Тильда. Маяк на краю света

Глава 29 О душевном вечере у жаровни, добре-зле-смысле-жизни и дне, который пришел

Льдистый залив, вечер двадцать шестого орботто.

Никто и не заметил, как темнота упала на палубу, а злой пасмурный ветер улетел прочь. Цикорра едва отправилась охлаждаться на противень. Аврора куталась в одеяла в полузабытьи, и змеи свернулись клубками под ее боками. Я теребила теплый хвост Алисы, уже затрудняясь пересчитать количество ворчливых «оторвешь» в ответ, и сменяла заре компрессы.

Укрыться в каюте она отказывалась наотрез, чтобы в каждый возможный миг выглядывать в море.

Риньи выбрался на руках Агоры и Соции совершенно мокрым и торжествующим одновременно с докладом уставшего Китэ «Капитан, течь устранена, бунтовщик в карцере, затычек из ушей никто не вынимал».

Сирены Льдистого залива на этой фразе расхохотались. Они тоже добрались до кормы и уселись на фальшборт, капая морской водой на доски. С новой перспективы с интересом разглядывали «Искателя» и высыпавших из трюма на палубу, потерявших челюсти матросов.

И я не имела ни малейшего понятия, стоит им позволять или нет. И стоит ли матросам открывать уши, не закончится ли это новым массовым прыжком в холодное море…

Тоскливо искала в темноте четыре синие точки. Или хотя бы две, признаться малодушно. Но не находила ни одной.

Алиса снова ворчала «оторвешь».

Тогда Хью Блейк предложил сиренам чашечку цикорры и душевный вечер в компании матросов империи ОК. Для гарантии перемирия он потребовал по серебряной чешуйке с хвоста. И только тогда позволил матросам вынуть затычки из ушей. Отдал команды, закрепляя штурвал: «Гроты и фок убрать!», «Кливера долой!» и прочее.

Вероятно, чешуйки что-то значили особенное.

Переодевшийся в сухое Жиль Риньи упал в притащенное плетеное кресло и объяснил эти маневры тем, что «Искатель Зари» ложится в дрейф до утра, что очень мудро, учитывая, что мы ждем капитана и квартирмейстера, да и неизвестно, что за берег перед нами.

— Нормальный берег, — пожала плечами одна из сирен.

Я задумчиво толкла в каменной ступке еще теплые зерна — хоть им и следовало после прожарки отлежаться хотя бы неделю для лучшего вкуса — и прятала подбородок в серапе, только уже и оно не спасало. От бессознательных переживаний, дневных ледяных душей и компании сирен мне было не по себе. Но если мы за мир… то нечего растить предубеждения…

Агора, явно отчаянно ревнуя к вполне осязаемой особи женского пола, проскрипела:

— Знаем мы ваше «нормально».

— Каннибалам верить нельзя, — поддержала товарку Соция.

Мы с доктором Риньи переглянулись, подняв брови, и даже расхохотались. Какое знакомое… понятие.

— Кто такие каннибалы? — спросила вышеназванная Нарви.

Ответил ей уже доктор:

— Те, кто практикует хищничество внутри вида.

— Но мы с вами — разных видов, — возразила подруга Нарви.

— К тому же, говорят, и вы варили похлебку из хвостов мерзлячек. Чем не хищничество?

— Ложь, — прокашляла идеалистка Аврора, ворочаясь между змеями. — Никому на «Искателе» такое бы и в голову не пришло.

Я торопливо кашлянула, услышав многозначительный хмык Алисы под подбородком и чьи-то смешки на трапе:

— Говорить так — говорили. Но это был морской медведь.

Нарви наклонила голову, принимая довод, и огонь зловеще отразился от ее острых, вполне человеческих черт лица, на которых вспыхнуло восхищение при взгляде на пламя.

— И почему же суп из хвоста медведя — благороднее, чем из хвоста сирены?

Я не нашлась, что ответить. Доктор Риньи хмыкнул в бороду и усмехнулся в кулак. Алиса буркнула:

— Вопрос бытия.

— У нас есть такие люди — вегетарианцы, — включилась в разговор Аврора, стаскивая со лба компресс и подвигаясь ближе к огню. — Они не едят мясо, вообще, кхе-кхе. Именно из этических соображений. Но вам ли жаловаться, Нарви?

— А про нас тоже говорят. Да, мы поддерживаем легенду — а что, круто ведь. Но есть человечину?.. — сирена скривилась и протянула руку к огню. — Фи, придет же вам такое в голову. Даже орки — или киты-убийцы, как вы их называете — нападают на людей редко, в крайних случаях, вроде сегодняшнего, в качестве защиты.

