В таежной стороне

Глава сорок пятая САЛИК

После длительной болезни Степанов впервые вышел на работу. В кабинете Рудакова он рассматривал висящий на стене план Медвежьего рудника.

— Горноподготовительные работы выполнены больше чем на две трети. — Он обвел пальцем сплошные линии, покрывшие во многих местах пунктир. — Нужна повсеместная скоростная проходка…

Степанов прочитал лежащую на столе радиограмму.

— Еще новость: буровой стали нам не дают. Запланирована только на третий квартал. Конечно, выходит, мы сами виноваты: зачем досрочно пускаем рудник!

Сергей Иванович поднялся и открыл окно. На улице шел проливной дождь, воздух в комнате сразу посвежел.

Зазвонил телефон. Рудаков снял трубку.

— Разрешите доложить? — зазвенело в трубке.

— Екатерина Васильевна? Чем порадуете? — спросил Рудаков и весело улыбнулся Степанову. — Дали четыре цикла на разведке? Хорошо! Нет буров? Сваривайте обурки. До свидания!

Рудаков положил трубку и, все еще улыбаясь, сказал Степанову:

— Шесть циклов будет скоро. Да! На днях обсуждаем «художественные произведения» Плюща, ты подготовься, Виталий.

— Хорошо. — Степанов попрощался.

Рудаков собрался тоже уходить, но зашла Наташа с планом комсомольской работы, и он задержался.

Следом за Наташей появился Захарыч. По выражению его лица было видно, что он не рассчитывал встретиться с дочкой. Старик в нерешительности остановился у порога.

Рудаков, не зная, в чем дело, выжидательно смотрел на старика, а тот мялся, усиленно дымя папиросой.

Захарыч покосился в сторону дочки и, наконец, промолвил:

— Пришел я к тебе, Иваныч, на исповедь, грешен…

Наташа поднялась и хотела уйти, но отец жестом остановил ее.

Рудаков молчал, ожидая, что скажет старик.

— Бают, Прошка Дымов объявился. Тралить будем? — неожиданно задал вопрос Захарыч.

— Конечно, только пока не можем найти, где он скрывается, — ответил Рудаков, не догадываясь, что предложит Захарыч.

— Я придумал, где его нужно искать. Алешка, меньшой Степана, на его след напал. Небось прячется в зимовье за старой смолокуркой, на своем ключике, — убежденно сказал старик.

— А что это за ключик?

— Я прошлой осенью с ними в компании мыл там золотишко, пока он не обобрал меня. Хлебнул я соленого, стыдно вспомнить.

— А почему ты раньше не сказал об этом? — спросил Сергей Иванович.

— По таежным законам о таких делах отцу родному только перед смертью можно сказывать. Думал я, думал — и вот перед тобой открылся, — ответил старик и с облегчением вздохнул.

Установилась жаркая летняя погода. Новый лес для стройки заготовляли в верховьях Кедровки, но сплав шел медленно: река с каждым днем мелела и мелела. Нужно было принимать срочные меры.

Степанов послал на место сплава Турбина, хорошо знавшего реку. Вскоре к Степанову пришел рабочий с Кедровки и принес записку. Турбин писал, что весь заготовленный лес спущен на воду, но ниже заводи создался затор, и просил срочно прислать взрывников.

Виталий Петрович направил на лесосплав Наташу, Ивана, Федота и молодых Бушуевых.

В новой лодке-долбленке разместились все пятеро. На дно уложили мешки со взрывчаткой, двуствольную централку, берестяной туес и походный рюкзак.

Кедровка сильно обмелела. Из воды торчали мшистые валуны, издали похожие на медведей.

Плыли осторожно, держась берега. Федот, стоя на носу лодки, шестом толкал ее против течения. Иван сел на весла, но вскоре тоже взял шест: лодка днищем скрежетала о камни. И все-таки частенько приходилось брести по воде, сталкивая лодку с перекатов.

Километра через два перекаты кончились, и русло стало глубоким. Вечернее солнце опускалось за гору, золотило ровную, зеркальную гладь реки.

— Хорошо! — оглядываясь по сторонам, шептала Наташа. — Вода, тайга, горы… Нет на свете ничего краше!

Девушка была счастлива: школа вечерняя позади, на днях свадьба, и после пуска рудника вместе с Иваном в институт.

Наташа, ударив по воде маленьким веслом-лопаткой, обрызгала Ивана.

В ответ он размахнулся шестом и окатил всех. Наташа и Маша завизжали, ребята засмеялись, их смех гулким эхом отдавался в уснувших горах.

Послышалось отчетливое постукивание мотора, скрип железа и глухой шум падающей земли.

