В одно касание

Глава 6. Пиппа

– НЕ МОГУ ПОВЕРИТЬ, что кексы сработали, – говорит Хейзел, прогуливаясь со мной по горной тропе.

Наш разговор с Джейми состоялся еще две недели назад, но мы с Хейзел едва успеваем видеться между ее уроками йоги, работой и моими занятиями с Дейзи. Сегодня нам впервые выпал шанс нормально пообщаться.

Дейзи принюхивается к кустам и пулей летит дальше. Мы с Хейзел все утро оттачивали ее навыки, прежде чем удостоверились, что ее можно спустить с поводка во время прогулки. В Северном Ванкувере на таких маршрутах это разрешается. Чем выше мы поднимаемся по горной тропе, тем ниже температура, но солнце уже выглянуло, в лесу тихо и спокойно, на нас теплые куртки, а Дейзи наслаждается жизнью.

Я вспоминаю о нашей встрече с Джейми. Он выглядел так, будто готов меня выкинуть, или еще хуже – позвонить руководству и уничтожить мои шансы на получение следующей должности.

Но он этого не сделал. Когда я сказала, что заслуживаю уважения, то увидела в его лице чуть ли не угрызения совести.

– Не думаю, что дело в кексах, – протягиваю я.

Я не видела его с того самого дня, потому что он постоянно был на тренировках, а потом уехал из города, ведь сезон начался уже несколько дней назад. Его квартира выглядит как картинка из журнала про дизайн интерьеров, и иногда, когда я смотрю из окна на горы, у меня ощущение, будто я отдыхаю в каком-то пансионате, вдали от серых будней. В квартире полно света, так что на этой неделе я купила пару растений, чтобы придать ей индивидуальности.

Квартира просто роскошная, но при этом там немного одиноко. Только я и Дейзи. Я никогда не жила одна. В университете у меня было минимум четверо соседей, а в туре меня постоянно окружала куча людей. Всегда было с кем поболтать и посмеяться.

Нужно завести больше друзей в Ванкувере. Все мои друзья – из музыкальной индустрии.

У меня внутри все сжимается. Мне нужны новые друзья, потому что с музыкой покончено.

С того нашего разговора с Джейми у меня в голове постоянно вертится одна фраза. Я что угодно сделаю ради этой работы.

Я морщусь.

– Я случайно намекнула, что готова переспать с ним ради сохранения работы. – Хейзел взвизгивает от смеха, и я закатываю глаза. – Я сразу объяснилась. Но все равно. Было неловко.

– До него еще не дошло, что вы ходили в одну школу? – Хейзел на год старше меня и на год младше его.

– Точно нет. Ты с ним еще не работала?

– Не-а. – Она кидает на меня вопросительный взгляд. – И ты не собираешься об этом упоминать?

– О господи, нет. Это будет дико странно. Он наверняка спросит, почему я не сказала ему сразу при встрече.

– Ну, скоро это все будет неважно. Эмма уже договорилась насчет декрета, так что сейчас они разберутся с бумагами и откроют вакансию в отделе.

Точно, маркетинг. У меня сводит живот от нервов, и я киваю с несколько деланым энтузиазмом.

– Отлично!

– Наверное, собеседования начнутся в декабре или сразу после Нового года.

– Это хорошо. У меня будет достаточно времени, чтобы достойно выступить перед всей командой.

– Ага. – Хейзел выгибает бровь. – И тогда у нас обеих будет стабильная, ответственная работа на веки вечные, до конца наших дней, – с ироничной торжественностью произносит она.

Я невесело на нее посматриваю. Мечта Хейзел – открыть собственную студию йоги и физиотерапии, где люди всех форм и размеров будет чувствовать себя комфортно. Но родители удавятся, если это услышат.

Рискованно, заявили бы они.

Я шагаю вперед, уставившись на свои ботинки.

– Ну, не скажу, что они не правы. Стабильная работа делает жизнь проще.

В ее тяжелом вздохе я успеваю расслышать: «херня…»

– Да, но они как будто помешались на этом.

– Они желают нам лучшего.

Мои родители не росли в нищете, но они из небогатых семей. Наш папа был механиком, а мама танцевала в балете, со временем вступив в труппу. А потом ей удалось открыть собственную танцевальную студию. Она преподавала балет, пока несколько лет назад они оба не вышли на пенсию, переехав в маленький городок посреди Британской Колумбии. Хоть мама и была прекрасным преподавателем, мне кажется, она считала свою карьеру неудавшейся. Когда в определенном возрасте я начала поговаривать о том, чтобы заняться музыкой, она на собственном примере доказывала, что не стоит.

