Триумф безголовых

Глава 2

По отношению к Тандерстаду ван Бьер испытывал смешанные чувства.

Он ненавидел базарную толчею, крики и конское ржание. Ненавидел вонь мусорных куч, конюшен и сточных канав. Ненавидел стук копыт и колес по булыжникам мостовой. Ненавидел мутные воды реки Зирт, пропахший рыбой речной порт и скользкую набережную. Ненавидел полощущиеся на ветру флаги и развешенное повсюду на веревках белье. Ненавидел расфуфыренных матрон и их обвешанных золотом, пузатых кавалеров. Столь же сильно он ненавидел покрытых струпьями, вшивых нищих, попрошаек, воришек, пьяниц и иной сброд. Он ненавидел наглых стражников, но еще больше – храмовников Капитула, что ходили по столице, вынюхивая богохульников и вероотступников. Он ненавидел лавочников и ремесленников, дерущих за свой товар и работу баснословные деньги. Он ненавидел столичные кабаки, шумные, неуютные и больше напоминающие проходные дворы. Баррелий ненавидел здешние башни, храмы, дворцы, мосты, крепостные стены и вообще улицы с площадями. Огромные каменные постройки поражали симметричностью архитектурных форм, но глаз старого вояки почему-то не замечал в этом красоты…

Проклятье! Наверное, гораздо проще перечислить то, что кригарийцу нравилось в столице Эфима.

А нравилось ему то, что другого такого города на свете не было. Даже Дорхейвен со всеми своими прелестями не дарил ван Бьеру тех впечатлений, какие он получал в Тандерстаде. При том, что Дорхейвен был более огромным и многонациональным, он все равно оставался провинцией. Точнее, не в меру разросшейся деревней, где понастроили для солидности каменных зданий и обнесли ее крепостной стеной.

Столица Эфима была не такой. Бывая здесь, Баррелий словно попадал в другой мир. И это чувство непривычности бодрило его и манило на поиски приключений. Отчего ненависть к этому городу перерождалась в желание покорить его. Но поскольку сделать это оружием монах не мог, он довольствовался походами по злачным местам и оставлял там о себе память. И добрую, и не очень. Но как бы то ни было, нынче его хорошо знали во многих кабаках и дешевых борделях столицы. А когда в список последних вошли легендарные «Сады Экларии», ван Бьер мог с гордостью считать, что перед ним пал главный бастион на этом участке здешней «обороны».

Но сегодня кригарийца ожидал настоящий триумф – он шел во дворец самого тетрарха, где доселе ни разу не был.

Кригарийцы давно не вели монашескую жизнь, ибо культ богини войны Кригарии зачах с гибелью их последнего монастыря. Сегодня оставшихся в живых пятерых кригарийцев называли монахами лишь по старой памяти. Но им нравилось такое положение дел. Тем более, что они по-прежнему вели бродячий образ жизни. А все заработанные ратным трудом деньги тратили на покупку хорошего оружия и незамысловатые солдатские увеселения.

По этой причине ван Бьер не озадачивался поиском наряда для визита к Вальтару Третьему. Тетрарх ведь знал, что зовет во дворец бродячего монаха, и вряд ли обидится на него за такой внешний вид. Все, что сделал Баррелий, это постирал и заштопал свою повседневную одежду, отмыл от грязи сапоги и отказался от выпивки накануне знаменательной встречи. Иными словами, проявил к тетрарху почтение, которое прежде оказывал немногим.

То, что за ним ведут слежку, он заметил еще на подходе к дворцу, но не придал этому значения. Потому что не сомневался: едва Вальтар соизволил принять у себя язычника, как «востроглазые» – ищейки из тайного сыска, – немедля взяли кригарийца под надзор.

А может, это были не они, а соглядатаи Капитула – и такое не исключалось. Но начатая вокруг ван Бьера шпионская суета была в порядке вещей. Поэтому он шел к цели спокойно, без суеты и не делал ничего, что могло вызвать подозрение.

Догадка насчет слежки подтвердилась, когда Баррелий миновал посты дворцовой стражи. Сначала его остановили на мосту, что вел на остров Мунрок; одноименный дворец тетрарха был возведен на плоской скале, торчащей посреди реки. Стражники с копьями преградили монаху путь, но когда он представился и рассказал о цели своего визита, позади них возник неприметный человечек в серой одежде. Который велел пропустить кригарийца, и те беспрекословно подчинились.

То же самое произошло за мостом, у ворот крепостной стены, а затем на дворцовом крыльце. Парадные ворота, правда, ван Бьеру уже не открыли. Очередной серый человечек велел ему сдать оружие и проводил его внутрь через вход для слуг. А затем повел гостя по коридорам, нудным голосом объясняя ему, как надо вести себя перед тетрархом.