— По-вашему, — в разговор и на мостик беспардонно влезли взбешенные Фрида и Бимсу, — это нормально, что они и Вира слопали⁈ Он ведь никакого вреда…

Хью Блейк отслонился от фальшборта с укоризненным:

— Фри!

— Никакого вреда?.. — хихикнула Нарви. — Вот люди! Не понимают, что ответственность — дело коллективное.

И в итоге… каждый вид расплачивается за проделки единиц. Логично. Грустно. Правдиво. И… это именно то, что видится нам справедливостью. С узконаправленной точки зрения. Прав был Чак, когда сказал, что оттого мы и нормы добра и зла устанавливать не можем.

— Но он не виноват!

— Фри… — смущенно дернул подругу Бимсу за рукав. — Он… не был даже против… Как и мы.

Нарви заключила, как припечатала:

— Самые опасные существа в мире — это люди. И… нас неотвратимо тянет к вам.

— И к огню. Поразительный, правда, Нарви?..

Вторая сирена выгнулась всем телом, чтобы подвинуться ближе к жаровне и шлепнулась в фальшборта на палубу. В ее бесцветных блестящих глазах загорелась паника, когда она беспомощно забарахталась и забила хвостом, а с трапа налезла толпа матросов и жадно потянулась руками к разным частям тела несчастной.

Но Хью Блейк и Жиль Риньи отреагировали даже быстрее, чем связанная обещанием перемирия Нарви. Риньи вскочил со своего кресла и пальнул в воздух — матросы остановились. А Хью подскочил, подхватывая гостью на руки, вернул на борт.

Подорвавшаяся на своем лежбище Аврора воскликнула:

— И как вам не стыдно!

Будто этому сборищу матросни могло быть в принципе стыдно. Но… от слов зари они смутились куда сильнее, чем от выстрела Риньи.

— Это наши гостьи, поклявшиеся не причинять нам вреда, — сердито напомнил доктор, а Агора и Соция торжественно встали за его спиной и закивали головами.

— Не-про-сти-тель-но!

Подруга Нарви нехотя отпустила плечо Хью Блейка. Только отец Фриды на морскую деву даже не посмотрел. Он спокойно облокотился о перила мостика с глухим утверждением:

— Страх — вот что действительно опасно.

— Потому что порождает вражду, — согласился доктор Риньи и сел обратно в свое кресло.

Нарви заботливо обняла подругу, странно разомлевшую: вероятно, от появления еще одного «обаятельного мужчины». И не то сказала, не то спросила, вроде как безразлично:

— Вы обещали дивный бодрящий напиток.

Я почувствовала камень ступки в ладони; рука продолжала ожесточенно толочь зерна, а я и не заметила.

— Ах, да…

Высыпала молотую цикорру в котелок, залила водой.

— Давай, я повешу.

Это нашелся чудом уцелевший Дрок. И так… притихшие матросы выбрались ближе к огню, и мы сидели все вместе: сирены в шубах, мерчевильцы, буканбуржцы, гудруитяне, девушка из другого мира, внутренние демоны, перепутавшиеся между хозяев, дети, взрослые и… я.

Наслаждались… душевным вечером среди этой непонятной жизни. Рассказывали невероятные истории, в которых и не поймешь, где байка, а где — быль, передавали жестяную кружку по кругу и давились горькой гущей со дна по очереди. Это было настоящее перемирие, но кто знает, как надолго?..

А потом на прояснившимся небе случилась аврора бореалис. Мир вдруг засиял зелеными всполохами, потом сиреневыми, потом розовыми…

Жестянку уронил, кажется, Бимсу. Когда Фрида рассказывала, что на острове Гудру цикорру никому в голову не пришло жарить, а зря, потому что такой напиток куда лучше подходит для холодных ночей.

Это было великолепно до умопомрачения. И — никаких звуковых эффектов, сплошное безмолвие. Дрожит так, будто только вздохни — и чары развеются.

— Так вот оно какое… — прошептала Аврора.

Аврора Бореалис. Это… это правда на нее похоже. Неуловимо, волшебно и навеки изменяет душу.

Сирены фыркнули, отметив наше замешательство.

— Это называется солнечным ветром.

Солнечный ветер. Только ветром это назвать и можно. Только… не солнечным — скорее, сумрачным. Разноцветным. Как жеода…

— Говорят, Свалю удалось его поймать тысячу лет назад и заточить в компас, — добавила Нарви.

