В таежной стороне

Глава двенадцатая В СТАНЕ РАЗВЕДЧИКОВ

На Медвежьей горе расширялись геологоразведочные работы, и теперь здесь вырос целый поселок. В кедровом бору появились брезентовые палатки, какие-то ящики, а между ними протоптанные дорожки. Было видно, что разведчики обосновались тут надолго, к зиме строили два длинных барака, один из которых был уже подведен под крышу.

Стоял яркий день поздней таежной осени.

Турбин лежал на копне сухой травы и перелистывал буровые журналы. Рядом с ним сидел Бушуев. Приставив ладонь козырьком к глазам, он смотрел на узкую тропинку, пропадавшую в тайге.

— Бабье лето. Днем ничего, а ночью сегодня даже в спальном мешке замерз. Проснулся, а борода вся в инее, к мешку примерзла, — проговорил Турбин, не отрываясь от журнала.

— Рыбачил в выходной?

— Острожил. Тайменя заколол на полпуда. — Турбин протянул левую руку и правой слегка ударил по ней около плеча, показывая длину рыбы.

— Ишь ты, прямо акула. У тебя, рыбак, небось вся рука в синяках, все зарубки делаешь по длине изловленных рыб, — съязвил Петро. — А я весь день в шахматы с Федотом играл, готовлюсь к турниру.

— Тоже Ботвинник! — подтрунивал Турбин.

Друзья помолчали.

— Оставляешь меня в разведке? — повернувшись к Турбину, спросил Петро.

— Чудак ты! Я бы с моим удовольствием. Да ведь… сам знаешь, партийное бюро разбирало вопрос, как коммунистов расставить.

Бушуев лег на спину и, зажмурившись от солнца, поделился новостями:

— Степанов сказывал, к нам большая геологоразведочная партия из Москвы едет, будут во всей округе руду искать.

— Дело хорошее. А я, знаешь, чему рад? Выходит, верно говорил профессор — помнишь, старичок, что надысь приезжал к нам?

— Седой и такой сурьезный с виду?

— Он самый. Как сейчас, помню, он сказал мне: дескать, помяните мое слово, разведаем, значит, вашу Медвежью и такое золото в ней сыщем, что не будет ему равного в мире. Смокаешь, паря?

Петро что-то недоверчиво промычал, поглядывая в сторону заимки, где жил таежный охотник Иптешев.

Лучи солнца усиливали пестроту осенней тайги. Вершины гор были темны от пихтача, а росший ниже смешанный лес расстилался, словно узорный ковер разных оттенков, от бледно-желтого до красного — то листья таежной березы, осины, рябины и калины ярко нарядили тайгу.

— Тайга-то воистину золотая! — любуясь этой могучей красотой, произнес Турбин.

С поселка долетел протяжный гудок электростанции, возвещавший обеденный перерыв. Вскоре из-за толстых кедровых стволов показалась Наташа Дубравина. Она была в белом свитере, плотно облегавшем ее высокую грудь, и синих лыжных штанах, заправленных в кирзовые сапоги. Волосы девушка подвязала голубой косынкой, толстая темно-русая коса спускалась ниже пояса.

— Здравствуй, Петро! Почему здесь, ведь ты давно сменился? — удивилась она.

Петро смущенно посмотрел на Турбина, откашлялся.

— Думаю побеседовать, прочесть молодежи… про старый рудник. — Бушуев вытащил из-за пазухи истасканную книжку.

К ним подошли молодые разведчики. Сели рядом.

— Говоришь, о старом руднике? Это хорошо! Значит, ты мне поможешь, — усмехнулась Наташа. И обратилась к Турбину: — Была на разведке, смотрела новый буровой станок.

— Понравился? — поинтересовался Максимыч.

— Да-а. Хорошую машину подарил нам Новый. Была бы она у нас пораньше, так не спорили бы мы теперь о руднике. А московская партия чудо-машину везет с собой, геофизикой зовется. Говорят, она без бурения гору насквозь видит. Учиться нам, ребята, надо. Ох, надо…

— Говорят, что кур доят, — буркнул Турбин и обратился к Бушуеву: — Начинай, проповедник. Садись сюда, Наташа.