— Кто шумит? — спросила Маша.

— Шайтан!.. — засмеялся муж. — Не бойся. Это экскаватор канал роет, вода Кедровки на гидравлики пойдет.

Проплыли мимо зеленого, густо заросшего острова и за небольшим поворотом увидали экскаватор.

— Как гусь из воды пищу хватает! — проговорил Федот, наблюдая за его работой.

Машинист опускал раму, и ковш пропадал под водой, врезался в грунт, со скрежетом скользил по валунам. Экскаватор пятился, поднимая ковш, и, развернувшись, высыпал мокрый грунт на борт канала.

— Этот «гусек» сразу три тонны заглатывает и выплевывает в сторону, — сказал Иван.

На реке темнело. В глубокой долине ночь наступала медленно. Лучи солнца в последний раз скользнули по дальней снежной вершине, и долго стоял полумрак короткой летней ночи.

Вдруг у берега закачалась осока, послышался легкий свист крыльев. Маша вскинула ружье. Один за другим ахнули два выстрела. Раздался всплеск воды и крик подраненной птицы.

— Жарево есть, а на варево, на уху, мы забыли взять рыбных консервов, — объявила Наташа под дружный смех товарищей.

Поймав подранка, поплыли дальше. Река здесь текла медленно, и Иван греб без напряжения. Вскоре над тайгой показалась луна, стало светло, будто зажгли большой электрический фонарь.

тихо запела Наташа, и песня вольно полилась по реке.

— А вот и затор, — прервал песню Петро. — Иван, правь к левому берегу.

Впереди поперек реки виднелась баррикада из беспорядочно нагроможденных друг на друга бревен. Река, озаренная холодным лунным светом, с шумом прорывалась сквозь них.

— Наташа! Иван! — раздался с берега знакомый бас Максимыча. — Причаливай к левому!

Через минуту Турбин вытягивал на берег лодку, глухо зашуршавшую днищем о песок.

— Здравствуй, Максимыч! Так у затора и живешь? — спросил Бушуев.

— Нет, в шалаше, с полкилометра выше. А сегодня тут караулю. Людей по домам отпустил. Лес-то на воде! Подорвем затор, и лес спустится до нижних перекатов, а там до фабрики рукой подать.

— Взрывать когда будем? — спросил Федот Наташу.

— Сейчас, при луне все видно. Рудаков велел подорвать для осенней навигации и перекаты.

— Правильно! — одобрил Иван и стал таскать мешки со взрывчаткой.

Наташа принялась готовить заряды.

— Что нового на руднике? — спросил Турбин.

— Есть новости, — ответил Бушуев. — Дня два назад прилетал какой-то чин из министерства. Проверял строительство.

— Смотри, какая рыбеха плещется! — перебил его Турбин, показывая на большие круги по воде, переливающиеся в лунном свете.

— Да, уплыла щерба… Много москвич возился с Плющом, — продолжал Бушуев.

— Душно́й он, вонь от него аж до самой Москвы идет, — с досадой бросил Турбин.

С реки внезапно донесся шум обвала. Бушуев прислушался, недоуменно поглядел на Турбина.

— На баррикаде бревно сорвалось, — спокойно объяснил тот.

— Чин этот велел Степанову срочно готовить жилье для новых строительных рабочих рудника-гиганта. Скоро начнут прибывать. Чувствуешь размах?!

— Иван профессором назначен, лекцию о скоростной проходке читать будет, — объявил Федот.

Когда заряды были готовы, Иван пошел осматривать баррикаду, а Наташа достала из лодки карбидку, заправила ее водой и, прочистив иглой форсунку, зажгла. Продолговатый белый язычок, поминутно вздрагивая, разгорелся ярким пламенем.

Вскоре вернулся Иван.

— Решил пока подорвать три заряда, — сказал он Наташе. — Давай мешки.

Наташа протянула ему два мешка, один взяла сама и пошла к реке.

Иван и Федот зажгли два дальних заряда, Наташа подожгла свой, и они вместе бросились к берегу, спрятались за колючей пихтой.

Раздались три глухих подводных взрыва. Затор в трех местах был прорван, вниз по течению реки понеслись десятки бревен. Однако баррикада еще держалась.

Рвали на перекатах и второй, и третий раз, пока река не стала чистой от бревен.

— Утром весь лес будет у фабрики. — Турбин уселся в лодку и посмотрел на часы. — Сейчас одиннадцать.

Плыли тихо. Длинные неуклюжие весла, ритмично опускаясь, глухо хлюпали и жалобно скрипели в уключинах.

