ПРОШЛО НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ. Я стою на своей кухне в одних трусах и смотрю в окно. Уже полночь, и темную квартиру освещают только городские огни.
Я не могу уснуть.
Я почти не видел ее всю неделю. Когда я прихожу домой, она либо прячется в своей комнате, либо встречается с Хейзел. Я наливаю стакан воды, выпиваю залпом половину и вспоминаю о той химии, которая возникла между нами в субботу. Мне охренительно хотелось ее поцеловать.
И до сих пор хочется.
– Черт, – бормочу я и осушаю стакан.
Ужас, который я увидел в ее глазах, когда попросил спеть, просто вывел меня из себя. Ее бывший унизил ее, а теперь она не может делать то, что любит.
Я хочу для нее всего самого лучшего. Не хочу, чтобы она жила с этим страхом. Хочу, чтобы она преодолела его и ощутила гордость. Пиппа сильная – я увидел это, когда она помогла маме во время панической атаки.
Я чешу кончик носа. Я хочу для нее самого лучшего? Я ей никто. Она работает на меня. Она не вспомнила меня. Во мне начинает шевелиться чувство вины. Может, я переступил черту, попросив ее спеть?
За моей спиной раздается какой-то шум, и посреди неосвещенной кухни я вижу Пиппу, которая так же удивлена, как я.
На ней пижама – комплект мятного цвета. Короткие шорты демонстрируют ее длинные гладкие ноги. Волосы взъерошены, как будто она ворочалась и металась по кровати. Не знаю, почему мне так нравится эта мысль. Когда мой взгляд падает на ее топ, у меня закипает кровь от желания.
У нее затвердели соски. Ох, черт! Я сжимаю зубы, и требуется вся сила воли, чтобы отвести глаза.
– Не могла уснуть, – говорит она с нервной улыбкой.
Киваю.
Я тоже.
Она проходит мимо меня, ставит чайник и достает из шкафа свой любимый чай. Ванильная масала без кофеина. В мусорке постоянно валяются упаковки; мне кажется, она пьет эту хрень литрами.
– Ты избегала меня на этой неделе, – говорю я, и ее руки дрожат, разрывая пакетик.
– Эм… – Она моргает, уставившись в столешницу. – Нет.
Я смотрю на нее, и, наконец, она поднимает на меня взгляд.
По ее лицу пробегает улыбка, и она легко смеется.
– Ладно, – она вздыхает и виновато сводит брови. – Избегала.
– Угу. – Я облокачиваюсь на столешницу, и ее взгляд задерживается на моем прессе.
Это вообще допустимо – стоять перед ней в одном нижнем белье? Наверное, нет.
Волнует ли меня это? Я вижу, как она закусывает нижнюю губу, не отрываясь глядит на мои кубики.
Нет. Нет, не волнует. По телу разливается волна удовольствия, пока она изучает его.
– Не думал, что ты из тех, кто не возвращает долги, – говорю я.
Она фыркает от смеха.
– Я бы не назвала это долгом.
– «Я должна тебе». Ты сама так сказала.
– Джейми, – улыбается она и закатывает глаза. Мне нравится, когда она произносит мое имя этим игривым тоном.
Я складываю руки на груди, и ее взгляд задерживается на моих бицепсах.
– Так зачем откладывать?
Она отворачивается и возится с чаем.
– У тебя были матчи и все такое.
Не больше, чем обычно.
Я припоминаю, как пару ночей назад вернулся с игры. Я включил телевизор, и там был спортивный канал. Она смотрела мой матч?
Я готов лопнуть от гордости при этой мысли.
– Ты тянешь время.
Она смотрит на свой чай, и поднимающийся от него запах напоминает обо всей ее косметике для волос – сладкий, пряный и согревающий. Успокаивающий, но сексуальный и загадочный. Мне нестерпимо хочется зарыться носом ей в шею и вдохнуть его.
Ее глаза смотрят прямо в мои, и в них столько беззащитности!
– Когда я последний раз для кого-то играла, надо мной посмеялись. – Ее голос совсем тихий.
В моих венах закипает ярость. Я убью их.
– Кто? – спрашиваю я глухим убийственным голосом. – Скажи. Имена. Сейчас.
Она закатывает глаза.
– Джейми.
– Сейчас.
– Это был Зак. – Она краснеет, на каждой щеке появляется по розовому пятну, и мои сложенные на груди руки сжимаются в кулаки. – И его менеджер. – Она на секунду закрывает глаза, как будто снова переживает тот момент, а потом опять моргает и возвращается ко мне на кухню.
Когда мне кажется, что хуже этот парень быть уже не может, он меня удивляет.
Я коротко киваю.
– Эту песню я и хочу услышать.
Какой же я чертов козел.
Ее глаза округляются.
– Что? Нет.
