Тильда. Маяк на краю света

Глава 27 О признании в коридоре, затолканной внутрь боли и явлении подводного чудовища

Северный край моря Белого Шепота, двадцать шестое орботто.

Я так и села прямо к Ро на кровать. Да, в нашу юность было модно рассказывать на ночь леденящие душу истории про этих ужасных созданий. Морских медведей они разгрызали одним ударом челюсти, коллективно могли победить даже подводных чудовищ размером с площадь, для моряков означали жуткую неминуемую смерть и… вообще, будто бы вымерли давным давно. Все знают: никаких китов-убийц не бывает, они засели глубоко в разряде морских страшилок для подростков.

А здесь, на северном краю мира, в самом начале ледяного лета… По низким волнам плавают глыбы льда и именно киты-убийцы атакуют «Искатель Зари».

Ро же, наоборот, подобралась и выразила интерес:

— Я про них слышала…

— Это ведь только предания… — прошептала я.

Не передать словами, как бы я не хотела утонуть в ледяной воде. Возможно… ларипетра?.. Да никогда я не полезу в воду к китам-убийцам! А что делать, когда электролиз себя исчерпает?..

Сколько легенд оказались реальностью в этом кошмарном путешествии?.. Я схватилась за голову.

— У нас тоже есть понятие «кит-убийца», — сообщила Ро. — Но это ошибочный перевод названия «убийца китов», и мы как раз ее и видели — косатку. Косатки не нападают на людей, да и на корабли редко, разве ради развлече…

Новый толчок и жалобный скрип обшивки не дали ей закончить.

— Ради развлечения⁈.

Я даже расхохоталась. Вокруг сплошной абсурд. Ро отбросила одеяло.

— Идем, — решительно шлепнула она босыми ногами о пол, снова кашляя.

Я воспротивилась:

— Куда⁈

— На палубу, конечно.

— Ро!

Она, уже успевшая засунуть нос в сундук, обернулась:

— Врага надо встречать лицом к лицу, Тиль. А не прятаться в темном углу. Оно тогда и страшнее. Первый и самый главный принцип борьбы со страхом.

Кого мне это напоминает. Хоть за голову хватайся.

— Но Фарр…

— Ситуация изменилась. Да что же такое!

Я подняла глаза к потолку. Ну, что с ней поделаешь… Взяла подругу за руку:

— Пошли.

— Куда?..

— Одеваться. У Чака целые залежи барахла, найдем и тебе свитер, заря.

Капитанскую каюту благоустроили, конечно, кое-как. Только строго стол, сундук, кувшин, тумба — все такое. И никакого вам лишнего сибаритства — это вам не мой расчудесный муж с коротким, но бурным эрловским прошлым.

В коридоре мы с ним и столкнулись. Кастеллет казался… перепуганным?.. Беда, если даже Чарличек испугался… Но, едва он узрел нас, как по лицу его расползлось облегчение. Бросился вперед — ну, понятное дело, Ро… Я посторонилась Но Чак схватил за плечи МЕНЯ и, оцепеневшую от неожиданности, затряс:

— Разве можно так пугать, трусишка⁈

Я зажмурилась и открыла глаза. Я сплю иль брежу?..

— На палубу не вышла, в каюте нет, я уже испугался, вдруг упала за борт, а никто не увидел, и все…

Я скосила ошарашенные глаза на Ро, но та лишь довольно закусила губу: дескать, а я говорила. Быть не может. Он… в меня?..

Ах, нет, нет. Да и влюбленность мешает здравому рассудку… Я снова посмотрела на Чарличка, собираясь с духом, чтобы его отчитать за столь легкомысленное поведение, установить между нами такт, сказать, что даже если ему что-то кажется, то это совершенно точно лишь кажется, ведь он так непостоянен, когда он… обхватил мои щеки ладонями и неожиданно поцеловал меня прямо в губы.

Все логические доводы, возражения и планы на жизнь у меня из головы испарились. Когда я пришла в себя, Авроры и след простыл. В коридоре мы стояли совершенно одни. Надо было сказать хоть что-то. Да?

Потому что мотыльков тоже не было. Не было даже Алисы. Одни, наедине с этим… всем.