Поток заряженных частиц… Компас Мерче, он теперь у Кастеллета в кармане сюртука…

— Алиса… — прошептала я, — как у них дела… ты знаешь?..

Ящерица зевнула, уверенно и лениво заявляя:

— Раз я здесь, значит, живы и здоровы… Твои мотыли его в обиду не дадут. Даже китам-убийцам. Или ее пикси — темнейшество.

— Вообще, — прошептала Ро, вместе со змеями приваливаясь к моему плечу, — это было гениально… Поменяться демонами.

— Я тоже не знала, что можно.

Алиса шебурхнула языком. В наш разговор вмешалась Нарви — она сидела очень близко.

— Вообще-то — нельзя. Призвание видений — убивать.

— К себе мы беспощадны, но к тем, кого любим, бываем даже излишне мягкосердечны… Потому теперь они — спасают. И, Нарви… подружиться можно с кем угодно, разве ты не заметила?

И обвела рукой всех присутствующих. Под северным сиянием авроры бореалис экипаж «Искателя»… смеялся. Доктор достал скрипку и наигрывал контраданс. Бимсу вытащил Фриду танцевать, Хью позвал… вторую сирену. Обхватил крепко за талию и начал отплясывать, к ее полному восторгу.

Аврора тихо засмеялась:

— Бьюсь об заклад, скоро она начнет мечтать о ногах… Хотя опыт мамы Финтэ и Старика доказывает, что сирена вполне может стать женой человека…

И заря приняла руку Китэ, чтобы присоединиться к этой невероятности, которая творится всюду, где она появляется… Я посмотрела на Нарви. Она улыбалась.

— Я этот вечер впишу в анналы нашей истории, — призналась сирена Льдистого залива.

Я кивнула.

— Я тоже впишу. В наши.

— Я дам тебе свою раковину. Если захочешь почитать…

— И ты. Я тебе… дам свисток. Свисток моего кречета. Через него можно передать записку.

— В любое время.

— В любое время.

Едва обмен подарками свершился, меня вытащил с насиженного места Дрок, несмотря на все протесты. Пришлось вспомнить все па, которым учили при дворе в свое время.

Ко всеобщему удивлению, смельчаком, который забрал последнюю доступную пару — Нарви — был… раб Барм. Ему так и не дали имени, так что называли Бармом. Но танец был совершенно точно не в кодировке раба, которую сегодня добрую сотню раз нарушил Хью Блейк.

— Капитан! Он… танцует! — ахнула Ро, оборачиваясь ко мне из объятий Китэ.

— Танцует…

— Но ведь это невозможно! — воскликнул Дрок, вновь обдавая меня отвратным запахом изо рта.

Доктор резко прервал игру. Мы все так и остановились.

Капитан Барм еще выстукивал каблуками несуществующий ритм несколько раз, а крепко прижатая к нему Нарви ударяла хвостом по доскам в такт, но затем пара остановилась, обернулась в недоумении.

— А где музыка?.. в недоумении спросил… бывший раб.

Бимсу захлопал в ладоши и засвистел.

— Он вернул себе волю!

— Такое возможно? — раздались ахи.

— В теории — да, — констатировал Риньи, легонько ударяя себя смычком по щеке. — Занятие любимым делом в принципе оказывает расслабляющее влияние на мозг, а если добавить творческий аспект…

— Активная вовлеченность в чрезвычайную ситуацию, быстрая смена заданий, знакомая и любимая работа после бездействия, музыка, веселье, танец… — я начала загибать пальцы, и мне не хватило.

Вот и секрет… раскодировки рабов Буканбурга. Гениально и просто! Я потерла ладони.

Аврора заломила руки и то ли расплакалась от умиления, то ли у нее начался насморк, что тоже вполне вероятно. Подбежала к капитану, дотронулась до его плеча:

— Капитан Барм, вы меня помните?..

Мерчевилец моргнул пару раз. Нахмурил лоб.

— Аврора Бореалис?.. Вы тут что забыли?..

— Именно! Ха-ха!

И все мерчевильцы один за другим принялись бросаться капитану на шею, заодно обнимая и пораженную Нарви. Я качала головой, неверяще хмыкала, и Алиса не преминула поучительно высказаться:

— Эх, трусишка. Вот она — настоящая жизнь. В аквариуме такого не случается.

— Да знаю я… — завороженно отозвалась я, переводя взгляд на постоянно меняющееся небо.

