Тильда. Маяк на краю света

Глава 25 О тысяче лет назад, моральном ориентире и чем заняться в штиль

Море Белого Шепота, девятое орботто. Кают-компания «Искателя Ветра».

— А ты прям при этом был, и все знаешь. Легенды это. Сказка для детей.

Гупо с недовольным звяканьем бухнул крышку на котелок.

— Да, — влез Дрок, — мне мама на ночь тоже рассказывала про барда Сваля, что каждое море исходил и на карте нарисовал. А потом ушел в горы Тополя и сгинул с концами, и значит это, что не дело моряку покидать побережье никуда, окромя моря.

— Так и есть, — подтвердил Старик. — Он действительно ушел.

Китэ задумчиво посмотрел на собрата по сбору драконьих фруктов, и вставил свои пять бубриков:

— А у нас Сваля почитают за Видящего.

— Потому что он и есть Видящий, — отозвалась я, дуя на ложку с бульоном.

Так полагает Ро. Старик кивнул и мне.

— Вам, людям, было удобнее сделать из него легенду и божество. Впрочем, он того и хотел — раствориться в воздухе и памяти, стать тем, в кого не каждый верит. И теперь, когда я столько пОжил, понимаю это желание, как никогда… Жизнь — тлен, особенно — среди людей…

— И сколько же ты пОжил, Старик? — со злой иронией в голосе поинтересовался все тот же «мужичок». — Я тебя вот на острове вовсе не помню. Как и сына твоего.

Старик и Бруно переглянулись, трескуче рассмеялись.

— Мал потому что еще, — ответил Бруно, которому на вид лет было вряд ли больше, чем мужичку.

Обиженный островитянин вскочил и сжал кулаки.

— В рожу хочешь? Так я запросто!

В определенном возрасте его правильное исчисление особенно важно. Бруно сложил руки на груди и насмешливо двинул складками кожи на лбу и переносице.

— На дне у сирен можно жить долго. И летосчисление знать, и что где происходит — тетя Финтэ все нам на хвосте приносила…

Старик вздохнул:

— Жива ли?..

— Жива, отец. Я видел — она успела нырнуть.

«Тетя»?.. Я прополоскала рот замечательным бульоном.

— Теперь нам не вернуться…

Мы с Чарличком переглянулись, он как облизывал ложку, так она во рту и осталась. Они… сожалеют о жизни на дне⁈.

— Ему что ж, правда тысяча лет?.. — прошептала я.

Кастеллет без проволочек и спросил Старика в лоб:

— Хочешь сказать, ты лично знал Сваля?

— Нет. Но я — его сын.

Тут уже челюсти попадали у всех нас. Глубоко и надолго. Я едва не опрокинула миску на колени себе и Чаку или Дроку.

— Я собирался умереть в кругу семьи. Если бы сирены не залегли на дно, прыгнул бы за борт.

У меня детальки не соединялись. «В кругу семьи»?.. «Сын Сваля»?..

— Это не помогло бы, отец, и ты знаешь. Мы все равно обречены на смерть.

«Обречены на смерть»?.. Но, как водится, вслух я спросила что-то совершенно несущественное:

— А откуда вы знаете? Что залегли на дно?

— Нет видений. Или, как вы, люди, называете их — «демонов». Меня всегда смешило это название. Это же всего лишь игра воображения, расщепление личности.

«Вы, люди»?.. А они тогда кто?.. Хотя это правда — ни Алисы, ни моего десятка мотыльков, ни Аврориных пикси, ни Фарровых змей. Игры воображения — фи, они вполне материальны. Открыть замок на кандалах или свернуться на плечах воротником, или дать в лоб… Но их нет, и не потому, что мы покинули ареал обитания сирен, ведь мы все еще в нем. А потому, что «залегли на дно».

— Электрическое поле? — подняла я бровь.

Тем я лишь привлекла к себе полные уважения взгляды моряков. Верно, я же — помощник самой Тильды Сваль, младший помощник квартирмейстера, мне много чего знать положено.