— Хорошо, никто кроме Ро не видел, что ты поцеловал своего младшего помощника… — пробормотала я, понимая, что ни невидимая слизь, ни обычно надежно смуглая кожа не в силах скрыть моих пунцовых щек. — Но, Чарльз, такие… мм… выражения дружбы… они слишком…

Раздался новый удар, нас швырнуло о стену, каким-то чудом Кастеллет спрятал мою голову у себя на груди, так что я и не ударилась-то в принципе. Только лента от того движения развязалась, и волосы рассыпались повсюду, где не лень. Чак пропустил пальцы сквозь них, не спеша подыматься. Вдохнул полной грудью, зарываясь в них лицом.

Ему следовало пытаться проделывать такое с Авророй, не со мной… Столь нежная ласка застала меня в не меньший расплох, чем поцелуй. Но поцелуй он хотя бы уже проделывал для «виду».

— Нам пора… — я попыталась встать, как ни в чем ни бывало, но его длинные ноги упали поверх моих поджатых колен, и подняться было невозможно.

— А сердце стучит, как у зайца… — усмехнулся Чак, уловив это моедвижение. — Ох, Тильдик, Тильдик.

Встал и подал руку. Потянул на себя, и я так и упала подбородком на его плечо от неожиданного дерга.

— Не знаю, когда мы сможем снова поговорить… — прошептал он в ухо. — И я не мастер признаний или обещаний — я попросту в них не верю…

В горле у меня пересохло. Но я попыталась сострить:

— А в Стольном ты наобещал с три короба…

Попалась, как бабочка в огонь фонаря.

— Это все было неискренне. Такое — легко. Такова ведь вся моя жизнь, Тиль… понарошку. Так не страшно. А по-настоящему, серьезно — очень, понимаешь?

Честно — не очень. И даже очень не. Я совершенно не понимала происходящего.

— Ты хочешь сказать, что…

— Я боюсь сказать что-либо, трусишка. Но только что понял, если не попробую, несмотря на этот страх, вдруг следующего на то шанса не случится?

Он чуть отстранился и снова взял мою голову в свои ладони. Мягкие, теплые, родные… Будто так и надо. Какой уж тут рассудок?..

— Тиль, кажется… я люблю тебя.

И съел все свои губы трубочкой внутрь, а в глазах такая убийственная неуверенность… совсем не как у Кастеллета. Я думала: смеяться от горечи или плакать о счастья?.. А в груди — или даже где-то много глубже — расцветало что-то огромное, такое, что вместиться внутри ни по одному из физических законов не могло.

И пусть киты-убийцы подождут.

Чак, видя мое молчание, торопливо начал пояснять:

— И поэтому… ты вольна не быть моей женой — я понимаю, что испорчу тебе жизнь, коль стану требовать быть рядом с таким вруном, как я, просто потому, что хотела спасти друзей… Ты… свободна, Тиль. Я подарю тебе фамилию Сваля, если хочешь, но не прикоснусь и пальцем, я…

Я тихо рассмеялась. Вот же дурачок. Глаза Чарличка забавно драматично округлились, уголки губ мгновенно упали, а брови скорбно съежились.

— Ты уже прикоснулся. Не раз. И не пальцем.

Чак смутился. Смутился⁈. Я разровняла складку на его лбу указательным пальцем, задержала движение, пока он не посмотрел в мои глаза. И улыбнулась как можно честнее.

— Но это ничего.

— Ты… — все его существо пронзила дрожь. — Дослушай, Тиль… Пока мне хватает смелости. Вот так я думал. Я говорил себе, что ты просто друг, просто Тиль из Стольного, что умеет слушать, открыв рот, уши и сердце, когда зевает, гуляя со мной до рассвета, когда еле стоит на ногах в морозный откат, когда мечтает дать мне затрещину. Очаровательно смущается, когда я ее дразню любовью, верит во что-то лучшее во мне, чего и я не вижу, и меняет свою жизнь на мою, и держит за руку, и… Я не заметил, как мне вдруг стало важно, чтобы ты улыбалась, и потому я осознал, что испорчу жизнь моей доброй Тиль, если останусь рядом, а это то единственное, чего я совершенно точно в жизни не хочу — все эти две недели я надеялся, что смогу держаться подальше, и лишь приказал экипажу не трогать Дика, и проследить, чтобы никто его не обижал…

Я выпучила глаза:

— Ты им рассказал про Дика⁈

Так вот почему никто не выпытывал у меня, почему я появляюсь в темном кубрике лишь на ночь… Вот почему все были столь таинственно предупредительны и выделили гамак у окна, где воняло меньше всего…

Весь «Искатель Зари» в курсе нашей семейной жизни… Прелесть. Возмутительно! Меня охватывали растерянность, злость и растроганность одновременно и поочередно. Что за… большой милый ребенок. И сердиться ведь…