Петро разгладил рукой листы потрепанной книжечки, раскрыл ее на середине и, обращаясь к молодежи, сказал:

— Вот мы собираемся строить рудник, а какой он из себя, как в нем люди работают, и не знаем. Зашел я в нашу библиотеку и попросил дать мне книжку о руднике. Мне дают учебник «Горное искусство». Я говорю: «Дайте мне художественную книжку о руднике, а формулы да чертежи я на курсах изучать буду». Отвечают: «О рудниках еще ничего не написано». Обиделся я. Что же это, наше дело такое нестоящее, что о нем и писать никто не хочет? А? — строго спросил Петро, глядя на белобрысого разведчика, слушавшего его с полуоткрытым ртом.

Тот пожал плечами, не зная, что ответить.

— А вот до революции написали о золотом руднике. — И, не зная, что еще сказать, Петро глянул в сторону иптешевской заимки и, поудобнее подобрав под себя ноги, начал читать вслух: — «Люди все встречались нам сумрачные, сосредоточенные. Даже и бабы невесело смотрели. Детей было не видно — они тоже на работе. Здесь чуть не с восьмилетнего возраста — хочешь жить, так обливай по́том каждый кусок хлеба… Черный рудник, где над тобой висят миллионы пудов земли, где ты схоронен, как труп в могиле, как червяк в орехе…» Слыхали? — многозначительно подняв книгу, сказал Петро. — «В один из таких рудников мы именно и отправились, — продолжал он чтение. — Перед нами оказалась черная дыра. Вверху торчала лесенка. Внизу она пропадала во мраке.

— Вот и наш колодец!.. Сейчас мы спустимся туда.

Нам дали свечи в руки. Мы зажгли их и не знали, что делать. Но вот первый, стоящий у отверстия, ступил на лесенку, еще несколько мгновений — и черная дыра точно проглотила его. За ним стали спускаться и мы. Скользкая мокрая лестница. Ноги едва-едва держатся на ее перекладинах, руки тоже вот-вот выпустят их… Чем ниже, тем брызги обильнее и обильнее. Вот уже целые струи воды бегут по мокрым стенам колодца. Колеблющееся и тусклое пламя наших свечей отражается в этих струях. Что-то скрипит около…

— Это… не беспокойтесь… бадья вверх поднимается с породой.

Скоро шорох, и журчанье ручьев, и скрип бадьи потонули в каком-то грохоте… Наконец ноги наши ступили на деревянный пол. Кругом была все та же вода. Прямо перед нами опять черная дыра, но она шла перпендикулярно к колодцу.

— Ну, теперь туда!..»

— Постой, Петро, закурим! — вынимая кисет, прервал Максимыч.

Они закурили, и Петро начал новую страницу:

— «Полусогнувшись, мы двинулись в этот штрек и прошли по нему сажен полтораста. Вверху поставлены крепи, чтобы земля не обвалилась. Падая сверху сквозь крепи, капли воды тушили нам свечи. Выработка то шла по наклону вниз, то сворачивала в сторону. Нам становилось дышать все труднее и труднее. В этом черном мраке подземного царства звуки скрадываются удивительно. Стук кайл услышали, только войдя в грот, где человек семь рабочих, по ступню в воде и обливаемые холодной водой сверху, ломали породу. Каждый, со всей силой ударяя молотом по лому, загонял его в кварц.

Из скважин, пробитых таким образом особым инструментом, выбиралась пыль — также иногда золотоносная, затем вставлялся патрон динамита с пистоном, содержащим гремучую ртуть.

От пистона висит вниз длинный фитиль.

— Ну, теперь подальше.

Мы бросились в ближайшие выработки.

Рабочие зажгли фитиль — и тоже к нам. Несколько секунд тишины. Послышался слабый гул. Каменные породы штольни точно вздрогнули. Отголосок взрыва замер в следующем гроте… Мы подождали еще несколько секунд и опять вернулись в только что оставленную нами ячейку подземного улья. На тех местах, где еще недавно в белом кварце зияли скважины, теперь блистали свежим изломом выбоины, а целые груды золотоносной породы лежали под ними внизу. Серый дым еще ходил под потолком грота. От этого дыма невольно разбаливалась голова…»

— Видали технику безопасности? Зато теперь шагу без нее не ступи… — снова перебил чтеца Турбин.

Петро вспомнил столкновение со Степановым в разведочной штольне и, лукаво посмотрев на разведчика, ничего ие ответил.