Во время этой прогулки позади монаха неотступно шли два стражника. Без копий, но с мечами, и кригариец счел их серьезными вероятными противниками. Что стражники думали о нем, на их невозмутимых лицах не читалось. Что тоже делало им честь: противник, способный контролировать свои эмоции, всегда опаснее противника, выставляющего те напоказ. Ван Бьер сам обладал незаурядным хладнокровием и легко распознавал тех, кто был равен ему по силе и мастерству.

Слушая наставления провожатого, Баррелий во все глаза таращился по сторонам. Не мог не таращиться – слишком величественными были коридоры, по которым он шел.

Мунрок был не первым и даже не десятым дворцом, где ему довелось побывать. Но – первым дворцом такого размера и изысканной красоты. Вторым в этот список надо было внести дворец султана города Этнинар, где монах гостил после победоносного штурма одной мятежной крепости; тогда ван Бьер сражался на стороне правителя. Но у того с Вальтаром Третьим были разные представления о роскоши.

Султан обожал блеск золота и драгоценных камней. Поэтому его обитель напоминала сокровищницу, в которой певчие птицы сидели в золотых клетках, а колпаки шутов были расшиты изумрудами и рубинами. Тетрарх же отдавал предпочтение иным богатствам – произведениям искусства. В чем кригариец, привыкший судить о ценности вещей по их весу, плохо разбирался. Но и у него хватало ума понять, сколько труда вложено в ту или иную картину, гобелен, статую или мебель.

Да что там – даже пол, стены и потолок Мунрока обладали немалой художественной ценностью. Желая поразить гостей, правитель Этнинара обвешал бы какую-нибудь колонну золотыми светильниками, тогда как Вальтар отдавал ее в руки лучших резчиков по камню. И те, покрывая ее барельефами и узорами, делали так, что иные украшения ей больше не требовались.

То же самое с полом. Султан не мудрствуя лукаво стелил изысканные ковры на обычные каменные плиты. А тетрарх приказал сотворить у себя такие полы, прятать которые под коврами было бы сродни варварству. Да и просто топча сапогами вычурную гранитную мозаику, ван Бьер не мог избавиться от мысли, что он святотатствует и ему придется за это ответить.

Разумеется, тетрарх не собирался принимать монаха в тронном зале в присутствии свиты. Такую картину мог вообразить лишь наивный я, а Баррелий об этом и не помышлял. Хотя взглянуть на большой или малый тронные залы не отказался бы. Если уж его впечатлили коридоры, как же тогда он взирал бы на главные дворцовые помещения?

Прогулка закончилась возле двустворчатых дверей высотой в два человеческих роста. По здешним меркам – ничем не примечательных. Ван Бьера провели мимо множества таковых и эти были не последними в коридоре. Разве что перед ними стояли двое стражников, а другие комнаты не охранялись. Провожатый Баррелия был без вопросов пропущен внутрь, а сам он остался дожидаться решения своей участи в компании четырех гвардейцев.

Говорить с ними было явно бесполезно, и монах, задрав голову, сделал вид, будто изучает потолок. Тем более и там было на что посмотреть. На огромной потолочной фреске был изображен порт Тандерстада. Не такой, как в действительности, – без грязи и нищих, – но в целом картина выглядела достоверно. Ван Бьер прикинул, как долго корпел над ней художник, как сильно затекала у него шея, и решил, что не хотел бы оказаться на его месте. Хорошо, если картина понравилась тетрарху с первого раза. А вдруг он остался недовольным и заставил мастера перерисовывать ее, да еще забесплатно?

– Входи, – распорядился провожатый, вернувшийся в коридор после недолгого отсутствия.

Баррелий переступил порог зала, и гвардейцы сразу же затворили за ним двери.

В отличие от других помещений, через которые проходил монах, здесь царил беспорядок. Повсюду были разбросаны свитки и книги, снятые с полок, возвышающихся у стен до самого потолка. На столах лежали расстеленные карты, а на специальных подставках – массивные фолианты. Возле большого раскрытого окна стояла тренога, на которой крепилось мудреное канафирское устройство – дальнозорная труба. Самая большая из тех, что доводилось видеть монаху.

