В таежной стороне

Глава сорок вторая У БОЛЬНОГО

Разгрузка барж шла медленно, тяжеловесные механизмы выгружались с большими трудностями, и Сергей Иванович двое суток не уходил с берега. Наконец, караван во главе с буксирным пароходиком отчалил от Южного, простившись с жителями поселка протяжным гудком.

Пришла телеграмма из главка, в которой требовали ускорить строительство жилых домов, и Рудаков днем находился на жилплощадке, а вечером — в горном цехе и только к ночи забегал в контору — посмотреть новую почту. Но сегодня он ушел от горняков пораньше и направился навестить Степанова.

Кризис прошел, Виталию Петровичу стало лучше. Как только к нему вернулось сознание, первым его вопросом было, нашли ли золото. Лидия Андреевна ответила, что нашли. Это же подтвердил по ее просьбе и Сергей Иванович. Степанов успокоился, стал выздоравливать. Теперь он настойчиво допытывался подробностей находки, и Рудаков не знал, что отвечать, он не умел выдумывать. Предстояло тяжелое объяснение: нужно было подготовить Виталия Петровича к встрече со следователем, который должен был зайти к нему.

Степанов лежал на широкой кушетке в своем кабинете и украдкой от жены читал книгу. Мягкий свет настольной лампы освещал просторный письменный стол, массивное резное кресло, стеклянный книжный шкаф, ковер на стене с перекрещенными на нем двуствольными ружьями и медвежью шкуру на полу.

Виталий Петрович похудел, глаза впали и неестественно блестели, нос заострился, а ранее смуглая, обветренная кожа лица стала белой, почти прозрачной. За время болезни он отпустил бороду и усы, очень старившие его.

— Опять, Виталий, читаешь? Ты как ребенок, за тобой смотри и смотри, — отбирая у него английский словарь, возмутилась вошедшая Лидия Андреевна.

Виталий Петрович улыбнулся:

— Не сердись, Лидочка, мне сегодня совсем хорошо. Когда-то надо готовиться… К тому же болеть очень скучно, а вы с Сергеем ввели для меня уж очень строгий режим.

— Профессор запретил чтение, а тем более — занятия языком. А о строгости режима тебе лучше молчать, — присаживаясь на кушетку, сказала жена.

— Сергей не появляется уже третий день. Хорош друг, ничего не скажешь! — буркнул себе под нос Виталий Петрович.

— Ты знаешь, я никогда не вмешиваюсь в твои служебные дела, но в твою ссору с Рудаковым я не могу не вмешаться, — сказала Лидия Андреевна. — Я считаю, что ты неправ.

Три дня назад Степанов попытался по телефону отдавать распоряжения, но Рудаков, узнав об этом, запретил ему вмешиваться в дела прииска, пригрозив отключить телефон. Виталий Петрович разнервничался и разругался с Рудаковым.

— Я немного погорячился и нагрубил ему за то, что он так легко вычеркнул меня из жизни Южного, — приподнимаясь на локте, говорил Виталий Петрович. — Жизнь Южного — это моя жизнь, и я должен знать о нем все и всегда, даже когда болен!

— Успокойся! Я и так жалею, что начала этот разговор, — поправляя одеяло, сказала Лидия Андреевна. Она с трудом сдерживала желание открыть мужу свой обман, признаться, что золото не нашлось, спросить совета, что же делать дальше.

В конце концов Лидия Андреевна решила: придет Сергей Иванович, и она откроет истину, дольше обманывать Виталия невозможно.

В передней раздался звонок, и в комнату влетела Светланка с торчащими в разные стороны косичками.

— Папочка, к тебе дядя Сережа!.. Дядя Сережа!.. — прыгая на одной ноге, твердила она.

— Здравствуйте! К больному можно? — с порога спросил Сергей Иванович.

— Проходи, проходи! Совсем запропал! — вставая ему навстречу, упрекнула Лидия Андреевна.

— Как себя чувствуешь, Виталий? Поправляешься?