— «Вот и шахта… Вверху едва-едва, точно серая точка, мерещится ее отверстие, именно мерещится. То пропадает, то выступит вновь… Наконец, отверстие вверху стало расти и светлеть. Вот первый луч упал на нас; еще минута — и над нами раскинулось голубое небо. Мы посмотрели друг на друга и расхохотались. Все мы с головы до ног были в грязи».

— Ну и рудник! От такого подальше! — вырвалось у белобрысого, и, привстав на одно колено, он заглянул в книжку, будто сомневаясь в том, что в ней все написано так, как читал Петро.

— На днях я поеду на Новый и расскажу вам, как там рудник выглядит. Петро, наверное, устал, давайте я дочитаю и побегу в бараки тоже проводить беседу, Рудаков поручил, — сказала Наташа. И, взяв у Петра книгу, стала громко читать: — «Получается блестящая желтая горсточка, из-за которой через несколько времени совершится столько подлостей, преступлений…

Вон недалеко закладывается новый шурф. Отупелые люди, полузажмурив глаза и навалившись грудью на ворот, буравят таким образом землю… Остановились, понурились, точно лошади после громадного и мучительного перегона. Видимо, отдышаться не могут, только колени дрожат да по лицу бежит какая-то судорога. Глаза тоже полусмежены. Больно или противно глядеть этим несчастным каторжникам труда на божий свет.

Нет, прочь скорей!..» Да! Прочь скорей! — повторила Наташа. — Какая страшная картина!

— Петро дюже агитнул нас за рудник, не забудь прочесть о нем на общем артельном собрании, — усмехнулся высокий паренек, сидевший рядом с Наташей.

— Лучше сразу в могилу, чем в таком руднике мучиться! — проговорил белобрысый разведчик, — Слушать — и то мурашки по телу ползут.

Петр задумчиво обвел всех глазами.

— Вот, ребята, какой был рудник-то в стародавние времена!

— Я такие рудники знал, сынок! Хорошо, что вам уже не пришлось их видеть, — пробасил Максимыч.

— Ну, нам пора идти, — сказала Наташа.

Попрощались, и девушка ушла вместе с молодыми разведчиками.

Заслоняя от солнца журналом крупное скуластое лицо, Максимыч посмотрел на тропинку, по которой из лесу двигались две маленькие фигурки.

— А ты, Крепыш, не зря так долго тайгу обсматривал: Федот и Маша идут. Я думаю, это случайное совпадение? — насмешливо заметил Турбин.

— Конечно, случайное! На какое-нибудь там свидание за пять километров не ходят, — ответил сразу повеселевший Петро.

— Вы теперь даже в амурных делах избалованные. Ишь, пять километров! А знаешь ты, что я в женихах каждую неделю к своей нареченной за пятьдесят верст пешком бегал?

— Что так далеко? — засмеялся Петро.

— А ближе встречаться было негде, заимка от заимки полсотни верст была. Да чего там. Если крепко любишь, так версты считать не будешь! — Турбин встал и пошел навстречу Иптешевым.

Впереди тел невысокий, с виду хилый Федот, обвешанный глухарями. Большие птицы были попарно связаны за шеи и переброшены через плечи охотника, их черные крылья раскинулись и почти касались земли.

У Маши к кожаному поясу были привязаны рябчики, их трепал ветер.

— Все в перьях, как индейцы! — здороваясь, шутил Турбин.

Он любовался стройной, как молодая таежная елочка, девушкой. Смуглое, монгольского типа лицо, большие черные, немного раскосые глаза, заплетенные в две косички чернью волосы. Маленький вздернутый нос придавал ей озорной вид.

— И когда ты, Маша, подрастешь? Женихи есть, а ты все маленькая! — шутил великан Максимыч, расправляя саженные плечи.

— Вырасту, дай срок, товарищ Турбин! — Маша, отвязывая на ходу рябчиков, направилась к походной кухне.

— План Заготпушнина мы уже перевыполнили, — старательно выговаривал русские слова Федот.

— Добре! Иди сдавай добычу на кухню и получай деньги. Если повар будет торговаться — он скупой у нас, задери его медведь, — ты тогда скажи мне, — предупредил Турбин и, прихрамывая, заторопился к разведочным работам.

Петро спросил Федота:

— Что, обсчитывают вас?

