В таежной стороне

Глава восьмая ОСОБОЕ МНЕНИЕ ПИХТАЧЕВА

В переполненной людьми комнате партийного бюро второй час шло заседание. На стульях и скамьях, расставленных вдоль стен, в тесноте, сидели члены партийного бюро, приглашенные старатели, работники геологической разведки.

Турбин стоя читал проект постановления бюро об улучшении работы геологоразведочной службы.

Рудаков, слушая Турбина, думал о недавнем решении бюро обкома партии. Неприятное это для южан решение, но что возразишь? Действительно, геологоразведочные работы здесь по-прежнему в загоне. Упрек обкома в слабости партийной работы на Южном Сергей Иванович переживал как личное поражение и с тревогой задавал себе вопрос: по плечу ли груз?

Закончив читать, Егор Максимыч сел, а Рудаков попросил высказать замечания.

— У меня есть замечание, — вставая со стула, сказал Степанов. — Вопрос о разведке поставлен верно и остро, только мы слишком замахиваемся: подавайте нам и особую разведочную партию, и новейшее оборудование, и кадры. Я уже говорил об этом в тресте. Сказали — поменьше фантастики. — Он развел руками.

— Это верно, — согласился Турбин, скатывая в трубочку прочитанную резолюцию.

Подняв руку, попросил слова маркшейдер Плющ.

— Мы, большевики, за разведку отвечаем в первую очередь. Рассуждая диалектически, с одной стороны, начальник прииска прав, а с другой стороны, наоборот, новое начальство недооценивает вопрос создания рудных запасов. По-прежнему распыляют силы на добычу россыпного золота и этим тормозят строительство рудника. Мы должны записать это в резолюции, предупредить товарища Степанова и потребовать от него перестройки, — закончил Плющ под насмешливый возглас:

— Опять «с одной стороны» и «с другой стороны». А где же «что мы имеем на сегодняшний день»?

Рудаков улыбнулся реплике и, обращаясь к Степанову, сказал:

— Давайте на этот раз попробуем решить вопрос с разведкой широко, по-партийному. Не возражаешь, Виталий Петрович?

— Попробуй, — недовольно буркнул Степанов и отвернулся.

После перерыва в комнату набилось еще больше народу. Разговоры о строительстве рудника взволновали всех — от дряхлых стариков до мальчишек: люди стояли у открытой двери, в коридоре и даже на темной улице, жадно ловя каждое слово.

Собравшиеся вполголоса обменивались мыслями, все чаще раздавались возгласы: «Пора начинать!» — но Рудаков медлил.

В дверь с трудом протиснулся бригадир гидравлистов Иван Кравченко. Он увидел Наташу и приветливо ей кивнул. Рядом с ней, заслонив широкой спиной открытое окно, стоял Турбин и что-то сосредоточенно заносил в записную книжку. Забойщик Петр Бушуев, широко улыбаясь, говорил Степанову:

— Закрепили по всем правилам, без обмана.

— Проверю еще раз. — И, обращаясь к секретарю партийного бюро, Виталий Петрович предложил: — Пора, Сергей Иванович, начинать обсуждение второго вопроса.

— Пора-то пора, да, видишь, Павла Алексеевича нет. Вечно заставляет себя ждать. А как без председателя артели решать?

— Пихтачев, чего доброго, и совсем не явится, — высказала предположение Наташа.

— Он может, — поддержал ее Турбин.

В эту минуту за дверью послышался знакомый всем голос, и кто-то сказал:

— Пихтач идет.

Ни с кем не поздоровавшись, Пихтачев молча сел на свободное место у стола. Словно не замечая, что на него с осуждением смотрят десятки глаз, он развалился на стуле, выбросив вперед ноги. С забрызганного кожаного пальто и с сапог стекала жидкая грязь.

— Опять опоздал, Павел Алексеевич! Ведь тебя предупреждали? — спросил Рудаков приглушенным голосом.

— Не в бабки играл! На пятой гидравлике был, — отрезал Пихтачев, положив ногу на ногу.

Степанов возмутился. Он круто повернулся к Пихтачеву и с укором посмотрел на него. Пихтачев не выдержал взгляда и опустил голову.

— Слушай, Павел Алексеевич, когда ты образумишься? Сколько раз с тобой чин по чину беседовали, по-доброму просили. А толку что? — не скрывая раздражения, вмешался Турбин.