— Они хотят вас вернуть? «Собрать» обратно?

И нас тоже. Но мы — не «круг семьи». Тьфу… Почему они обречены на смерть? И умереть на дне — это в кругу семьи, хотя семьей этого феноменального долгожителя был сам Сваль?..

— Вы разрушили наш дом… — Старик уронил голову на сложенные на столе руки.

Я челюсть так и не смогла подобрать, а про похлебку благополучно забыла. Кастеллета вообще убило еще с тех пор, как стало понятно, что он тут не единственный потомок Сваля. Ну, и, в теории, есть еще Шарк, но Шарк по-прежнему болтается в коме между жизнью и смертью и еще неизвестно, чем это кончится.

— Но ведь вы сами сказали, что Сваль добрался до… Большой земли, — влез Китэ. — Какой же дом?

Правильный вопрос.

Фрида горячо закивала:

— Да, наоборот господина Кастеллета благодарить надо — он вас и папу спас, а не разрушил дом. Ведь вы сын Сваля — при чем тут сирены?

Ответил обоим Бруно:

— Дедушка и добрался. До Большой земли. Это вообще была его цель. Но сначала женился на сирене, которую поймал его экипаж. Чтобы спасти. Она… мать Финтэ и моя бабушка.

Я зажмурилась и затрясла головой.

— Да ладно⁈ — вскричал Вир. — Сваль женился на сирене⁈.

Бруно улыбнулся.

— А что такого? Вот, его потомок, — ткнул он в сторону Чака, — женился на королеве друидов. А бабушка была королевой сирен.

Я поперхнулась. Но это совсем разные вещи!

— Это не то же самое! — вскинулся и Чарличек, оглядываясь на меня. Потом обратно на Бруно, тоже сообразив, что сейчас я не я, и корова не моя, и вообще. — Сирена и друид — это не одно и то же.

Очень разное. Редко когда я бываю с этим вот мужем настолько согласна.

Ответ Бруно прозвучал философски:

— Все мы живем под одним небом.

Я повела бровями. Дядя тоже любил такое вот, сколько помню детство. И не прикопаешься.

Если Финтэ — тетя Бруно и сестра Старика, то почему держала их в плену?.. Или это был вовсе не плен?.. Может, они ради долголетия на дно полезли?.. Но почему Бруно плакал на дне и не хотел выходить?.. А потом попросился…

Старик пробубнил из кольца собственных рук, по-прежнему не поднимая лица от стола:

— И тебе так захотелось на него взглянуть, на это твое небо. Ты всегда был никудышним сыном, Бруно.

— Ты меня уже осуждал девятсот лет — может хватит, отец?.. Будто тебе не хотелось посмотреть на небо напоследок?

Он плакал… из-за тоски по небу?.. Как же я его понимаю. Мне полсуток хватило, а он почти тысячу лет просидел в подводной пещере…

— А сирены сколько живут? И если жениться на сирене, родится человек или сирена? — на сей раз любопытствовал Бимсу (Голубинка перелетела на его плечо при первом удобном случае, чтобы получить пару кусков медвежьего мяса из похлебки).

— И человек, и сирена может, — отвечал Вир, — тебе сказали: Финтэ и дядя Старик брат и сестра. Она ведь тоже дочка барда Сваля, да? Видящего? Старик?

— Да. И потому ее вечно влечет к небу, будто оно проклято.

— Отец, не проклинай! Небо — прекрасно.

На мое лицо невольно выползла улыбка согласия. Значит, раз Финтэ — тоже дочь Сваля, ей уже тысяча лет… Вот как долго живут сирены. И брата она смогла сохранить под водой до того же возраста, и теперь…

— Я не за себя боюсь, Бруно, — выровнялся Старик, и лицо его пылало гневом, — а за тебя! Я все равно готовился к смерти, но ты!.. Вместо того, чтобы исполнить свой долг перед племенем, ты бросился за мной, и — вот результат! «Не натешился небом». Захотел посмотреть ему в лицо. Сколько смертей, еще и твоя! За что мне это?