— Нет! Максимыч вспомнил наш спор с поваром. Я козел убил. Повар принимал мясо третий сорт, а я второй говорил. Вот отец сказывал: давно раньше разные начальники и купцы обсчитывали наших эвенков-охотников. Отец сам чернобурку-лису за стопку водки менял.

Навстречу им спешила Маша. Бушуев остановил ее.

— Я птицу сдам, — сказал Федот и скрылся за кустом малины.

Когда остались вдвоем, Петро хотел взять Машу за руку. Девушка пугливо отдернула ее.

— А я ждал тебя, Машенька, очень ждал все эти дни! Почему не приходила на прииск?

— Папашкой охота была. Когда пришла домой, записку дупло дерева читала, теперь сюда пришла, — и улыбнулась.

Медленная речь Маши, застенчивая улыбка, черные ласковые глаза — все казалось сегодня Петру особенно дорогим.

— Когда ты перейдешь к нам на работу? Измучился я, Машенька, без тебя!

Он взял ее за плечи, попытался притянуть к себе, но Маша отстранилась и оглянулась. Никого не было, только из-за кустов доносился гортанный голос Федота, спорившего с поваром.

Счастливая улыбка не сходила с лица девушки.

А первая встреча была не из приятных и закончилась ссорой… Более года назад на охоте Маша случайно чуть не подстрелила Петра. В сердцах он закричал на незнакомую девчонку и, не обращая внимания на ее плач, отнял ружье. Через несколько дней Бушуев пришел на заимку и вернул ружье, но не Маше, а старику Иптешеву. Маша окончательно обиделась. Только к весне они помирились. А теперь у Маши не было более близкого друга, чем Петр.

— Когда снег падет, мы с Федоткой на прииск придем.

Вернулся Федот и, обращаясь к сестре, сказал:

— Я заимку иду.

Она вопросительно взглянула на Петра и отступила, под ее сапожком хрустнул тонкий ледок.

— Я с вами, с Федотом партию в шахматы сгоняем, — беря их под руки, весело сказал Бушуев.

Сняв фуражку и расстегнув кожаную куртку, сердитый, Рудаков шагал вдоль новых деревянных столбов высоковольтной линии, специально подведенной на разведочные работы. Он то и дело перепрыгивал через поисковые канавы, засыпанные осенней листвой, стремясь укоротить путь к циркулеобразной стреле бурового станка, что возвышалась над кустарником.

Настроение его испортила утренняя стычка с начальником прииска.

Райком партии запрашивал, когда будут посланы в колхоз «Вперед» тридцать приискателей, однако Степанов вновь категорически отказался выполнять решение бюро, принятое без его участия, и заявил, что он вообще не колхозная нянька.

Рудаков настаивал, призывал Степанова шире, не делячески смотреть на это решение, но Виталий Петрович обрушился на Рудакова, обвинив его во вмешательстве в чужие дела. «Заведующий горным цехом может смело доверить начальнику прииска контроль за пастьбой лошадей и даже за работой пастухов», — съязвил Степанов.

Очень недоволен собой остался Сергей Иванович, и это чувство не покидало его весь день. Как найти ключ к этому сильному, своенравному характеру?

Мимо Рудакова, чуть не задев его, пролетел жирный рябчик и смело уселся на огненно-красную рябину.

«Вот досада, ружья не взял», — подумал Рудаков, наблюдая за птицей, спокойно клюющей красные ягоды.

Сзади послышались шаги, кто-то догонял инженера.

— Сергей Иванович, подождите, — окликнула его запыхавшаяся Наташа.

Он остановился и приветливо улыбнулся девушке.

— Что скажешь, Наташа?

— Еле догнала вас, беседу проводила, — охнула она, поправляя на голове косынку.

Они пошли рядом, впереди двигались их тени.

— О чем люди говорят?

— Разговоров много: о руднике, о разведочной партии, и, конечно, спрашивают, что будет с артелью. И настроение разное. Кто ждет не дождется перемен, кто опасается новой работы — вдруг, говорят, малые заработки будут. А есть и змеи шипящие, но их мало.

Наташа обломила березовую веточку и стала зубами сдирать с нее кору.

— А как настроение отца? — спросил Сергей Иванович.

— По-старому. Где-то нашел ключ и пропадает в тайге. Говорила я с ним несколько раз. Старик обиделся на Степанова за мутенку и хорохорится, — закончила Наташа и виновато улыбнулась.