Вспомнила слова Фарра: «пусть я и сержусь чаще, чем думаю, что люблю, но рядом с ней я чувствую себя живым». Брат всегда знал, что говорил…

Он боялся испортить мне жизнь. Вот же глупенький…

— И у меня получалось, хотя, застав тебя в каюте на рассвете… я обрадовался, — Чак виновато почесал затылок, продолжая безмерно мило переживать, глядеть куда угодно, кроме как мне в глаза. — Но сегодня твои мотыльки сказали… нет, ты сказала… что для тебя это все больше, чем дружба. И я хотел… я подумал… я понадеялся… Вдруг это возможно, а я даже… не спрошу?

Его смущение, красные щеки, влажные глаза были столь трогательны… что у меня не хватило сердца водить Чарличка за нос.

Я обняла его крепко-крепко. И поняла, что и сказать-то не знаю, что. Он мастак говорить, а я нет, но ведь все… уже сказано.

— И что ты хочешь спросить?

— Ты…

Наверху забили в склянки, топот полусотни ног по палубе, казалось отбивает такт по самым почкам.

И крик «свистать всех наверх!».

Абсолютный раздрай в глазах Чака, который понимает, что как члены экипажа мы обязаны подчиниться приказу, но как люди — если не договорим сейчас, то кто знает, что потом…

— Чарличек, — поэтому просто сказала я, понимая, что это у Ро и Фарра получается не обращать внимания на то, что они заложники и выяснить все на виду у всех, а я китов-убийц отодвинуть в сторону так запросто не смогу. — Я тоже тебя люблю.

Рыжая физиономия расцвела. Сначала неуверенно и робко, а потом — абсолютно, до самой последней черточки. Чак обхватил меня под ребрами, закружил, едва не обив мне щиколотки о стены сквозь тонкую кожу сапог.

— Правда? Мне не показалось? Ты правда все это время…

— Да. Поставь меня и… пойдем уже… Если хоть половина страшилок — правда…

— … то мы умрем как настоящие влюбленные.

Чарличек послушался и поставил меня на пол, весело чмокнул в щеку и, схватив за запястье, потащил за собой. Сумасшедший. Я умирать не собираюсь. Не хочу. Уж точно не сегодня. Когда он, кажется, любит МЕНЯ.

— На палубе от меня не отходи. Дрока уже выбросило за борт.

Меня будто окатили ледяной водой, и все наваждение признания исчезло, как красивый сон, что совершенно точно не мог быть явью.

Дрока больше нет⁈. Я остановилась возле тех самых пяти ступеней, свободной рукой оттянула вдруг ставший тесным ворот свитера. Легкие сковало, сразу все смерти перемешались там… где было так страшно, так невероятно…

Чак обернулся. Ударил себя по губам.

— Прости, вот я идиот, не подумал… Мы вытащили его, Тильдик. Твой друг промок и продрог, перепуган до смерти, но жив и здоров.

Вытащили… Но меня уже трясло. Словно наяву увидела родителей на плоту, юркие серые тела сирен, острые зубы, безнадежность дна, смерть… ИХ вытащить было некому… И все, что есть теперь — мамина шкатулка с записями о прятках на острове Гудру. Я знаю, знаю, что это жизнь, проклятое «селяви», и я взрослая, и это все случилось так давно, я пережила это тогда, и я пережила это сейчас… Но здесь стоял Чак, который совершенно неожиданно пришел взять мою душу за руку и отвести куда-то, где жизнь течет совсем иначе… Смотрит на меня, как на самое большое сокровище на свете… И, как и предрекала Ро, затолканная внутрь боль неожиданно вышла наружу с новой силой.Крупные слезы горошинами покатились на щеки. Вероятно, смывая сиренову слизь.

— Трусишка…

Чак без колебаний привлек меня к себе. Тепло, колючий воротник такого же свитера так же пахнет козой, серапе уже пропахло солью моря… Я продолжила рыдать, а он гладил меня по голове. Я… мне так не хватало вот этого чувства абсолютной, пусть и призрачной безопасности и тепла в объятиях того, кто… оказывается, любит, что даже начала захлебываться.

— Ну, что ты?.. Я тебя так напугал признанием? Так я ведь и сам…

Я замотала головой у него под подбородком, стукнула кулаками в грудь.