Я впервые поняла порыв Ис сотворить империю из разрозненных королевств. Впервые прониклась верой Авроры в то, что это возможно. Потому что… «подружиться можно с кем угодно». Как и рассориться. И зависит это не от разных видов, не от событий прошлого и истории, не от наших личных страстей и демонов, а всего лишь… от самого обычного искреннего желания. Там, в самом глубоком внутри, где горит и бьется сердце.

Вот как доброта двигает горы. Незаметно. Не всегда. Не сразу. Но двигает. И достойна того, чтобы ее защищать любой ценой.

Не то, что правильно и справедливо. А то, что — доброе. Суть доброго написана у нас на сердце, хотим мы или нет. И только оно правильно, а остальное — туман войны. Кто прав, кто виноват, что такое зло, кого судить и надо ли — это не наша компетенция. Нам принадлежит только вот это невероятное тепло, которое есть сейчас. Ни за что его нельзя терять, тогда и мир… останется миром, в котором мы улыбаемся.

А я… сидела в аквариуме, изучая историю и этикет, поглощая булочки Кунста, смеясь и не зная, что ничего не знаю. И… чем больше я узнаю, тем увереннее могу сказать, что мне известно все меньше. Эта смена парадоксов… парадоксально мне нравится.

— Голубые огни слева по борту! — прокричал кто-то.

Мы все метнулись одной толпой, едва не сметая жаровню, и, казалось, починенный «Искатель» снова зачерпнет воды, на сей раз левым бортом. По морю будто бежали… три ларипетровых купола.

Три. Кто же…

В лицо вместе с морозным облачком пара мне врезался радостный мотыль.

— Они живы! Все!

— Шарк свой кристалл потерял, но его спасли, — объявил пикси.

— Хотя он и недостоин.

— Но он все же брат мужа Тильды.

— Угадай, кто спас?

— Дознаватель, конечно!

— Светлейш-шес-ство тепер-рь приз-знает…

Я упала на колени и расплакалась — напряжение наконец отпустило. Ро опустилась рядом, мы обнялись. Пикси, мотыльки, Алиса и змеи вились рядом в каком-то безумном карнавале. Хотелось одновременно смеяться под звездами, танцевать в цветных всполохах авроры бореалис, праздновать жизнь так, как никогда прежде, бросать ее смысл в сияющее всполохами небо, как шапки.

— Так закатим же праздник! — закричал капитан Барм, будто прочитав мои мысли. — Есть на вашем дрянном судне кок?..

С всеобщим хохотом ему на плечо опустил ладонь Дрок — мы обе тоже не могли сдерживаться и, вытирая слезы кулаками, смеялись и не могли остановиться.

— Вот ты и будешь. Говорят, Мерчевилю нет равных в кулинарном мастерстве.

— О, мы тебе покажем, Дрок, — отозвался Китэ. — Идемте… Барм. Простите, наш капитан, — и парень ткнул в сторону синих огней, — он возвращается. Так что…

Барм махнул рукой, что-то рассказывал про тушу кита, которую они освежевали, про то, что на жаровне поджарить — оно быстрее, и есть ли вино? Да какое угодно, лишь бы не буканбуржская кислятина…

В радостной суматохе никто и не заметил, что сирены перекидывают хвосты на другую сторону борта, собираясь тихо слинять. Вторая — весьма и весьма неохотно, все оглядываясь на невозмутимого, как скала, Хью Блейка, обнимающего Фриду за шею и что-то доказывающего Барму.

— Нарви… — оставив Ро, я успела поймать сирену за холодную руку: один вопрос по-прежнему не давал мне покоя. — Но если вы не… не убиваете, то что случилось с моими родителями?

— Твоими родителями?..

Нарви остановилась. Заглянула в глаза. И этот взгляд перекрыл все предыдущие, от которых я боялась спать. Я торопливо пояснила:

— Они пытались уплыть с острова Гудру на плоту. Старик сказал, что сирены не позволили им и… так они нашли свой конец. Если они не… ели людей, то что сделали?

Нарви побарабанила себя по подбородку.

— Да мало ли опасностей? Я плохо знаю те воды. Могли удариться головой о камень. Попасть на дно.

— Рыбы-ножницы, — вспомнила я. И содрогнулась.

Каждая новая судьба неизвестно, не страшнее ли предыдущей.

Нарви кивнула. Потрепала меня по плечу.