— Ничего, перебродит. Хуже с Пихтачевым. Затеял угощение на артельном собрании делать, а когда я запретил, закатил мне истерику.

— Он хотел гулянкой подкупить артельщиков. Уже кое-кто играет на этом: дескать, Пихтачев за народ, а Рудаков против.

Обошли огороженный, заполненный водой шурф. Сергей Иванович заговорил вновь:

— Вот нам и нужно объяснить людям заблуждения Пихтачева, вредность его деятельности, упрямое желание законсервировать время. Правда за нами, но ее нужно донести до артельщиков, и не один раз: ведь старый старатель — тугодум. Нужно собрать все наши силы, оживить работу комсомола. На днях проведем перевыборы вашего бюро, тебя будем рекомендовать секретарем.

Наташа нахмурила брови и воскликнула:

— Да что вы, Сергей Иванович! Я не могу. Учусь в вечерней школе, мне нужно заниматься.

Сергей Иванович посмотрел на Наташу и опять вспомнил Степанова, утренний разговор с ним. Остановившись, он непривычно сухо ответил ей:

— Теперь все учатся и работают. Когда закончите ремонт клуба?

Наташа сразу почувствовала перемену настроения своего спутника и, не зная причины, удивилась.

— К октябрьским праздникам. Да, забыла: вот заявление, разведчики просили передать вам.

Наташа свернула на боковую тропинку и пропала в золотистом березняке. Рудаков печально посмотрел девушке вслед и развернул сложенную бумагу.

Рудаков с досадой покачал головой: «Неприятное письмо, придется разбирать дрязги. Сегодня с самого утра неприятности».

Из небольшого перелеска неожиданно появился сутуловатый маркшейдер. «Легок на помине», — подумал Рудаков. Одет Плющ был по-праздничному: кроме приметного на всю округу берета, еле умещавшегося на лысой яйцевидной голове, на маркшейдере красовалась пятнистая, под цвет леопарда, коротенькая, вся в «молниях» курточка и голубые брюки, заправленные в коричневые краги. За спиной Плюща пряталась какая-то невысокая женщина, копна ее рыжих волос появлялась то справа, то слева от него. Увидев Рудакова, она прикрыла лицо косынкой, лежавшей на плечах, и скрылась в перелеске. Маркшейдер продолжал свой путь, помахивая прутиком и насвистывая мотив из «Сильвы».

— О, Сергей Иванович, мое вам нижайшее! — воскликнул он, поправляя пальцем на большом синеватом носу роговые очки.

— Гуляете, Борис Робертович? Как дела с топографической съемкой на Медвежьей?

— Хорошо, но план не выполняю, не хватает людей, — осклабился тот.

— Хорошего мало, московской партии будут нужны данные топографии. Вы это знаете?

— Но что я могу сделать? — Борис Робертович обворожительно улыбнулся.

— Не нужно было заниматься заготовками сена и дров, тогда бы вы уложились в срок, — задержав взгляд на лицо маркшейдера, сказал Сергей Иванович.

Тот улыбался теперь растерянно и вдруг закашлялся.

— Я рассчитывал… — начал он, но Рудаков резко оборвал:

— Я знаю, у каждого плута свои расчеты, но на этот раз вы просчитались. Сегодня же сдайте завхозу все ваши стога и поленницы.

— Вы изволите шутить, — пробормотал побагровевший Плющ.

— Нет, я не шучу. Порядки здесь были вольные, «таежные», многие путали государственный и артельный карман со своим. Ведь вы коммунист. За такие дела знаете что бывает?..

— Дорогой Сергей Иванович! Зачем же иметь врагов там, где можно иметь друзей? — вкрадчиво улыбаясь, спросил маркшейдер.

И неожиданно перешел в наступление. Он обвинял Рудакова в мелочности. Дрова и сено он сдаст. Но этим ли должен интересоваться секретарь партийного бюро? План золотодобычи проваливается, и вместо мобилизации сил на его выполнение начальник прииска бредит каким-то мифическим рудником, а секретарь партийного бюро потакает ему. Рудаков, видимо, забыл, кто такой Степанов, и, вместо того чтобы вывести его на чистую воду, он придирается по пустякам к честным коммунистам. Где его революционная бдительность? Что скажет на это секретарь?