А в центре зала на огромном столе располагался макет города. Довольно подробный: крепостные стены высотой с пядь, где видна каждая башенка; храм Громовержца и еще десятка три зданий, мостов и иных сооружений. По нарисованной реке, прорезающей игрушечный город, плыли кораблики, но больше всего их скопилось у портовых причалов. Посреди же реки был остров, а на нем – дворец, похожий на тот, внутри которого находился ван Бьер. Вернее, это и был макет Мунрока – часть макета столицы Эфима. Гигантской безделушки, которую, как и дальнозорную трубу, мог позволить себе лишь тетрарх.

Впрочем, разглядывать игрушечный Тандерстад ван Бьеру было некогда. Едва он заметил у окна хозяина дворца и прилегающей к нему страны, как тут же плюхнулся на колени и, склонив голову, объявил:

– Скромный монах Баррелий ван Бьер явился по вашему приказу и приветствует вас, о Великий сир! Я сердечно благодарен вам за то, что позволили мне встретиться с вами. Еще никто и никогда не оказывал мне наибольшей чести, клянусь!

– И я приветствую тебя, кригариец, – ответил Вальтар Третий. – А также благодарю за все услуги, которые ты оказал Эфиму в последнее время. Я это ценю. И награжу тебя так, как ты того заслуживаешь.

– Генерал Маларий Брасс сполна расплатился со мной за эту работу, Великий сир, – внес уточнение ван Бьер. – Говоря начистоту, я получил даже больше, чем мне причиталось по договору.

– Сомневаюсь, что даже эта оплата будет для тебя справедливой. – Отойдя от окна, тетрарх обогнул стол с макетом и встал напротив монаха. Который, смиренно потупив взор, все еще попирал коленями пол. – К счастью, здесь мое слово пока остается решающим. И если я говорю, что помимо оплаты за труды тебе полагается премия, значит так тому и быть.

– Как пожелаете, Великий сир, – не стал упорствовать Пивной Бочонок. – Еще раз премного благодарю вас за вашу щедрость.

– Ладно, можешь встать, – разрешил наконец Вальтар Третий. И осведомился, когда Баррелий поднялся с пола: – А я слышал, что кригарийцы ни перед кем не преклоняют колен. Выходит, меня обманули?

– Это всего лишь легенда, Великий сир, – признался ван Бьер. – Людям нравится воображать нас теми, кем мы никогда не были. Кем-то вроде благородных рыцарей, которым дозволено то, что запрещено большинству. Но мы вовсе не рыцари, а тем более сегодня. Теперь мы в первую очередь наемники, во вторую – бродячие монахи, а в третью – солдаты. То есть все те, кто обязан преклонять перед вами колени, Великий сир…

Вальтар Третий был ненамного старше Баррелия, выше его на полголовы, но заметно уже в плечах и легче. Возможно, тетрарх чем-то болел – его худоба и впалые щеки казались подозрительными. Хотя слухов о недуге Вальтара по столице не ходило. Да и в его жестах чувствовались сила и решимость здорового человека.

Конечно, стоит ему крикнуть, и сюда в мгновение ока ворвется отряд гвардейцев. И все же ван Бьеру льстило, что правитель Эфима говорил с ним без опаски с глазу на глаз. Причем зная, что кригариец и без оружия способен шутя свернуть ему шею. Такое доверие подкупало, чего уж там. Знать бы только, зачем на самом деле тетрарх принял у себя монаха, ведь поблагодарить его и вручить ему награду можно было и через посредника.

– Ты – первый кригариец, с которым я встречаюсь лицом к лицу, – признался Вальтар. – То, что ты сделал для Эфима и для Тандерстада – бесценно. Но ты наемник, и я вынужден поинтересоваться: на чью сторону ты встанешь, если поймешь, что войска Григориуса Солнечного и Гвирра Рябого имеют больше шансов на победу, чем мы? Ты можешь ответить мне честно, как на духу?

– Это легкий вопрос, Великий сир, – пожал плечами монах. – Южане не простят мне то, что я сражался за фенуйского мятежника Кальварио Мотта и был прозван Кошмаром Фенуи за резню, что учинил при штурме города. А Гвирр Рябой, в отличие от своего отца, покойного Даррбока Кровавого Прилива, слишком ненадежен. После того, как он не заплатил за работу кое-кому из моих братьев, кригарийцы зареклись с ним связываться.

– А что другие кригарийцы думают насчет южан?

– За всех не отвечу. Солнечный стал непримиримым врагом лишь для меня, но не для остальных. Однако в Золотой войне пока никто из нас не встал под его знамена – это я знаю точно.

– Твои слова подтверждают дошедшие до меня сведения. – Тетрарх вновь обогнул стол и уселся в кресло по другую его сторону. – Пока ты охотился за золотом, мои «востроглазые» разыскали на востоке всех твоих братьев. И сделали им щедрое предложение. Так что если никто из них не передумал, со дня на день они прибудут в Тандерстад.

