В таежной стороне

Глава сорок четвертая СВОИМИ РУКАМИ

Из штольни то и дело появлялись лошади с гружеными вагонетками. Они останавливались над большим деревянным бункером; коногон опрокидывал вагонетки и, разгрузив их, сейчас же поворачивал обратно.

На рельсовых путях у штольни стояли три шахтных электровоза. Один из них Вася Егоров потянул на паре коней в подземное электровозное депо. Он размахивал бичом и кричал:

— Но, сивки! Полный вперед!

Лошади, привычные к подземным работам, спокойно вошли в освещенную множеством лампочек штольню.

— Эй, электрокучер, подвези-ка меня, обезножел я, — раздался высокий тенорок.

Обернувшись, Вася с трудом узнал Пихтачева. Фибровая каска с яркой аккумуляторной лампой, широкая брезентовая куртка и такие же брюки поверх кирзовых сапог совсем изменили его.

— Шибко ехал, пятки сбил, должно… А тебя, Павел Алексеевич, теперь и не узнать! — Вася подвинулся, и Пихтачев сел рядом.

— Не все время мне белой вороной быть, — ответил Пихтачев, словно невзначай проведя рукой по гладко выбритому подбородку.

— Полный вперед, сивки-Сурки, вещие каурки! — покрикивал Вася на флегматичных лошадок, еле тащивших электровоз.

— Далеко ли едешь на паре гнедых? — полюбопытствовал Пихтачев.

— Лошадизация предшествовала технике повсюду, даю тебе научную справку. А еду я на двух лошадиных силах в депо, везу жеребца своего на ревизию, — объяснял Вася, хлопая рукой по железному корпусу электровоза.

К ним по подвесному рельсу легко подкатилась и ушла дальше металлическая серповидная люлька, груженная крепежными бревнами. Люльку подталкивала худенькая девушка.

— Хороша в работе моя подвесная лесотаска? Лесодоставщик Пихтачев завалил гору лесом, — говорил Павел Алексеевич. — Лесотаски эти и при электровозах жить будут. В тупиковые забои лес доставлять ими способно.

Вася прищелкнул языком и спросил:

— Что новенького в твоей удалой жизни?

— На хозяйственную работу Степанов звал, а я пока отказался. Зачем? Мне и рабочим неплохо, я отличник. В прошлом месяце с прогрессивкой почти две тысячи получил, и голова ни за кого не болит, только за себя одного отвечаю. Обратно — образование низшее, два класса церковноприходского училища пройти не успел.

— Верно! А перейдешь на хозяйственную работу — начнут опять бить, да наверняка крепче, чем раньше, — в шутку поддакнул ему парень.

— И я Степанову то же сказал, а он хитро ответил: «И золото не золото, не быв под молотом». Приступаем, говорит, к постройке большого кирпичного и известкового заводов, требуются миллионы штук кирпича, сотни тонн известки, много строительного песка, гравия. Предлагал заведовать всеми этими цехами, помощником его быть. Видал?

— Да, должность министерская. Только чем выше лестница, тем больше она качается… Но, мертвые! И когда вы только доплететесь! — махая бичом, завопил Вася. — Отказался? Зря, Павел Алексеевич, зря! Не замечал я раньше, что ты того… — подзуживал он.

— Это я-то трусоват? — вспылил Пихтачев. — Ты, Васька, просто воробей безмозглый!

— Ну и заводной ты, с пол-оборота заводишься! — оправдывался парень.

Но беседа их закончилась в примирительном тоне:

— Подумать надо, посоветоваться с Рудаковым… А по совести скажу: не усидеть мне на этой должности. Могу сделать больше и сделаю.

— С тебя приходится, Павел Алексеевич!

— Ну, спасибо, что подвез! — соскакивая с электровоза, крикнул Пихтачев и скрылся в темной рассечке.

Кони, подгоняемые залихватским Васиным свистом, наконец, доплелись до электровозного депо. Строительство его, как и компрессорной, подходило к концу. В широком туннеле под параллельно уложенными рельсовыми путями шло бетонирование смотровых ям; стены, сводчатый потолок были выбелены.

Вася осмотрел депо.

— Ого! Конюшня, считай, готова. Принимай на ревизию мою лошадку! — крикнул он дежурному электрику.