— Сказанное вами похоже на шантаж, но я никогда не иду на сделку со своей совестью. Что вы разыгрываете комедию? Какую правду вы защищаете? Вы защищаете себя! Но об этом разговор еще впереди. — Рудаков круто повернулся и зашагал к вышке.

«Что может быть омерзительнее «высокоидейного» шкурника?» — подумал он.

У буровой вышки Рудаков застал Максимыча и белобрысого бурового мастера. Мастер стирал паклей с лица мазут, внимательно следя за стальными штангами, которые, шумно вращаясь, вонзались в землю.

Рудаков приветливо махнул рукой и подошел к деревянному ящику с разведочными образцами. В ящике ровными рядами лежали керны — цилиндрические куски коренных пород, извлеченных из буровых скважин.

Сидя на пне, Турбин рассматривал в лупу породу.

— О! Вот это да! — поднимаясь, весело пробасил старый разведчик.

Рудаков посмотрел через лупу и увидел на белом керне тонкие, похожие на паутину блестящие прожилки.

— Горка-то золотая! — крикнул ему на ухо разведчик.

Буровой мастер выключил станок и подошел к Турбину.

— Передохни чуток, паря, да посмотри-ка в лупу! — краснея от волнения, сказал Максимыч.

— Никак видимое золото! — присмотревшись, удивился мастер.

— Точно! Это и без анализа не ошибешься, — Максимыч погладил свою бороду-лопату. — Значит, золото и ниже есть, есть золото.

— С вас, Сергей Иванович, причитается, — щелкнув пальцем по горлу, засмеялся буровой мастер и, поглядев на яркое солнце, снял с себя тесный пиджак, сильно выгоревший на сгибах складок и на вороте.

— Все это хорошо, друзья. Но я хочу изменить план нашей разведки. Вот пришел посоветоваться. Присаживайтесь. — И Рудаков, поджав по-турецки ноги, опустился на землю.

— Как так изменить? — насторожился Турбин, зажав бороду в кулаке.

— Вот слушайте. У нас большинство разведчиков занято на поисковой разведке — роют канавы, проходят шурфы.

— А как ты, Сергей Иванович, обойдешься без поисков? — вежливо полюбопытствовал Максимыч.

— Наоборот, я предлагаю поиски вести самым совершенным способом — электроразведкой, а не задерживать уйму людей на канавах и шурфах.

— А так можно? — заинтересовался буровой мастер и присел рядом с Рудаковым.

Сергей Иванович достал папиросы, угостил мастера. Они закурили.

— Можно. Разведочная партия к нам приезжает — обком, как видите, помог. В партии есть геофизический отряд, он и проведет у нас поиски. А мы сейчас усилим проходку разведочной штольни и буровые работы. Согласны?

— А как это они без канав и шурфов найдут жилы? — усмехнулся в густые усы Турбин.

— Электроразведка выявляет с поверхности рудные зоны, примерно оконтуривает их границы и этим очень ускоряет поисковые работы, сокращает их объем. Хватит нам лопатой и кайлом ковыряться, — улыбаясь, закончил Рудаков.

Максимыч сдвинул на лоб картуз и недоверчиво почесал затылок: что это, охотничий рассказ? Буровой мастер слушал Рудакова как зачарованный, но, поглядев на Турбина, также неопределенно пожал плечами.

— Если не сказка, то давай испробуем твою физику, — пробасил Максимыч с прежним недоверием.

— Договорились. Теперь еще один вопрос: мало проявляешь заботы о своих разведчиках, Максимыч.

— Пошто так говоришь? — обиделся Турбин.

— Я обошел палатки и новые бараки. У многих разведчиков нет спальных мешков, спят без одеял. Не хватает посуды, вообще неуютно в бараках, холодно, — мягко объяснил Рудаков.

— Спальные мешки мне не дают. Говорят, лимиты выбрал. А что народу на разведке прибавилось — это завхоза не касается, задери его медведь. А холодно — значит плохо топят, хотя в тайге дров много, не покупать, — оправдывался Максимыч.

— Выписывай, что надо, все дадим. Следи за бытом разведчиков по-отечески, твои ребята стоят большего внимания. Кормят их сытно, но можно вкуснее. И за этим следи сам. Ты командир здесь, с тебя и спросят, — твердо закончил Сергей Иванович.

Максимыч многозначительно переглянулся с мастером и по-военному отрапортовал:

— Будет исполнено, товарищ комиссар.