– Да, – говорю я жестким, властным голосом. Я наглый самодовольный кретин, но мне все равно.
Она сцепляет руки и потирает запястья, пытаясь скрыть нервы за фальшивой улыбкой. Она испуганна, и от этого мне еще больнее в груди.
– Эй. – Я наклоняюсь так, что наши глаза оказываются на одном уровне, и беру ее за плечи. Снова этот потрясающий аромат масалы. – Когда мне было девять, в меня попала шайба.
Ее глаза расширяются.
– Правда?
Я киваю и показываю на запястье.
– Вот сюда. Она отлетела от перекладины, а я забыл перчатки, так что пришлось взять запасные. Они были мне велики и сползли. Было охренеть как больно.
В ее лице искреннее сочувствие.
– Представляю.
Я возвращаю руки ей на плечи. Я чувствую ее тепло сквозь шелковистую ткань. Я поглаживаю пальцем ее рукав, и ее губы размыкаются.
– Я не хотел возвращаться на лед. Боялся, что снова попадет.
Она сдвигает брови и смотрит на меня так, что мне хочется взять ее в охапку, обнять и никогда не опускать на землю. Я бы никогда ее не отпустил. Она смотрит так, что мне хочется защитить ее от всего мира, а особенно от козлов типа ее бывшего.
Ее рот кривится в горькой улыбке.
– Я не хочу возвращаться на лед, – шепчет она, морща нос. Даже в полутьме я вижу ее милые веснушки. – Боюсь, что снова попадет.
В этот момент мне кажется, что мы – здесь, на этой кухне – единственные люди на планете. Где-то в подсознании звенит тревожный звоночек, но я не обращаю на него внимания. Разберусь с этим позже. А сейчас я нужен Пиппе.
Я слегка сжимаю ее плечи.
– Ты сможешь. Я вернулся на лед, и все было хорошо. Помнишь, когда у моей мамы была паническая атака? Ты справилась, пташка. Ты сделала все правильно. В глубине души ты – крепкий орешек, я знаю.
Ее бровь приподнимается.
– Пташка?
Я не хотел ее так называть – просто вырвалось. Хотя ей идеально подходит.
– Угу.
Она закусывает губу. Она хочет этого. Я знаю.
– Давай так. – Я снова немного сжимаю ее плечи, всматриваясь в голубизну ее глаз. – Половину песни. И все.
Она сглатывает, и я вижу, как двигается ее гортань. Ее взгляд прикован ко мне, как будто я – спасательная шлюпка. И я хочу ею быть.
Я отпускаю ее и выпрямляюсь.
– Вперед. – Это звучит почти как приказ. – Поехали.
– Сейчас? – ее брови взлетают до небес. – Вот прямо сейчас?
– Ага. – Я шагаю к дивану, плюхаюсь в него и опускаю руки на спинку. – Сейчас.
Ее взгляд останавливается на моей развалившейся фигуре, изучает пресс, грудь, руки и на одну секунду задерживается на моем паху. Член реагирует с интересом, и где-то в глубине живота начинает пульсировать.
Пусть смотрит сколько хочет.
– Хватит тянуть.
– Любишь ты покомандовать, – говорит она, качает головой и исчезает на лестнице, отправившись за гитарой. Она произносит это обреченным тоном, но есть в ее голосе что-то еще. Как будто ей нравится мой напор.
Я откидываюсь назад и сцепляю пальцы за головой. Когда она возвращается с гитарой в руках, то замирает, увидев меня.
– Что? – спрашиваю я.
– Ты можешь надеть рубашку?
Ее взгляд блуждает в районе моего живота, и я чувствую, что снова улыбаюсь. Я знаю, как я выгляжу.
– А что?
Я знаю что, но мне наплевать. Наблюдать, как стесняется моя симпатичная ассистентка, – одно удовольствие.
Она тупо на меня смотрит и показывает на мой торс и руки.
– Вот это все.
Мою грудь переполняет что-то теплое и искристое, как смех. Рот кривится в ухмылке.
– Нет.
– Еще и упрямый, – бормочет она, и я улыбаюсь.
Пиппа замирает, глядя на меня со странным выражением. С каким-то изумлением, что ли.
– Что?
– Ты улыбаешься. – Ее красивые губы растягиваются в собственной улыбке. Ее взгляд блуждает по моему лицу, и кожу покалывает от ее внимания.
Внезапно мне дико хочется привлечь ее к себе. Усадить на колени. Чтобы она меня оседлала. Ее руки в моих волосах, а мои – в ее.
Она опускает подбородок, и ее щеки снова розовеют.
– Ладно, Джейми Штрайхер. От твоей улыбки мне захотелось сыграть. – Она делает глубокий вдох и бьет по струнам. Звучат первые ноты.
Она начинает петь, и что-то у меня в груди встает на место.