— Указывать вы все мастера, а работать приходится Пихтачеву, — уже тоном ниже отбивался председатель артели.

— Опять в ту же дуду? — с горечью продолжал Турбин. — Пришел позже всех, да еще шумишь. Посмотри-ка на себя: небритый, растрепанный, грязный. А ведь ты начальство крупнейшей артели, с тебя народ пример берет.

— Подчепуриться не успел, верно! — вспыхнул Пихтачев. — Может, начнем по существу?

— Это тоже по существу. По существу твоего поведения, — оборвал Рудаков. И, окинув взглядом присутствующих, уже спокойно объявил: — Обсуждаем вопрос о строительстве рудника. Докладывает товарищ Степанов.

Начальник прииска встал и хмуро посмотрел на старателей.

— Партийному бюро известно, что прииск давно не выполняет плана. Говорят, что виноват господь бог: воды мало, потому и гидравлики работают в половину мощности, а скоро зима, и они совсем замерзнут. Нет и других россыпных объектов, кроме Миллионного, где можно было бы использовать свободную рабочую силу. Мы в тупике.

Рудаков посмотрел на слушателей. Те внимательно следили за докладчиком.

— Будем говорить откровенно, — продолжал Степанов. — В областном комитете партии мне крепко досталось за разведку, за то, что мы долго возимся с Медвежьей. Строительство рудника откладывается по нашей вине.

Плющ демонстративно кашлянул и бросил реплику:

— Люблю самокритику.

Степанов, не отвечая на реплику, продолжал. Он говорил, что рудник будет государственным и станет как Новый. Не только разведка, но и проектирование и исследовательские работы потребуют значительного времени — ведь речь идет о вложении миллионов государственных средств. Но уже сейчас есть разведанные запасы для небольшого рудника, его могла бы строить и артель, артельщики прошли бы хорошую школу строителей, а позже — и школу горняков. Открытие рудного золота на Медвежьей горе предопределило будущее Южного и его жителей. Это должны понять старатели. Цепляться теперь за россыпи — значит топтаться на одном месте, безнадежно отставать от прииска Нового, с которым соревнуется Южный в досрочном выполнении пятилетки.

Старатели слушали начальника прииска в полной тишине, они охотно сходились на собрание, если рассчитывали услышать Степанова. Он выступал всегда со знанием дела и сообщал то, что было ново для всех, никогда не пользовался записями, говорил громким голосом, четко выговаривал слова, как бы чеканя их. А сегодня начальник прииска говорил особенно убедительно.

— Строить рудник! Не о чем больше и говорить! — вырвалось у Ивана Кравченко.

— Строить! — горячо поддержала его комсомолка Наташа Дубравина и, смущенная своим громким возгласом, вспыхнула румянцем.

Иван ответил ей благодарным взглядом, случайно перехваченным Рудаковым.

Наташа легким и плавным движением откинула на спину толстую косу. Рудаков с изумлением, будто впервые, увидел густую синеву ее глаз, выпуклый лоб, розовые крупные губы. «Девушка хорошеет с каждым днем. Невеста!» — невольно отметил Сергей Иванович.

— Построить рудник — и весь сказ! — услышал Рудаков реплику Петра Бушуева. — Только хватит ли запасов?

— По нашим подсчетам, — ответил Степанов, — открытая разведчиками новая жила — достаточная база для такого рудника.

— А мы ее, эту базу, еще расширим, — не удержался Егор Максимыч.

— В этом я убежден! — Начальник прииска улыбнулся Турбину и Бушуеву. — Предупреждаю, строить будет трудно. Но… мы не ищем легкой жизни. Да! Трест даст артели на постройку рудника банковскую ссуду, заключим с вами договор.

— Насчет ссуды — правильно! — вставил Пихтачев. Громко чихнул и кисло улыбнулся. — Во, значит, верно говорю. Примета такая.

— Зачем же ссуду? Может, в неделимый фонд заглянем? — спросила Наташа.

Пихтачев подскочил на стуле.

— В артельную кассу? Попробуй только!

Рудаков постучал карандашом по столу.

— Не мешайте Виталию Петровичу. После него все скажете.

— Да я, собственно, все и сказал. Выход один: немедленно строить рудник. — Степанов сел. Но тут же встал и добавил: — Обком партии тоже согласен с нашей докладной запиской.

На некоторое время в комнате воцарилась тишина.