— Папа и мама… они погибли. Я надеялась, что выбрались, но… в шкатулке… и Старик подтвердил…

— О, Тильдик…

И он обнял меня еще крепче, будто это было возможно. Гладил по спине и по голове, не спрашивал и не говорил ничего, просто… был. И я твердо понимала: и будет. Это куда вернее всего, что он бы пообещал. Вот этот… бесценный момент.

Потом чуть отстранил, начал пальцами и ладонями вытирать слезы, достал кружевной мерчевильский платок… Я с готовностью подставила нос и позволила отереть мне лицо и сопли.

— Потеря близких — это вечно незаживающая рана.

Он знает не понаслышке. Я прижалась к его плечу.

— Без них мы будто… плывем совсем одни в ночном небе, никто не знает, откуда, никто не знает, куда — всюду темнота…

Погладила его руку, уловив этот отстраненный, полный страдания тон.

— Больше нет, Чарли. Больше нет.

Он обратил взор ко мне, теперь — полностью осознанный, собрал мои пальцы в свои и медленно поцеловал, не сводя завороженного и завораживающего взгляда теплых карих глаз.

— Я давно потерял надежду, что это чувство ко мне вернется.

— Я… тоже. Хотя я… не надеялась. Мне надежда казалась бессмысленной.

Чак уморительно растроганно поджал нижнюю губу и снова меня обнял. Но уже не как защита, а как кто-то, кто бесконечно рад обретенной казавшейся невозможной надежде. И я так же прижалась к нему, каждой клеточкой души, отчаянно зажмуриваясь и отпуская боли и страхи.

Дверь над нами с грохотом распахнулась, кусачим морозом впуская в мир действительность. Ах, да… киты-убийцы и свистать всех наверх… Но разве это теперь страшно?..

— Вот они где! — прогремел голос Фарра, вряд ли похожий на довольный. — Команду не слышал, квартирмейстер⁈

Мы расслабили объятия ровно на столько, чтобы быть в состоянии поднять совершенно умиротворенные лица на своего капитана. Кажется, он был удивлен и растерян.

— Я же тебе говорила…

Из-за спины «темнейшества» выглядывала лукавая рожица Авроры, частично спрятанная в мерчивильскую шаль. И еще чрезвычайно хитрая — дяди Тири.

— Пардон, — отпустив всю меня, кроме руки, поклонился всем троим Чак со своей обычной насмешкой. — Но лирическая пауза во всей этой драме была необходима. Спросите зарю — она знает простейшие основы драматургии. Что там с китами, капитан? Не отстают?

И мы деловито скользнули наружу, быстрой очередью шагов пересчитав все пять ступенек, я даже не заметила как. Деловит был Чак, не я, конечно же: я — так, за компанию. Но зато теперь… в полном праве.

На палубе, подобно лесному зверю, выл льдом ветер, и я тоже засунула нос в свитер поглубже, проверяя мельком наряд Авроры: но кроме шали на ней был уже комплект штанов, свитеров и Фарреловского искусанного рыбами на острове плаща.

Еще бы: ее муж — лучший контролер на свете.

День был сед, как Фарр и Хью. А море… пестрело подводными опасностями черных плавников и льдинами. Я сжала ладонь Чарльза.

— Держатся на расстоянии, — сообщил закутанный в плащ Гупо. — Гарпун их напугал. Но по-прежнему не отстают. Разрешите открыть охоту, капитан?

Я отерла лоб ладонью. Только этого не хватало.

— Мясо нам бы не помешало.

Но вот это — правда. И все же… охота на китов-убийц…

Фарр покачал головой, подходя к борту, оценивая опасность. Я насчитала восемь плавников. Разрезали волны возле льдин, как нож режет масло. Безмолвие врага и неотступность пугали сильнее, чем атака.

Аврора встала рядом с Фарром, перегибаясь через перила с выражением наивысшего любопытства.

— Если Ро права, и киты-убийцы спутали «Искателя» с крупным китом, на которого они и вправду охотятся, то не стоит их злить без причины. Пока подождем, но будьте наготове. Все привязаны? — и черный Фаррел зыркнул на боцмана и кока.

Тот вытянулся в струнку.

— Так точно, капитан!

Я прищурилась и разглядела, что каждый матрос был обвязан вокруг пояса веревкой, которая крепилась к мачте или вантам. Впередсмотрящий — и вовсе — к самому вороньему гнезду. Судя по птице на плече — моей птице — это Голубинка. В общем, экипаж к выполнению команды подошел серьезно. И — держу пари — у каждого был в сапоге нож, чтобы, если придется, быстро перерезать страховку и перейти к активным действиям.