— Сразу стало лучше, как по твоему приказу запретили доступ к моему бренному телу, — ответил Степанов, неласково поглядывая на друга.

Сергей Иванович усмехнулся:

— А ты знаешь, Лида, что Виталий все же прорвал нашу блокаду? Вчера он передал Пихтачеву чертежи лесотаски. Эта фараонова мумия продолжает отдавать повеления даже из саркофага.

— Не может быть этого! У нас никто не был, я все время дома, — усомнилась Лидия Андреевна.

Виталий Петрович предупреждающе посмотрел на Светланку, но та, не замечая его взгляда, выпалила:

— Это я ходила к дяде Пихтачеву, бумагу носила…

— Вот она, «пятая колонна»! — засмеялся Рудаков и усадил к себе на колени Светланку.

Степанову хотелось знать все приисковые новости, однако он сдерживал себя, молчал. А Рудаков, как нарочно, долго возился со Светланкой, потом принялся читать ей книжку, затеял игру в прятки.

Лидия Андреевна, так и не решившись заговорить о золоте, ушла на кухню готовить ужин. Виталий Петрович не выдержал:

— Спасибо, что зашел поиграть с дочкой в прятки.

Рудаков улыбнулся:

— О нашем руднике не хочу с тобой говорить, потому что ты опять будешь кипятиться, а это вредно для тебя.

— Я буду просто слушать как любопытный больной, — обещал Степанов и приподнялся на кушетке.

— Хорошо, тогда согласен. Только ты лежи.

Степанов вздохнул. Рудаков взял стул и сел около кушетки.

— В горном цехе рудника дела неплохие: два цикла даем, скоро дадим и три — пришли новые машины. Екатерина Васильевна молодец, дело знает и работает с огоньком.

— Еще не влюбился? Плохо. Значит, стареешь, брат, — перебил Виталий Петрович.

— Вот и я так думаю, что стар, а то бы обязательно влюбился, — улыбаясь, ответил Рудаков и подумал, как бы лучше подступиться к мучившему его разговору о золоте. Решив, что лучше сказать об этом в конце беседы, он продолжал: — Важно, что мы втягиваем в ритмичную работу весь цех, а не разовые рекорды ставим. Понимаешь, Виталий? — Наклонившись к другу, Сергей Иванович положил на его плечо ладонь. — Только теперь труд наш, горняцкий, и на золоте радостным становится.

— Эх, Сергей, — Степанов резко повернулся на кушетке и сел, подтянув колени к подбородку, — не могу я валяться в такое время! Понимаешь, тошно! Ох, тошно… Как стройка?

— Фабрика и гидростанция растут… не скажу, как грибы после дождя, но растут. По шоссе дорстроевские машины уже до перевалки проезжают, в июне доберутся до нас — Рудаков помолчал, как бы раздумывая, говорить или нет, и добавил: — Скоро сотня новых домов у нас появится. Все прибывшие тракторы поставил на вывозку леса для жилых домов. Амбулаторию отремонтировал. Как видишь, пользуюсь твоей болезнью. Хоть на час, но калиф! — усмехнулся он.

— Плохо, что эта шутка не только моего самолюбия касается! За рудник с меня спрашивать будут, а мы индивидуальные домики строим. Да на поселковые тротуары лес возим, как я слышал, — с явным раздражением заметил Виталий Петрович. — Этим надо общественности заниматься, а не мне. Нас всех здесь ради золота держат. Будет рудник, тогда можно развлекаться и другими хорошими делами. А добрым за счет другого легко быть!

— Для таких людей, как наши, Виталий, мы обязаны быть добрыми. Ты погляди на Наташу, Ивана, Федота, Захарыча. Неужели они, Виталий, своей работой не заслужили новых домов, которые нас обязывает строить правительство? Неужели рабочие должны ходить по колено в грязи только потому, что живут в таежном поселке, а не в городе? Почему наша молодежь должна быть лишена возможности заниматься спортом на стадионе, как это делают молодые парни и девушки на Новом? Почему? — говорил Рудаков. — Только потому, что мы не справляемся с планом добычи золота? Плохое объяснение, Виталий. Не большевистское. Подумай сам!