— Понимаешь… для нас люди — это… ну, другой вид. Понаблюдать за вами, развлечься… Вы так легко поддаетесь эмоциям, что это то еще зрелище. Хоть запасайся сушеными водорослями. Но вечно торчать на поверхности опасно. Проще забрать домой спектакль… Ну, как-то так мы думаем. И смерть ваша — вы так бренны… Умираете легко, от чего угодно. Удариться головой о камень. Не подумать о рыбах-ножницах. Или просто постареть. Воздух ужасно влияет на кожу. Ты… береги свою. У тебя уже… морщины страшные.

Я заслонила лицо, вспомнив о них. Маска! Слизь уже давно…

— Прощай, сестра. До встречи.

Нарви махнула прямо с кормы вниз. Я лишь наклонилась вслед, чтобы увидеть смутный круг из пены.

— Сбросить трап!

Аврора подбежала, затеребила меня, и я забыла про шрамы. Один за другим матросы вытаскивали мокрых, уставших насмерть героев дня — короля Тириана Басса с арбалетами на плече, капитана Фаррела Вайда, что тащил полуживого Седрика Джарлета с перевязанным глазом и, конечно, квартирмейстера… Чарличка Кастеллета.

Я не сдержалась, протолкнулась сквозь толпу и повисла у него не шее, счастливо визжа. Алиса и мотыльки вились вокруг, и в этом Льдистом заливе распускались цветы в наших душах.

— Трусишка… — усмехнулся Чак мне в ухо.

А я… целовала его в щеки, в нос, в лоб, в губы, смеялась, терлась носом в висок…

— Может… — вот уж права Нарви, мы вечно в эмоциях! Он ведь еле стоит! — проводишь меня в каюту?.. Я еле на…

— Сначала поесть, — не согласился неизвестно откуда появившийся Барм, и хлопнул Чака по плечу. — Кастеллет! Ну, кто герой, как не ты? — и обнял старого партнера. — Так ты теперь капитан?

— Квартирмейстер… — в недоумении пробормотал Чак, даже обретая голос. Оперся на меня слегка, проморгался. — Барм?.. Но как…

— Ой, тут столько всего произошло!

Не узнаю себя — просто будто радостный пес, что прыгает вокруг хозяина на задних лапах… Куда, Тиль, куда ты с эмоциями⁈.

Наконец я заметила, что Седрика положили на недавнее лежбище Ро, и доктор его осматривает. Фарр так же устало опирается о плечо Ро, а Хью Блейк докладывает ему обстановку. Король Тириан занял кресло Риньи и греет ладони у огня…

— Может… — шепотом уточнила я, — и правда поешь?.. Ведь целый день голодный…

— Спать, — мотнул Кастеллет головой твердо, — сначала спать. Ты со мной?..

Утренний луч тыкался в щеку теплым носом.

Я потянулась, не переворачиваясь с бока. Давно не спала так сладко. С тех самых пор, как…

— Ну ты и соня, трусишка, — сонно пробормотали у меня над ухом.

Я обернулась через плечо. Мою спину к своей груди прижимал… муж. И улыбался так же лукаво, как в день нашей встрече в «От пуза». Я хмыкнула прямо ему в нос.

— Будто ты — нет.

— Мне можно. Я до сих пор бегу по морю в прозрачном шаре, стоит закрыть глаза… Знаешь…

Кастеллет перевернулся за спину, не выпуская меня из объятий, точно игрушку, и я лишь умудрилась повернуться к нему лицом, и мы оказались нос к носу, грудь к груди. Укрытые все той же шкурой морского медведя, и одежды на нас… не то, чтобы полный комплект.

Ах да… Ведь мы валились с ног продрогшие, мокрые, холодные. Как же иначе — надо было избавиться от одежды, повесить просушить, чтоб утром было что надеть, чтобы не заболеть, чтобы провалиться в целительный сон без сновидений. Простой закон терморегуляции, нервической системы и выживания — никаких сомнений и возражений.

А теперь… я тону в его улыбке. И все законы перестают иметь значение.

Даже мотыли спят. Алиса. Мы снова возмутительно, безобразно, восхитительно… одни.

— … когда мне было лет восемь или семь… Я не мог понять, как родителям не тесно спать под одним одеялом — для меня делить с Шарком даже кровать было бы унижением, немыслимым, чем-то, что «никогда!», а уж одеяло!.. — я рассмеялась, провела пальцем по его волосам. Непослушные, жесткие, пропитанные солью. — И тогда мама сказала «однажды — придет день — и ты захочешь просыпаться не один, Чарли». Этот день пришел. Теперь я понимаю… Да. Больше никогда не захочу.