— Аврора, на мостик, — приказал Фарр жене, обернулся на нас: — И вы тоже.

Ро даже не подумала дуться на столь приказной тон, ну, и я не стала. Чак же в принципе на такие вещи смотрит проще. У штурвала Фарр велел Чаку привязаться подобно матросам, и сам сделал то же самое, а нас с Аврориком мужья попривязывали к себе спина к спине.

— Если снова ударят, чтобы вас не собирать из воды.

— Вон, смотрите! — воскликнула Ро, простирая руку с вытянутым пальцем вперед, — кит! Вот и те, на кого ваши киты-убийцы и вправду охотятся. О-о!

Мне со спины Чака было видно отлично: на поверхности серого моря что-то двинулось, прыснуло фонтаном. И… огромный хвост, бьющий по глади моря столпом пены.

Подводное чудовище!

Чаку же и Фарру пришлось развернуться вполоборота, да и рулевой — Мати — тоже выкренился, чтобы разглядеть, что там такое.

Как раз чтобы увидеть громадную тушу, будто взлетающую в небо из самых глубин, переворачивающуюся полосатым животом к нам и падающую плашмя во все еще белые волны. Животный страх перед неизвестным и чем-то столь огромным и незнакомым парализовывал, но… зрелище было захватывающим, брызги долетели до наших лиц, и сердцу хотелось еще и еще.

Наверное, страшные истории мы рассказываем ради вот этого же чувства. Великолепно и пугает до дрожи в пятках.

— Вот это и есть настоящий кит, — затаив дыхание, прошептала Аврора.

Мати пораженно спросил, кивая на плавники наших спутников:

— Они, что же… охотятся вот на это подводное чудовище?..

Ро кивнула.

— И победят⁈

Невозможно!

— Если здесь все так, как приходилось видеть мне… то вполне могут. Косатки — очень социальные млекопитающие… Они могут выдрать кусок мяса прямо на ходу…

И Ро скривилась. Вот же заря…

Мы так невольно и обернулись к черным плавникам тех, кого она назвала косатками. Один, два, три… семь.

Резкий толчок сотряс корму. Мати не удержал штурвал, и тот резко скрутился влево. «Искатель» дал еще больший крен, нас бросило к левому борту, но удержали веревки; только тугая перевязь больно впилась в живот, и я порадовалась, что мы еще не завтракали.

Фарр вместе с Ро тоже повисли прямо у борта. Фарр — лицом к морю, Ро — искаженным от ужаса к нам.

— Трусишка? — услышала я вопрос Чака из-за спины.

Я кивнула, но поняв, что видеть меня как следует он не может, сказала:

— Я в порядке.

— Морские медведи, — прозвучал сбоку глухой рык Фарра.

— Темнейшество?.. Тиль, раз, два, встали!..

Без «раз-два» не получилось бы: веревки мешали, заставляли заваливаться то одного, то другого.

Фарр по-прежнему глядел в море. Ро пыталась исхитриться и сделать то же самое, пока не провертелась внутри перевязи и не оказалась теперь прижата к его спине грудью.

— Похоже, они повредили руль, — указал Фарр вниз пальцем. — Мати! Попробуй повернуть легко вправо…

Я, привязанная к Чарличковой спине, отлично видела, что Мати честно пытался выполнить приказ. Но «Искатель» отказывался слушаться. Неудачный поворот боком к волнам нещадно качал, и, если бы Чак не стоял на ногах твердо, меня бы давно катало по палубе.

Черные плавники синхронно сменили направление и устремились в ту сторону, где мы только что наблюдали полет подводного чудовища над волнами, похоже, забыв про нас и узрев свою настоящую жертву. Все восемь.

— Капитан! — проорал с палубы Гупо. — Течь за якорным клюзом!

Вот так дела.

— Брасопить реи, — сказал негромко Кастеллет.

ПОДсказал. Фарр тут же гаркнул четкий приказ, оборачиваясь лицом к палубе:

— Отставить страховку! Брасопить реи! Оверштаг через мертвую зону!

Как и ожидалось, блеснули ножи, и вот — моряки были свободны, побежали по вантам, как муравьи… Кажется, я даже разглядела дядю Тири.

Отвязали и нас.

— Со шканцов ни на шаг, — приказал Фарр сурово.

А Чак нам весело подмигнул. Ну да… чрезвычайная ситуация, и он снова в своей стихии.