— Васька! Быкова записку прислала, велит тебе зайти по важному делу, — сказал электрик.

— Конечно! Важные дела без Василия Николаевича не решаются, это вполне закономерно, — солидно согласился Егоров и, подумав: «Зачем это она?» — побежал к парикмахеру.

Вскоре к светлому забою вразвалку, заложив руки в карманы куртки, подошел преображенный Вася. Волосы его были необычно прилизаны, и от него на версту разило одеколоном. Поздоровавшись со всеми небрежным кивком головы, он выжидающе посмотрел на Катю.

— Здорово, царь природы — орел с воробьиными крыльями! — усмехаясь, сказал Федот.

— Привет мыслителю! — улыбнулся Иван.

— Васька-то подчепурился как, красавчик! — фыркнула молодая краснощекая накладчица.

— Будьте здоровы, ребятёшки! — не удостаивая их взглядом, ответил Вася и обратился к Быковой: — Вы, Катерина Васильевна, мне писали? Не отпирайтесь, я прочел.

— Да, Вася, ты мне нужен.

Катя сдерживала невольную улыбку.

— К нему теперь просто обращаться нельзя, — сказал Кате Иван. — Как вывесили его портрет для всеобщего обозрения, так он к себе только на «вы» стал обращаться.

Все засмеялись, кроме Васи. Он, как всегда, сдержался и снова спросил Катю:

— Так зачем вы приглашали?

— Сейчас подойдет Наташа, и мы начнем собрание. Прошу всех сюда! — крикнула Катя.

— Так вы на собрание меня… — упавшим голосом пробормотал Вася и взмахом руки взъерошил волосы.

Подошли молодые рабочие и с ними Наташа.

— Комсомольская группа горного цеха в сборе, — сказала она. — Рассаживайтесь, ребята. Разговор у нас недолгий, про обязательство пустить Медвежий рудник досрочно — первого августа. Мы не выполним его, если не организуем скоростные проходки по всему руднику.

— Можем показать класс и в этом, нам не впервой, — перебил Наташу Вася и выразительно посмотрел на Быкову.

— Ты, классик, лучше бы помолчал! Почему до сих пор на одном молотке работаешь, а буровая каретка в твою смену простаивает? А? Почему Иван бурит с каретки сразу тремя молотками? — наступала на опешившего Васю Наташа.

— А потому, что Ивану весь рудник помогает, героя из него делают, а Егорова не замечают. Я пластаюсь на работе, все думаю, как лучше. А что получается?

— Чем же ты обижен? — не выдержала Катя и улыбнулась.

— Порожняк весь Ивану гонят, а мне не дают, у меня простои. Но Василий Николаевич все равно горняцкий авангард, — разведя руками в стороны, ответил Вася.

— Почему, товарищи, в смене Егорова погрузочная машина не работает, а руду грузят вручную? — спросила Наташа краснощекую накладчицу.

— Зачем с машиной возиться? От одного молотка я и вручную погружу, да еще и орешки пощелкаю, когда вагонеток нет, — ответила та.

Катя возразила:

— Погрузочная машина на Южном обслуживает поочередно пять забоев. Кроме того, бурильщики наши по примеру Ивана скоро будут работать тремя-четырьмя молотками одновременно.

— Я не волшебник, у меня одна разборка да сборка их почти полсмены отнимает. С одним-то забурился, а то — четыре! — рассердился Вася.

— Тебя, классик, буровая каретка вторую неделю дожидается, — стыдила Наташа.

— Почему меня? И в общем, я на днях перехожу на электровоз, можете меня не прорабатывать, — обиделся Вася.

— Мы прорабатываем решение партийного собрания. Рудник наш имеет теперь оборудование для комплексной механизации. А как мы используем технику? Вручную грузим и на себе таскаем молотки, а рядом простаивают прекрасные машины! — возмущалась Наташа.

— Смехота! Вроде Василий Николаевич хвостистом стал… Нормы я выполняю, иногда с превышением, расту культурно, играю на баяне. И вдруг отстал. Разве я виноват, что Иван симпатичней меня и кое-кому больше нравится? — паясничал Вася.

— Егоров просто безобразничает, его нужно обсудить на бюро, — ограждая подругу от двусмысленных намеков, возмутилась Катя.