Неловко потеснив соседей, с места поднялся огромный Иван Кравченко.

— Все ясно, товарищи? Государство наше великую помощь старателям оказывает. Смотрите, ведь все наши гидравлики на ссуды государства построены, теперь нам и на рудник ссуду дают. А нужна ли она нам? У нас в неделимом фонде денег хватает! Вот и будем на них строить, и немедля!

Он недавно был принят в кандидаты партии, на заседании бюро присутствовал впервые, но не смущался и высказывал свое твердое мнение о руднике.

Пихтачев раздраженно крикнул с места:

— Тоже нашелся мне хозяин! Ты, Ванька, сначала меня спроси, опосля языком мети!

— Не тебя, Павел Алексеевич, а всю артель. Ты не хозяин, а председатель. Артель же, понятно, спросим.

Самолюбие Пихтачева было серьезно задето. Но возражать он не стал. Пусть другие выскажутся, а там и он слово возьмет. К его удивлению, все выступавшие поддержали Ивана.

— Тогда я говорить хочу, — сказал Пихтачев высоким, срывающимся тенорком.

Он неторопливо, с достоинством встал, неизвестно для чего застегнул на все пуговицы кожаное пальто.

Коммунисты с нескрываемым интересом ждали, что скажет председатель.

— Говоришь ты, Иван, больно сладко. Твои слова слушать — что с золотого блюда кушать! — язвительно начал он. — А кого поддержит народ, меня или Кравченко, — Пихтачев бросил на противника уничтожающий взгляд, — мы еще увидим! Решать будет, понятно, общее собрание артели. А насчет рудника я прямо скажу, по-приискательски, без вывертов: рано им бредить. Запасов руды мало, содержание играет — то густо, то пусто, а Турбин обещает нам златую гору только для собственного форсу. Проектов пока нет. Инженеры еще небось и карандаши не заточили. Оборудования нет, материалов нет. Да и людей не хватает. На кого рассчитываете? Придет время, государство денег вырешит и само построит, как говорил Виталий Петрович. — Пихтачев посмотрел на Степанова, но, не встретив сочувствия в его взгляде, отвернулся. — А потом — какая стройка сибирской зимой? Я-то знаю, сам плотник. Зимой строить тяжело, подождем лета, а там государство без нас все построит. Понятно? А артель пусть на россыпушках, на гидравликах работает и на руду не суется: небось мы испокон веков россыпники. Что нам и так мороки мало, еще рудник выдумали? Сапоги всмятку получаются. Или опять же сравнить деньги у нас и у государства. Ветка и тайга. Вот мой сказ: подождем лета, и там видать будет. А пока, значит, на артельные деньги купим пасеку, лошадей хороших, да и распределим кое-что старателям — заработали честно! — волнуясь, закончил председатель, думая, что последними словами ловко подкупил артельщиков, теперь народ будет за него.

— Попробуй только, скупой рыцарь! — крикнула Наташа. — За артель не решай.

В темном углу зашептались, в коридоре кто-то крикнул:

— Пихтачев верно сказывал.

— Сложить ручки да ждать, когда государство за нас все сделает? Так, товарищ Пихтачев? Ведь рудник-то для нас, а через него в новую жизнь, пойми ты наконец, мы вступим. Даже колхоз «Светлый путь» огромную гидростанцию на свой счет построил, а мы торгуемся! — негодовал Кравченко.

— Вон чё ты, сосунок, придумал! — отмахнулся презрительно Пихтачев. — Когда подсохнет под носом, тогда и поучай.

— Лаяться ты мастак. А в рудник ты веришь или не веришь? Или у тебя одни деньги на уме? — наступал на Пихтачева Иван.

— Если не даете мне говорить, я лучше уйду. А решать будут старатели, — окончательно обиделся Пихтачев и пошел к двери.

Рудаков сразу окликнул его:

— Вернись, Павел Алексеевич, тебя никто слова не лишал.

— Я все сказал, — зло ответил Пихтачев, но вернулся и с грохотом уселся на стул.

— Даже лишнего наговорил, пасечник! — озорно крикнул Турбин. — Хватит!

В комнате дружно засмеялись.

— А что трестовское начальство прописало насчет рудника? — крикнул кто-то из темноты коридора.

— Молчит, — с горечью ответил Турбин.