И он снова уронил голову на стол.

— А почему вы обязательно умрете? — спросила Фрида.

Мати ответил с самым умным видом:

— Потому что все однажды умрут.

— Потому что на земле мы свое уже отжили. Отец, сестры были обречены и без моего желания увидеть небо, и тебе это отлично известно.

Молодежь продолжала засыпать долгожителей вопросами, остающимися без ответа:

— А Финтэ тоже может выходить на сушу?

— И тогда у нее вместо хвоста будут ноги?

У меня же мысли вертелись с бешеной скоростью:

— Но если так, можно все вернуть!..

А все Чак с его освободительным движением… Вот говорила — вмешиваться в экосистемы чревато! Теперь я понимаю, почему Лукреций Жан-Пьери выступил против путешествия на край света. У всего есть свои законы и свои границы, и, если их ломать, ничего хорошего из этого не выходит.

Мы портим все, чего коснемся чуть сильнее, чем кончиком пальца. Можно только смотреть… сквозь стенки аквариума.

Или нет? Мы знаем так мало, чтобы…

Старик поднял косматую голову и встретился со мной взглядом.

— Если мигмар соединить с медью… — сбивчиво попыталась пояснить я, — то вы снова сможете дышать под водой, и сирены вас найдут, наверное, и вы…

Он покачал головой с грустной улыбкой.

— Я ушел с острова, когда исполнил свой долг вождя — вместо смерти. Увидеть мать. А Бруно… не выдержал бремени власти. Народ Гудру больше некому стало вести, и они начали верить не пойми во что… Сплошная деградация.

Бруно при этом повел бровями совершенно без сожаления. Вот, значит, когда жизнь племени пошла наперекосяк. И он вовсе не старший брат маньяка Оло, как я подумала в пещере.

— Сирены начали таскать нам интересных собеседников… так и повелось. Но кто мертв на земле и жив на дне — при возвращении на землю обречен.

«Таскать собеседников»⁈ Ну да, тех, в которых, кроме мяса, есть мозги. Приятно, что нас с Чарличком признали таковыми. Точнее, меня, а его… не совсем. Утопить собирались ради забавы. Или съесть. Бр-р.

Тут только что творилось почти то же самое. Как я и говорила Ро… Разнообразие прекрасно, но вечно вызывает полные противоречий столкновения…

— Но вы же хотели прыгнуть за борт?..

Бруно пояснил любознательной Фриде:

— Из протеста. Это у нас семейное, — и подмигнул отцу.

Тот усмехнулся и, кряхтя, поднялся:

— Пойдем, Бруно. Посмотрим на твое небо, коль выпала такая честь. Местный лекарь меня неплохо подлатал, люди не совсем безнадежны.

Остановил собравшихся было уйти ближайших потомков Сваля наш славный квартирмейстер Кастеллет:

— Значит, Сваль… договорился с сиренами о защите острова?

Кстати… откуда у Сваля дети еще и в Тополе, если он уже был женат?..

Старик кивнул.

— О защите двадцать пятого мередиана. Маяка на краю света. Потому что… — он вдруг схватился за грудь, будто кончился воздух, и резко съежился. — Потому что смешение миров не приводит к добру.

Да как откуда. Всем понятно, откуда берутся дети. А про смешение миров — да, да, да! Я целиком и полностью на стороне Кастеллетова отца. Теперь я тоже мятежник?..

Все окончательно перепуталось.

— Но как же он сам?.. Ведь он сам… разве не приплыл из другого мира?..

— Приплыл. И заповедал всякому, кто его помнит, охранять ворота в него. Что и символизирует алтарь звезд. Но разве кто еще помнит?.. Ты сам слышал, квартирмейстер. Все вышло, как Сваль и хотел… Он покинул остров. Сирены создали тайфун, и после долгих скитаний «Свальбард», согласно вашим детским сказкам, пристал к берегу Черного Тополя.