Где-то неподалеку крякнула утка, с другого берега, как бы ей в ответ, разлилась соловьиная трель, и опять наступила звенящая тишина. На темной глади реки плыла кверху белым брюхом большая рыба.

— Какой тайменище! — забасил Турбин. Он наклонился с лодки и поймал проплывающую мимо рыбу. — Имай, Петро! — закричал он. — Взрывом оглушило.

Лодка медленно двигалась вверх по реке. На берегу темнел шалашик, сбоку освещенный луной.

— Вот и дом мой рыбачий! — пробасил Егор Максимыч, направляя лодку к берегу.

У шалашика, накрытого с трех сторон пихтовыми ветками, весело запылал костер. Женщины принялись готовить ужин, а Иван, Петро и Федот уплыли ставить сеть.

На носу лодки зажгли берестяной факел. У черной скалы Петро привязал конец сети к палке, заостренной с одного конца, а затем эту палку топором забил в речное дно. Иван медленно заводил весла и бесшумно греб к противоположному берегу, а Федот осторожно опускал в воду сеть.

— Быстрей, быстрей, — поторапливал Петро. — Здесь глубоко, дно чистое.

Из-за тучи снова вырвалась луна и разостлала наискось по реке тусклую дорожку, на ней полукругом закачались пробковые поплавки. Пахло тиной и водорослями.

Время ползло для рыбаков медленно, а воздух становился все холоднее. Над рекой разорванными клочьями плыл белый туман, поглощая ночь, реку, берестяной факел.

Лодка села на мель. Только тогда рыбаки поняли, что свернули с протоки в старицу, и, столкнув шестом лодку, повернули обратно.

— Я продрог, давайте смотреть сети, — предложил Петро, лязгая зубами.

Тихо подплыли к сети, она заметно дергалась на спокойной глади воды. Ежась от холода, Иван приподнял с лодки верхнюю веревку.

— Смотрите, как поплавки пляшут. Будет добыча.

Федот тоже попытался поднять сеть, но она, как живая, рванулась в сторону.

Иван посветил ярким берестяным факелом, и темная вода стала сразу прозрачной.

— Полно рыбы! Утром увезем в нашу горняцкую столовку, ребята спасибо скажут.

Поймав, наконец, веревку, Федот возбужденно сказал:

— Рыба-то какая! Не упустить бы.

Петро вынимал из сети щук и тайменей, чебаков, хариусов и бросал на дно лодки. Рыбы трепыхались, пытаясь выпрыгнуть за борт, шлепались друг на друга…

— Долгонько вы, друзья, пропадали! — встретил рыбаков Максимыч, покуривая у костра.

Иван, ни слова не говоря, протянул Маше метровую щуку и двух тайменей.

— Добрый улов, — похвалил Максимыч.

Маша подбросила в огонь пихтовых веток, опустила ложку в висящее над огнем ведро и попробовала варево. Уха была готова.

С аппетитом поужинали. Костер догорал, а сухих веток больше не было. Максимыч огляделся и, позевывая, сказал:

— Кто молодой, сходите за ветками. А то место здесь потное.

Наташа встала, Иван тоже поднялся и пошел за ней. Максимыч поглядел им вслед и лукаво подмигнул Бушуеву.

На свет костра налетела туча комаров и мошкары. Комары нудно пищали над ухом, кусали шею, лицо, руки; мошкара мельтешила перед глазами. Турбин подбросил в костер трухлявых гнилушек. Теперь дым выедал глаза, мешал дышать, но все же стало легче — гнус исчез.

— Теперь часок-другой сосните, ребята, а я подежурю, — предложил Турбин.

…Хвороста пришлось ждать долго. Турбин сам два раза набирал его, а когда Иван и Наташа появились, то в шалаше, плотно прижавшись друг к другу, уже спали Федот, Петро и Маша. Максимыч дремал у груды серого пепла, все еще излучавшего тепло.

— Вас только за смертью посылать. Так и знал, что не дождаться хвороста, — по-стариковски пробурчал он.

Раздался треск сучьев, и к шалашу молча приблизились трое. Первым с ружьем шел Захарыч, а за ним двое мужчин. Сбоку под их ватниками Наташа заметила кожаные кобуры.

Захарыч и его спутники поздоровались, подсели к потухшему костру и закурили.

Максимыч пригласил отведать ухи, но знакомый по степановскому делу следователь, посмотрев на часы, сказал:

— Спасибо, мы торопимся.

— Может, помочь вам? Мы тайгу хорошо знаем, — предложил Турбин.

— Да, да! — вставила Наташа.

— Не девичье это дело, а вас, двоих мужчин, я попрошу со мной, — поднимаясь, ответил следователь.

Турбин и Иван быстро собрались, и все вместе ушли в ночную таежную чащу.

