумительный, — сказал гость со все той же загадочной улыбкой.

Двадцать минут спустя он покинул дом, глубоко засунув руки в карманы и сжимая в правой карту. Кинул быстрый взгляд по сторонам и зашагал к центру Старого города. Он был зол на самого себя — карта провалялась здесь несколько дней, и ему пришлось перевернуть вверх тормашками весь свой гостиничный номер, прежде чем он догадался прийти туда, где она только и могла остаться.

Он хорошо помнил вечер, когда оставил ее здесь. Они со Стивеном пошли колобродить по кабакам и в конце концов оказались на Лейт-уок. И тогда он, как круглый дурак, не сдержал желания поразить своего спутника фокусами. Он вообще не подозревал о пропаже карты до этого самого дня, когда от нечего делать решил перебрать колоду.

Он переступил через бродягу, спящего прямо перед зданием вокзала Уэйверли, едва сдержав желание хорошенько его пнуть, а к платформе уже с грохотом подходил поезд, выбрасывая а ночное небо клубы черного дыма. Он зашагал дальше к Северному мосту, все еще кляня себя за невероятную беспечность.

Вскоре после того вечера он и решил, что Стивен умрет. Сейчас ему было немного жаль хозяйку, а все же хорошо, что он заранее подготовился к этому визиту. Все будет выглядеть как самая обыкновенная естественная смерть. Бедная старушка — она даже немного напомнила ему мать. Он не питал никакой особой злости к благоуветливым пожилым домохозяйкам — просто эта оказалась на пути, а он был человеком, который никому и ничему не позволял вставать у себя на пути.