— Буканбурга, ты хотел сказать, — влез Гупо, рьяный патриот.

Старик усмехнулся.

— Тысячу лет назад не было Буканбурга, мальчик.

Странно слышать обращение к просоленной седой бороде Гупо «мальчик».

Кастеллет будто отмер:

— Так легенды друидов правдивы? Были торговцы и топольцы, а пираты — это потомки экипажа «Свальбарда»?..

Легенды друидов… Вот его бурной молодости я завидовала: пока я сидела за книгами, Чарличек исходил всю будущую империю Ис ножками. Старик добавил к его восхищенному рассказу:

— Сваль смог превратить двадцать пятый мередиан в их умах в призрачную легенду — всю дорогу он подмешивал в питье ветреное зелье. Изменить память ему удалось. Но не привычки. Не те привычки, которые он надеялся пресечь здесь, забыть там, не пустить ни в один мир. Промысел. Война. Ненависть. Однако, отчаявшись, ушел в горы. Там женился во второй раз, но потом стал отшельником, уединился в труднодоступной пещере.

Та самая пещера. Бедняга Сваль. Но… подмешивать одурманивающее — все равно низко. Менять чью-то реальность без позволения… Почти легенда, почти божество, почти святой, тот, на кого можно было бы равняться… все равно не имел права…

— Но откуда ты все знаешь?..

— Сирены. Знают. Про то, что Сваль женился… Это подкосило нашу мать. Ведь кто поверит в законность брака с сиреной? Вы не поверили.

Скажите, пожалуйста… Вот вам и Видящий… Двоеженец. Теперь стать Тильдой Сваль… это звучало иначе. Возможно, он был великим человеком, но не… но не примером.

— Он ничего не обещал ей, но… глупое влюбленное сердце всегда надеется.

Мне — тоже ничего не обещал. А я надеюсь. Глупое влюбленное сердце. Я сжала кулаки на коленях под столом.

— И с тех пор сирены подобрались ближе к… Большой земле, как ты назвал материк, мальчик, — это относилось к Китэ. — И охотились на людей ради мести за разбитое сердце королевы.

Фрида выдохнула, собираясь что-то сказать, но ее одернул отец. И вот так получился вселенский разлад… Свали — сердцееды, теперь понятно, в кого Чарличек такой уродился. И дело не в рудниках и трудном детстве. Чтоб их всех морские медведи съели…

Нет, лучше не надо. Я еще немного… хочу посидеть с ним рядом, бок о бок. Теплый, между прочим, и такой свой среди этого всемирного безумия. А потом… я умею взывать к собственному рассудку. Это будет грустно. Но я смогу.

Чарличек предположил, и его голос отозвался во мне, передавшись из теплого бока:

— Далекозор он оставил на «Свальбарде», а компас…

— Подарил королю местного островного государства в качестве платы за сообщенный фарватер. Теперь это государство называется Мерчевиль.

— Мерчевиль! — вскричал Дрок. — Хотите сказать, что они уже были, когда мы только прибыли на берег⁈

Старик слабо улыбнулся. И снова его скукожило на миг.

— Вообще-то, Я уже это сказал, — ухмыльнулся Чак. — И лабиринты потому и ведут в Тополь, что…

Я эхом подхватила мысль.

— … что их построили топольцы, а свальбардцы всего оккупировали.

Старик продолжал кивать. Вот и объяснение их запустения.

— Ага! — довольно хлопнул в ладоши Китэ. — И я говорю вам…

Видать, Гупо разговор наскучил или перестал нравиться, потому как боцман-кок резко поднялся и принялся нас всех выгонять.

— Так, хватит уже этой мерчевильской светской беседы! Команде занять места согласно расписанию! Квартирмейстер, хоть вы скажите…

В резко воцарившейся тишине прозвучало нечто иностранное — говорил Кастеллет:

— Tu peux venir quand tu veux. Вы знаете, что это значит?

— Ты ведь тоже знаешь?

— Зачем он это сказал, если хотел закрыть дорогу к маяку?