Поражение – это страшно, – всегда повторяла она. – Лучше готовь себя к успеху.

Они хотят для нас комфортной, счастливой жизни, и для моего отца это значит понедельную оплату и хороший соцпакет. А для мамы – занятие, которое не принесет слишком много разочарования, если ты вдруг не преуспеешь. Например, как врачебная работа Хейзел. Или вся эта маркетинговая история.

Не связанное с музыкальной индустрией. Поэтому я изучала в университете маркетинг, взяв музыку дополнительным курсом. Я хотела сделать ее основным, но мама меня отговорила.

Оказалось, они были правы. Музыкальный мир жесток. Помню, как я сыграла песню, которую написала для Зака, а они с его музыкальным менеджером только посмеялись. Зак назвал ее миленькой.

У меня внутри все сжимается от стыда. Я вспоминаю эти моменты, и мне больно. Я недостаточно крепкая, чтобы такое вынести.

Хейзел поворачивается ко мне.

– Папа продолжает тебя спрашивать про Штрайхера?

Мало того что родители грезят о солидной работе для нас обеих, отец еще и обожает хоккей, и он многолетний фанат «Vancouver Storm». Он в диком восторге, что мы обе теперь работаем на команду. Когда он узнал, что парня из нашей школы купил Ванкувер, он от радости чуть с ума не сошел.

Я закатываю глаза.

– Да…

Мы смеемся, а Дейзи убегает вперед, чтобы поздороваться с белым лабрадором, бегущим нам навстречу.

– Такая славная собака, – говорит Хейзел, беря меня под руку.

Я улыбаюсь.

– Да, так и есть. Эта часть работы мне нравится.

Мы гуляем, любуемся на собак, здороваемся с другими хозяевами и наслаждаемся лесным воздухом. Между деревьев бежит река, шумя о камни. По дороге попадаются лужайки с подходом к воде, и Дейзи иногда бросается в реку, а потом радостно выбегает обратно на тропинку.

– Ты не притрагивалась к гитаре с тех пор, как вернулась домой.

Мне сдавливает горло, и я с трудом сглатываю.

– Было много дел.

Это ложь, и она это знает. Всю жизнь моя голова была забита песнями. Когда мы зависали с Заком, я постоянно бренчала на гитаре, и, стоило мне ударить по правильному аккорду, песня просто возникала у меня в голове. Будто дверь открылась и типа – о, привет, вот и ты.

Но Зак бросил меня, и все. Гробовая тишина.

Я слушаю хруст гравия под нашими ботинками и представляю свою гитару, которая одиноко лежит в квартире Хейзел и ждет меня. Я чувствую, как во мне шевелится странное чувство вины, словно я отвергла ее. Я купила эту гитару еще в старшей школе. Это не самая красивая и дорогая гитара на свете – далеко не самая, – но я все равно люблю ее.

А теперь я на нее даже не смотрю.

Каждый раз, когда я думаю поиграть, то представляю, как Зак просит отправить меня в аэропорт. Я вспоминаю все те моменты, когда играла на гитаре во время работы с Заком над стихами. И вспоминаю, как он смеялся над моей песней.

Хейзел кривит рот, и между ее бровями пролегает глубокая складка.

– Это же никак не связано с Герпесом?

Я прыскаю от смеха. Так она называет Зака.

– Мы не можем его так называть.

– Я всем говорю, что у него он точно есть.

Я складываюсь пополам от хохота.

– Герпес – это навсегда.

Она щурится и закрывает ладонями губы.

– Да, а Зака уже давно нет. Так что давай теперь называть его Хламидией. – Ее лицо снова становится серьезным. – Так это связано с ним?

Я наклоняюсь, чтобы погладить семенящую передо мной Дейзи.

– Может быть.

Хейзел затихает, хотя ей, наверное, кучу всего хочется мне высказать. Ей никогда не нравился Зак, еще со школы.

– Вот бы ты, наконец, поняла, что ты лучше всех, – тихо говорит она. У нее подрагивает подбородок. – Поняла, насколько ты чертовски талантлива. Тогда ничто не смогло бы тебя остановить.

Когда она говорит таким тихим, вкрадчивым голосом, мне хочется плакать. Сама не знаю почему. Мы продолжаем идти в тишине, и лишь шум реки раздается справа от нас.

– Ну, – пожимает она плечами, – тебе остается только вымедитировать его из своей головы.

– Герпес, – говорю я голосом из рекламы спа-процедур. – Просто вымедитируйте его!

– Хламидия, – поправляет она меня, и мы смеемся. – Серьезно. Вымедитируй этого парня на хрен.