С места поднялся Рудаков. Откинул назад седеющие волосы и, встретившись взглядом со Степановым, заметил, как тот ободряюще улыбнулся ему:

— Ну вот, мы и поспорили, — начал Сергей Иванович, — даже погорячились. Это неплохо. В спорах рождается истина. Жаль только, что эту истину не все замечают. Подумай, Пихтачев, пока есть время. Ведь один останешься.

— И крепко подумай, — вставил Иван.

— Молод еще поучать меня! — свирепо проворчал Пихтачев.

— Спесь из тебя, Алексеич, колом не вышибешь, — заметил Турбин.

Рудаков покачал головой и продолжал:

— Вам, потомкам старых приискателей, очень повезло: Южный прииск скоро превратится в рудник, а старатель — в горняка. Ваши руки, давно привыкшие к кайлу и лопате, освоят буровые молотки, перевернут гору Медвежью, а с ней повернут к лучшему и всю нашу старательскую жизнь…

Павел Алексеевич слушал Рудакова, и ему становилось страшно. Рудник, которого он не знал и боялся, представлялся Пихтачеву чудовищем. Появится и неминуемо раздавит старательскую жизнь, лишит его любимой работы, уважения друзей, власти. Он видел: коммунисты пошли за Рудаковым и Степановым, за ними может пойти и большинство старателей. Эта мысль теперь терзала Пихтачева. Председатель мучительно искал ответа на роковой вопрос: что же делать?

— До общего артельного собрания нам нужно поговорить о руднике со всеми старателями. Я уверен, что члены артели нас поймут и поддержат, скорее чем председатель, — как во сне услышал Пихтачев.

Он резко повернулся на стуле, хотел что-то сказать, но махнул рукой. Ему стало жарко, он расстегнул пальто.

— Итак, поступило одно предложение: поставить на партийном собрании, а затем на общем собрании артели вопрос о немедленном строительстве опытного рудника. Если не будет других предложений… я ставлю этот вопрос на голосование.

Рудаков и все присутствующие выжидательно посмотрели на Пихтачева, но он и тут промолчал, думая о своем. Как в тумане, он видел, что люди подняли руки, и понял одно — случилось непоправимое.

Он встал, обвел комнату невидящими глазами, а потом, сгорбившись и пошатываясь, медленно поплелся к выходу, волоча по полу расстегнутый пояс кожаного пальто.

— Пошлем на Новый наших делегатов… — донеслись до него последние слова Рудакова, и Пихтачев со злостью хлопнул наружной дверью.

Не застегнув пальто, он сбежал по ступенькам крыльца и зашагал по улице.

Уже шел второй час ночи. У приисковой конторы и клуба горели фонари. Масляными пятнами расплывались огни в мелких дождевых брызгах.

Свежий воздух опахнул голову, но и это не принесло облегчения. Пихтачев шагал, не разбирая дороги, размахивая руками.

«За что, за что, спрашивается, так разделали? — думалось ему. — И вид нехорош, и в обстановке не разбираюсь… Это я-то, Пихтачев, который за войну артель на ноги поставил, вдвое добычу увеличил! С кем? С бабами да стариками! А теперь, вишь, не полюбился».

Пихтачев вспомнил все, что говорил Рудаков.

«Он человек новый, а я полжизни здесь. Понятно? И Степанов заодно… Не знают они, как я гидравлики строил, сколько тогда пережил! Чуть под суд не угодил ради артели. Кто больше всех сделал для старателей? А кого слушают? Дубравину, девчонку! Ивана Кравченко, у которого молоко на губах не обсохло! Ничего у вас не выйдет, товарищ Рудаков! Общее собрание вас не поддержит. Силком не заставите рудник строить. И деньги ишь приглянулись, забыли, видно, что труд в них, в этих артельных деньгах. Труд! И тратить их на разные фантазии не позволим!»

Разгневанный председатель не замечал дождя, налетевшего ветра. Оступившись, он угодил в лужу.

«Ну вот! Опять скажут — грязный! Хорошо им в конторе штаны просиживать да других поучать. Одно слово — служатня, ума палата…»

Пихтачеву захотелось закурить, он остановился и обшарил карманы. Только теперь в недоумении заметил впереди черную стену тайги и на отшибе одинокий огонек. «Дымовская изба», — догадался председатель и вспомнил, что его там ждут.

Зайти или не надо?

Горькая обида, желание облегчить душу, забыться толкнули Пихтачева на манящий огонек.