— Потому что кто ищет, всегда найдет. Отец понимал, что тайну можно скрыть только на время. То, что должно случиться, случится. И кто мы, чтобы помешать ему?

Снова философия. Бруно, поддерживая отца под локоть, вывел его наружу. Матросы тоже начали рассасываться.

— Впередсмотрящий, на вышку, — приказал Кастеллет, кажется, чтобы хоть что-то приказать. — Команде занять места согласно расписанию — согласно приказу боцману.

— Так ведь штиль, квартирмейстер…

Но Кастеллет рявкнул:

— Выполнять! А ты, Дик… пошли-ка со мной.

Я впервые начала сомневаться, надо ли писать научный трактат о сомнительных похождениях Видящего. И вообще… обо всем. Потому безропотно направилась за квартирмейстером, как слепой — мне не привыкать. Мы вышли на нос. Ни ветерка. Я заслонила лицо ладонью от солнца, посмотрела наверх.

Матросы даже на ванты не полезли. Мялись внизу, поглядывая на нас.

— Ты… погорячился, — тихо сказала я.

— А?..

Кажется, Кастеллет витал мыслями далеко отсюда. Ему такая штучка была вообще свойственна. Ему и Авроре. Классика.

— Квартирмейстер должен уметь владеть чувствами — разве нет?

Чарличек мотнул головой.

— Темнейшество капитан — он пусть и владеет. Разберутся, не маленькие… — и схватился за виски, врываясь в волосы, вырывая из перевязанного лентой короткого хвоста.

Я положила руку ему на плечо. Много, да. Много всего. А он еще и от дяди Тири притопал. Что король ему рассказал еще про отца?..

И знает ли он что-то про моих родителей?..

И в целом мной тоже владело состояние, далекое от внешнего штиля. Я наблюдала, как Чак ходит взад и вперед и совершенно не знала, как успокоить и стоит ли. Лишь когда Чак перестал мельтешить и застыл изваянием, вперив взгляд в горизонт, вместо вопроса вывалила свое:

— Я вообще не понимаю… где моральный ориентир. Что правильно, а что нет?.. У каждого своя точка зрения, и каждый по-своему прав…

Кастеллет задумчиво потеребил отросшую рыжеватую щетину, глядя в безоблачный и по-прежнему безветренный горизонт.

— Их устанавливать — не наше право. Мы все одинаковы по положению перед… Видящим. Я имею в виду не легенду Сваля, хотя теперь я понимаю, почему…

Он умолк.

— Тебя тревожит, что у него есть другие наследники?

Чак ухмыльнулся.

— Теперь ты можешь получить фамилию Сваля не только от меня. Можешь успеть выскочить за Старика, и по-быстрому стать вдовой. Куда удобнее.

Издеватель сиренов.

— Я и за Джарлета могу, та же история.

— Он не совсем Сваль. Он буканбуржец до мозга костей. Эй! И он — не умрет!

— Но вы — уж точно не моральный ориентир, — отвернулась я. — Да и не нужна мне ваша фамилия теперь.

Снова съехали на его темы. Эгоист — он и на краю света эгоист.

Но Кастеллет нарушил молчание:

— Звездочет… твой дядя… говорил, что там, в другом мире, существует бог. Который создал все. И вот он… такой, как он — только он и в праве сказать, что добро, а что зло. Потому что он не стоит с нами в одном ряду, он другой, изначально, понимаешь? А мы? Посмотри на нас, Тиль. Не только на меня и Шарка. На буканбуржцев, на мерчевильцев, на народ Гудру, на сирен… Да взять тебя — ты ведь колебалась, я видел. Когда не знала, из чего похлебка, была готова съесть. Или Ро — Ро праведнее всех нас, но кто вечно орет на мужа? Мы все — одинаково ходим под небом. И таким, как мы, доверить определение добра и зла?

Он развел руками и горько рассмеялся. Я прикусила язык. Меня проняло. Или истина истинна, или просто Кастеллет включил свое обычное красноречие.