– Это для меня новость, Великий сир, – ответил Баррелий. – Как и то, что вам повезло уговорить всех четверых. По крайней мере двоих из них – Хемрика Мартея и Вальдо ди Пакаса, – деньги интересуют в последнюю очередь. Похоже, ваши посланники знали волшебные слова, которые переманили кригарийцев сюда с восточного побережья.

– Ты угадал, – кивнул Вальтар Третий. – Такие слова были сказаны. Услышав их, твои братья недолго колебались. Впрочем, я в них не сомневался. Разве кригариец откажется участвовать в самой грандиозной битве за последние несколько веков, что вскоре разыграется под стенами Тандерстада. Смекаешь, о чем речь?

– Вы говорите об этом слишком уверенно, Великий сир, – заметил Пивной Бочонок. Еще бы он не смекал! – Мне кажется, вы недооцениваете силу и дух ваших легионов. Они не допустят, чтобы север и юг добрался до столицы тетрархии. Этого не случалось раньше, и не случится впредь…

– Да полноте, кригариец! – перебил его тетрарх. – Перестань! Этих утешений я вдоволь наслушался от советников, но ты не таков. Могу я хотя бы в беседе с тобой обойтись без лести и рассчитывать на простую солдатскую честность? Ты воевал на юге. И ты давно понял, что Эфим допустил фатальную ошибку, ввязавшись в эту войну.

– Но и не ввязаться вы не могли, – вырвалось у ван Бьера. Прозвучало дерзковато. Но тетрарх сам настаивал на честном разговоре, и монах подумал, что ему дали право изъясняться на прямоту, не спрашивая дозволения открыть рот.

– Прошлым летом действительно казалось, что у нас нет иного пути, – согласился Вальтар. Он не рассердился, и Баррелий счел, что верно истолковал его волю. – Когда тебя среди белого дня оскорбляют и грабят, а ты не выхватываешь меч, чтобы покарать обидчика – кто после этого станет тебя уважать? Но что справедливо на улице, зачастую неприемлемо в политике. Особенно – в международной. Мы погорячились, ответив ударом на оскорбление. Сегодня это выглядит так. Поспешили, не оглядевшись по сторонам. И подставили спину тому, кто ждал, когда мы ввяжемся в драку и начнем терять силы. Теперь мы выдыхаемся, а два наших противника загоняют нас в угол, чтобы добить. И с ними бесполезно вести разговоры о мире – они намерены забрать у нас все. Включая наши жизни.

– Но я слышал, что Григориус Солнечный и Гвирр Рябой еще не договорились насчет союза, – сказал Баррелий. – А у вас остались легионы, чтобы помешать им в этом.

– Вчера я разослал приказы об отводе уцелевших легионов в столицу, – признался тетрарх. – Выбор был невелик. Или мы потеряем их и будем оборонять Тандерстад силами местного гарнизона, который не устоит против такого врага, или потеряем все земли, но закрепимся в столице и будем ждать ответ на наши призывы о помощи. Надежда на это есть, и твое золото повышает наши шансы. Но так или иначе, осады и штурма не избежать. И если кригарийцы займут в этой битве нашу сторону, обещаю: я в долгу не останусь.

– Постараемся вас не разочаровать, великий сир. – Ван Бьер не любил пустые обещания и был бы не прочь обсудить сумму «долга», но наглеть до такой степени он поостерегся. – Однако для битвы, к которой вы готовитесь, пять солдат, даже опытных – это несколько пылинок в туче пыли. То есть практически ничто. И делать серьезную ставку на наше участие в войне было бы неверно.

– Но если эти пылинки залетят в нужный глаз, и у врага испортится зрение, это повысит мою ставку, не так ли?

– О чьих глазах вы говорите, Великий сир? – полюбопытствовал монах. Повелителя Эфима явно намекал, что у него на кригарийцев особые виды. Баррелия это насторожило. Если их приглашали на битву, это не шло вразрез с их принципами. Но если их хотели использовать как-то иначе, лучше бы тетрарху заранее посвятить ван Бьера в свои планы.

– Пока ни о чьих, – отмахнулся Вальтар. – Но когда наши стены увидят снаружи десятки тысяч пар враждебных глаз, боюсь, во всем Тандерстаде не хватит пыли, чтобы запорошить их все… Оставайся в городе, кригариец. И будь наготове – скоро я вновь тебя призову. Тебя и твоих братьев. А теперь иди, ты свободен. Свою награду получишь на выходе вместе с оружием – мой казначей все подготовил…