Наташа попыталась уснуть, но, несмотря на усталость, сон не приходил, а сидеть одиноко у костра она не могла. Наташа колебалась недолго. Пока на росе видны следы, решила догнать отца и Ивана, и, не будя спящих, она тихо пошла в том направлении, где недавно скрылись мужчины.

Вначале тропы не было, а следы нередко расходились в разные стороны, и Наташа часто сомневалась в выбранном пути.

Шла она долго. Наконец, вышла к безлесной балке и увидала петлявшую по тайге реку, а около нее — покосившуюся избушку.

Над зимовьем висела черная туча, надвигалась гроза. Среди дня сразу завечерело. Река, взбудораженная набегами ветра, торопливо толкала к берегу взмыленные волны. Вокруг ни души. Неужели она сбилась с дороги и вышла не к той заимке? Куда же идти еще? Подошла к воде и стала обмывать забрызганные грязью ноги.

Под кустом, склонившимся над рекой, она увидела качающийся на воде салик — маленький плотик из трех коротких, но толстых бревен с подгребным веслом. — Значит, здесь есть люди, — подумала Наташа.

Поднявшись на пригорок, она стала наблюдать из высокой травы за зимовьем.

Внезапно раскатились выстрелы, и снова все смолкло, только слышался протяжный шум леса. Выстрелы повторились, но глуше: стрелявшие удалялись от Наташи. Но вот девушка услышала топот и поняла, что кто-то бежит в ее сторону.

Наташа схватила толстую палку и приготовилась к встрече. Неожиданно за кустами мелькнула оборванная, в заплатах куртка бегущего человека. Он круто свернул в сторону, к реке.

«К салику, удирает — значит, враг», — решила девушка и бросилась к воде.

Все произошло мгновенно. Наташа с силой оттолкнула салик в бурный поток. Острый ожог в спине перевернул в глазах девушки горы и берег, и она, качнувшись, упала в воду…

Салик, заливаемый гребешками волн, толчками уплывал вдаль.

Неподалеку вспыхнула молния, и прокатился гром.

Следом за оборванцем к реке выбежал Захарыч и навел на него ружье:

— Эй, сберун, руки вверх! Бросай пистолет, не то застрелю как собаку..

Беглец вытащил из ручки пистолета пустую обойму, бросил на траву пистолет и обернулся.

Горбоносый «нищий» с широкой, во всю голову, плешиной показался Захарычу знакомым. Вспомнил и остолбенел от неожиданности.

— Так, значит, это ты, Митяй?

— Я, Захарыч, опусти ружье.

Захарыч опустил ружье.

— Живой, подлец, а тебя в старой штольне похоронили…

«Дантист» сделал шаг к Захарычу, но тот вновь вскинул ружье и крикнул:

— Стой, ни с места!

«Дантист» остановился, с опаской поглядывая на дуло ружья.

— А ну идем, покойничек! — грозно закричал Захарыч.

«Дантист» опустил голову и тихо сказал:

— Отпусти меня, озолочу. Уйду — и никто знать не будет.

— Из меня тоже подлеца хочешь сделать?.. Пошли! — громко скомандовал Захарыч.

Но «дантист» бросился к дереву и, петляя, побежал.

Захарыч вскинул ружье, помедлил секунду и, прижмурясь, выстрелил дуплетом.

Беглец упал, примяв высокую траву…

Гибель Наташи потрясла весь поселок. После долгих поисков ее нашли на длинной узкой отмели, уходящей от берега острием в темную воду реки. Она лежала, широко раскинув руки, прижавшись щекой к золотистому песку, и словно слушала, о чем говорит земля…

Печальная весть подкосила Захарыча, он занемог, впал в беспамятство, и его увезли в городскую больницу.

Проводить Наташу в последний путь вышли все жители поселка. Похоронили ее почти на самой вершине Медвежьей горы, под могучей одинокой сосной.

Следствие распутало темную историю преступления. На берегу реки, у того места, где Захарыч схватил Дымова, были обнаружены и нож «дантиста», и следы его сапог с подковками, и пестрый Наташин платок. Неопровержимые факты заставили «дантиста» рассказать все о смерти Наташи.

В большом зале нового клуба собрались рабочие прииска и потребовали от органов правосудия вынести «дантисту» смертный приговор.

Иван Кравченко будто одержимый взваливал на себя все новые и новые заботы. К нему тянулись люди, и он отдавал им себя всего, всю нерастраченную доброту и щедрость сердца. Только не появлялась у него улыбка, глаза стали строже, да и люди понимали, что нет ничего горше для человека, как потерять то, что потерял их новый вожак молодежи.