Ее брутальный и прямолинейный подход к духовным практикам заставляет меня улыбнуться.

Она усмехается.

– А если медитация не поможет, тебе надо с кем-то переспать.

Я вспыхиваю.

– Лучший способ забыть кого-то – это секс. Особенно, – подчеркивает она, обернувшись и глядя прямо на меня, – если у тебя за всю жизнь был один-единственный парень.

Я вжимаю голову в плечи и сую руки в карманы. Да. Это правда. Я потеряла девственность с Заком и никогда не спала ни с кем другим.

И меня снова обжигает чувство стыда. Возможно, одной из причин, почему он захотел двигаться дальше, было то, что я не могу…

Я не могу, э… достичь пика. Не могу испытать оргазм с парнем. Однажды я призналась Хейзел, что каждый раз, когда мы спали с Заком, я имитировала. Я сделала это однажды, и он дико обрадовался. Для него это было облегчением. Думаю, он считал, что у меня не получается из-за него. И я просто продолжила притворяться. Я повторяла себе, что это в последний раз, потому что это ложь. Но, в конце концов, никому от этого плохо не было, так что я продолжала. Он переживал, когда я не могла кончить, а из-за этого переживала я. Было проще просто притворяться.

Мысль о сексе с кем-то другим приводит меня в ужас. Я никогда не ходила на настоящее свидание, никогда не была на сайте знакомств. Мы с Заком подружились в восьмом классе на уроках музыки и с каждым годом становились ближе. Пока в конце десятого класса он не взял меня за руку. Потом он начал называть меня своей девушкой. Все вокруг как будто даже не удивились, так что и я приняла это как должное.

А потом я несколько лет просто плыла по течению. Я хмурюсь, потому что даже сейчас не знаю, как к этому относиться. Я не могу представить, что с кем-то почувствую себя так же легко и свободно, как с Заком.

Особенно с учетом моей проблемы. Мне снова придется каждый раз имитировать, но теперь для кого-то нового.

Хейзел скептически на меня смотрит, как будто все мои тревоги написаны у меня на лице.

– Что?

– Я ведь не могу… – говорю я, размахивая руками в воздухе. – Ну, ты знаешь.

Она фыркает, передразнивая мой дурацкий жест.

– Оргазм? – подсказывает она.

У меня вырывается страдальческое мычание.

– Да. Это просто мое тело. И теперь мне придется рассказывать об этом абсолютно новому человеку?

Она вздыхает.

– Это не твое тело. Твоя мохнатка понимала, что Зак – абсолютный лузер.

– Хватит рассуждать о моей мохнатке.

– Твоей мохнатке нужна встряска! – орет она на весь лес, а я, корчась от смеха, пытаюсь прикрыть ей рот. – Дай мохнатке то, чего она хочет!

Мимо нас проходит пара, и мы им улыбаемся. Я краснею как рак. Когда они уходят, мы снова покатываемся от смеха.

Хейзел бросает Дейзи палку, и она бросается за ней. Всю оставшуюся прогулку Хейзел рассказывает мне про своих надутых коллег по студии, и, когда мы возвращаемся к машине, у меня скулы сводит от смеха. Дейзи покрыта ровным слоем грязи после пробежки по лужам, но ее усталая морда выражает полное собачье блаженство.

– Вперед, – говорю я ей, показывая на прикрытое полотенцем заднее сиденье. – Запрыгивай.

Она внимательно глядит на меня, а потом смачно отряхивается, разбрызгивая вокруг воду и липкую грязь. Я закрываюсь руками, но слишком поздно.

Спрятавшаяся за машину Хейзел надрывается от смеха. Она фоторафирует меня и любуется результатом.

Я горестно ей улыбаюсь.

– У меня грязь в волосах, да?

– Ага, – скалится она.

Через час чистая и сухая Дейзи, свернувшись, лежит на диване, а я стою в душе, смывая грязь с волос. Джейми не будет дома до вечера, так что я спокойно напеваю песню Coldplay[4]. Я пою так, как сама бы ее записала – то чисто, то хрипло и резко.

В ванной потрясающая акустика, а бегущая по коже горячая вода в сочетании с запахом моего кондиционера дарит странное чувство, будто я нахожусь в своем собственном маленьком мире, совсем одна, и никто меня здесь не обидит.

Я дослушиваю песню, выключаю воду, вытираю полотенцем волосы, а потом заворачиваюсь в него и выхожу из ванной, чтобы проведать Дейзи.

Но посреди гостиной стоит Джейми Штрайхер и смотрит на меня и мое полотенце.