— Если… если мы доберемся туда… или ты доберешься — потому что ты везде добираешься… узнай.

— Что узнать?

— Что такое добро, а что — зло.

Я даже не заметила, как взяла его ладонь и сжала, как последнюю надежду.

— Звучит грустно, Тиль. Ты что же, собираешься остаться?

— Я — привязка, забыл? По опыту — привязки оставались на месте. И некоторые… умирали.

— Эй! Ну, это ты совсем загнула. Советника прикончил темнейшество, а не эксперимент! Я, например, хочу, чтобы ты отправилась со мной.

Я улыбнулась правым краешком губ. Если бы он правда хотел. По-настоящему…

— Не всегда все случается, как мы хотим.

Потому что ничего не изменилось. Даже если это возможно.

— Я пойду, Чак.

В течение следующих двух недель мы мариновались в штиле и солнце. Мигмар, конечно, работал с опреснением воды на ура, но фрукты и медвежатина быстро кончились, а на рыбе жить было не очень, пусть Чак и старался с меню. Ни для радости духа, ни для здоровья.

На ночь я Диком поселилась среди матросов. Трусила оставаться наедине с Кастеллетом, а он, к счастью, не настаивал — после разговора на палубе даже не пытался. Только первым утром молча сунул мне мамину шкатулку под столом. Открыл.

Внутри лежал ее дневник. Который рассказывал, как они с папой, Вайдами и королевой скрывались в лесу почти восемь месяцев после «исчезновения». Они строили плот на том самом обрыве у алтаря и собирались спустить его вниз. Драматичное повествование обрывалось на предложении «если мы не сможем, то будут другие. Однажды кто-нибудь окажется сильнее сговора островитян и сирен, я знаю». Так и вышло, и… это были не они. Старик подтвердил, что… восемнадцать лет назад с острова действительно пытались бежать пять человек, но за береговую линию их плот не добрался — сирены выполнили данное Свалю обещание и…

И.

Меня тогда едва не стошнило. Почему… они взяли короля Тириана на дно, а папу и маму… пустили на мясо?.. Я даже была готова встать бок о бок с отцом Кастеллета и Джарлета, останавливать всех наших родителей снова и снова, до последней капли крови и заново, попасть на рудник, но… Мы с Фарром распили бутылку мерчевильского на корме, заново переживая сиротство. Терять надежду ужасно, но еще отвратительнее, когда она умирает во второй раз.

— Селяви, как говорит Ро, — угрюмо усмехнулся Фарр.

Седые волосы, оттененные черными густыми бровями, ему на удивление шли.

— Что это значит?

— «Такова жизнь». Ее познания в друидском поразительно глубоки и хаотичны.

Помолчали.

— Не будем говорить Ис.

Конечно, не будем. Если вообще придется с ней говорить когда-нибудь.

— И Кастеллету… не говори.

Я отобрала бутылку и приложилась к горлышку. Закат багровым заревом сжигал небо и море под нашими ногами.

— Почему ты от него прячешься?

— Будто не знаешь, — фыркнула я.

Фаррел поджал губы понимающе.

— «Любовь».

— Чтоб она сгорела к морским медведям.

На следующий день Старик и Бруно превратились в… морскую пену. Аврора за общим отвратительно рыбным обедом рассказала грустную историю про сирену, которая вышла на берег ради возлюбленного, и превратилась вот тоже в пену потому, что он полюбил другую. Чак с матросами наперебой ответили ей историей матери Финтэ. Случившееся драматичное молчание неожиданно разрядил доктор Риньи — оказалось он недурственно играл на скрипке, а еще его звали Жиль. Чак и Ро — наши звезды сцены и бочки — начали подпевать на голоса, и в итоге получился неплохой такой день фольклора, с плясками и хохотом.

Мы с Фарром отсиживались в сторонке и тайном трауре. Я — в маске в качестве чинной жены квартирмейстера, а он… Он был капитаном.

Мы, вообще, теперь ели с командой.