— Критики не любите, сразу — разбирать, — тоном ниже продолжал Вася. — Верно, в моем сознании иногда проступают родимые пятна, значит, вы должны больше надо мной работать, а не понуждать, — под дружный смех товарищей закончил он.

— Пятнистый ты, Вася. Будем сообща выводить на тебе эти пятнышки, — ответила Наташа. — Только ты иной раз здорово преувеличиваешь. Хочешь покрасоваться родимыми пятнами, а это просто веснушки…

Решение приняли короткое: комсомольцы должны стать шефами новой техники, хорошо освоить машины.

— А сейчас пошли обедать, а потом на субботник, — заключила Наташа.

— Как это обедать? Я должен высказаться по затронутому предыдущим оратором вопросу, — выступая вперед, заявил Вася.

— К сожалению, у нас нет времени слушать тебя, резинщика. Ведь ты меньше двух часов не выступаешь, — перебил его Иван и первым пошел из забоя.

— А что? Могу два часа и о технике говорить, пожалуйста! Мой культурный горизонт достаточно широк и разносторонен. — И Вася под общий хохот тоже зашагал к выходу.

— Ребята! — крикнула Катя, и все обернулись к ней. — Я получила в новом доме квартиру. В субботу приглашаю всех на новоселье.

— Спасибо. Придем! Готовь пельмени! — раздались в ответ голоса.

Вася пошел рядом с Быковой. Они двигались медленно и отстали от ребят. Вася вытащил из-за пазухи бумажку и, отвернувшись в сторону, вручил ее Кате.

Прочитав, Катя изумилась:

— Что ты, Вася? Уходить с рудника, когда только настоящую жизнь начинаем? Да в чем дело? Неужели обиделся на критику?

Вася, не поворачиваясь, незаметно утер пальцем глаза.

— Здесь моя жизнь, Катерина Васильевна, искалечена. Душевный обвал произошел. Вместе нам теперь работать невозможно, решил я перевестись на другой рудник, подальше от вас. Уже говорил со Степановым, он сочувствует. Пройдут года, и на далекой сторонке, может, и забуду вас.

Губы Васи тряслись, он часто дергал носом и по-прежнему не оглядывался. Растроганная Катя не знала, что делать, и вдруг поцеловала его в соленую от слез щеку.

— Извини меня, Вася, но я не виновата. Я очень ценю тебя как работника, товарища, люблю как друга и… все. Разве ты можешь обижаться на меня?

Вася молча погладил рукой щеку, которую только что поцеловала девушка.

Катя взяла его за руку и тихо проговорила:

— Я думаю, что подобные несчастья люди даже при коммунизме будут переживать. Не огорчайся, не у тебя одного неразделенная любовь. — Глаза девушки затуманились, она закусила губу.

Вася неловким движением пожал Катину опущенную руку, низко нахлобучил кепку на растрепанные волосы и почти бегом бросился прочь…

Последними с субботника ушли Иван и Наташа. Пока Иван собирал раскиданные по полю стадиона лопаты, Наташа спустилась к реке и села на корму лодки, наполовину вытащенной на песчаный берег. Дно лодки серебрилось от белой чешуи, пахло свежей рыбой и водорослями. На реке было спокойно. С шумом пролетел жук. Спасаясь от какого-то хищника, выпрыгнула из воды сонная рыбешка, оставив на поверхности медленно расходящиеся круги. Перистые облака закрыли луну, но она, словно сквозь марлю, посылала свет ночной тайге.

Наташа не слышала, как сзади подошел Иван. Он нежно обнял ее за плечи.

— А кто это тебе разрешил обниматься? — строго спросила она и, вдруг резко повернувшись, сама обняла его за шею.

— Наташенька, ведь скоро уезжать нам. А как же свадьба? — поцеловав ее, спросил Иван.

Девушка выпрыгнула из лодки и отбежала к стволу толстого кедра.

— Вот все время так мучаешь за любовь мою, — пытаясь поймать ее руку, говорил парень.

— И себя мучаю. Но теперь решилась: завтра же распишемся и до отъезда сыграем свадьбу.

Иван обнял Наташу, а набежавший с реки густой туман скрыл их от любопытной луны…