«Искатель» по-прежнему упорно смотрел носом на норд-норд-ост, он был капитаном, а я — сестрой и наблюдателем. Ничто не изменилось.

Штиль стоял не только в воздухе, но и в наших душах.

Но танцы и песни после обеда все равно решено было ввести в расписание для поднятия морального духа. Мы шли на край света — это будоражило умы и пугало. «Темнейшество» и «светлейшество» хотели занять их умы и руки, и были совершенно правы. Драить палубу, проветривать и чинить паруса, рыбачить, стряпать с Гупо на камбузе — рабы остались не у дел.

Ввели «занятия по психосознательности». Аврора утверждала, что пусть «видений» нет, но если вдруг они вернутся, а ларипетра лопнет — надо уметь справляться. Занятия вели они на пару с Фарром.

По вечерам капитан учил экипаж и жену ориентироваться по звездам.

Прум кроме горе-рыбака оказался мастером по презепе и смастерил остров Гудру вполне правдоподобно. Фрида и мальчишки были в восторге и потребовали их научить делать такие же. В итоге к занятиям дня добавился, как окрестила это дело Аврора, творческий кружок. Я видела такие в ее лавке, мне они тоже нравились. Но вид озерка в лесу вызывал не очень приятные ассоциации. И я на «кружок» не ходила.

Я ходила к доктору Риньи. И — неожиданно — вместе с «дядей Тири» сидела над звездной пылью. Она казалась просто камнем, испещренным следами пальцев. А король Тириан — кроме сноба оказался умным дядькой, не зря сирены умыкнули его за мозги. Сидя у постели безжизненного Джарлета мы вспоминали родителей моих и Фарра, и… на сердце становилось почему-то легче.

Дядя Тири смирился со своим прозвищем, но так и не мог понять, почему его друг Лукреций Жан-Пьери однажды вдруг встал на дороге начатой экспедиции вместе с вооруженными людьми. И искренне жалел о его смерти, но — королю не до сантиментов, если он хочет править твердой рукой, и он был обязан с мятежниками поступить соответственно. И семьи надо было обезвредить… В тот момент он думал не о судьбе маленьких мальчиков, а о мире в королевстве — таков удел правителя… Отчего же, отчего Лукреций предал его?..

Тогда я и попросилась у Фарра в фольклорные дни читать команде историю Объединенных Королевств. И он, и Ро сочли это отличным политическим шагом.

Фи, меньше всего я тогда думала о политике.

И засела за описание и упорядочивание наполовину уничтоженных заметок моих, мамы, того, кто писал со слов Сваля историю Сарасети… То в лице Дика, то в своем расспрашивала членов команды об их легендах. И не то трактат, не то учебник рос.

А Чак занимался делами квартирмейстера на мостике и в каюте капитана. У нас отлично получалось избегать друг друга. Безо всякой на то причины. Я занимала каюту днем в образе Тильды Сваль, а он ночью, пока я была младшим помощником Диком в гамаке.

Я даже не задавалась вопросом, почему никто не спрашивает Дика, куда он девается днем.

Двадцать пятого орботто случился мой публичный дебют. Тогда песен и танцев не было, так как Чак и Риньи не пришли: неожиданно очнулся Джарлет.

У меня случилось плохое предчувствие, но я на него наплевала и провела урок.

История династии Сарасети и Мерчевиля вплоть до прибытия Сваля прошла на ура, Китэ, Прум и Мати добавили пару штрихов к первому в нашем мире учебнику истории. Я была счастлива впервые с начала штиля, позабыв о предчувствиях.

На ночь засиделась в нашей с Чарличком каюте — раз квартирмейстер прикипел бодрствовать у постели брата, то до утра все равно не вернется, он при брате теряет рассудок и память. Выписывая главу о возникновении Буканбурга, вынося на поля вопросы о недостающих подробностях, надеясь, что однажды мне будет кому их задать, я, похоже, уснула.

Утром меня разбудила боднув в нос Алиса.