— Правильно, Сергей! Теперь, я думаю, Виталий поймет бестактность своего поступка! — крикнула в дверь Лидия Андреевна.

Виталий Петрович нахмурился. «Трудно спорить с Сергеем. На этот раз я, пожалуй, зауросил. Из-за приступа самолюбия имел бы неприятность и от партийных органов, и от треста, если бы Сергей не настоял на своем. Да! Выходит, «суд критиков» обязан заседать ежедневно».

Сняв со стены ружье, Рудаков повертел его в руках, переломил, посмотрел через нечищеные стволы на свет лампы.

— Давно не стрелял?

— Давно. Обидно — в тайге живем, а на охоту времени не выберем, — ответил Степанов и взял со стола шахматы. — Сыграем?

— Давай.

— Эх, протянуть бы мне еще лет двадцать, а там буду жить сколько захочу! — расставляя фигуры на шахматной доске, задумчиво сказал Виталий Петрович.

— Как Кощей Бессмертный? — серьезно спросил Рудаков.

— А что?.. Настала пора ученым всерьез и за человека браться. Я убежден, Сергей, что мы научимся и живую клетку делать, дай только срок. Испортится у меня, к примеру, сердце, а я в аптеку: «Дайте мне запасное». Доктор переставит…

— Как запчасть к трактору, — улыбнулся Рудаков. — Шах!

Степанов глубоко задумался над шахматной доской, дотронулся до короля и поднял голову.

— Сергей, а Дымова не обнаружили?

— Прочесали всю округу и не нашли. Это матерый таежный зверь, его не вдруг поймаешь, — ответил Рудаков.

И, взяв Степанова за руку, наконец, решился:

— И банку, Виталий, тоже не нашли.

Виталий Петрович побледнел и, закрыв глаза, опустился на подушки.

— Я так и думал, что вы обманываете меня, — еле слышна выговорил он.

Рудаков пытался отвлечь друга от тяжелых мыслей, заставить его снова заняться шахматами, взывал к его мужеству. Все было напрасно. Степанов лежал молча, уставившись воспаленными глазами в какую-то точку на стене под потолком. На лице его проступила и расплылась мутная желтизна, прозрачные пальцы сжимали снятого с шахматной доски короля. Рудаков проклинал себя за то, что переоценил силы Виталия.

Нетерпеливо затрещал звонок. Из кухни раздался голос Лидии Андреевны:

— Сережа, открой, пожалуйста, я никак не управлюсь тут.

Рудаков вышел и открыл дверь. На крыльце стояли молодой следователь с большим портфелем, нагло улыбающийся Плющ и растерянный Захарыч.

Следователь и Плющ, не раздеваясь, сразу же прошли в кабинет Степанова, а Захарыч снял куртку и зашел на кухню. Лидия Андреевна, прислонясь спиной к русской печи, нервно кусала губы и вопросительно смотрела на него.

Захарыч развел руками:

— Самому невдомек. Пришел дядя Кузя, стучит палкой в очно, а я было спать улегся. «Захарыч, за тобой Гапава пришла, иди в контору». Оделся, прибежал. Следователь, что Краснова арестовывал, говорит: «Понятым будешь, как депутат сельсовета».

— Дубравин, где вы? — громко спросил следователь, и Захарыч поспешно прошел в кабинет.

Здесь царило настороженное молчание. Следователь сидел в кресле и, раскрыв портфель, искал какую-то бумагу, Борис Робертович, развалясь на стуле, дымил папиросой. Рудаков сидел на диване, в ногах безучастного ко всему Степанова.

Следователь, стараясь не глядеть на Степанова и Рудакова, объявил официальным тоном:

— По указанию областного прокурора вынужден произвести обыск. Вот ордер. — И он показал присутствующим бумажку с жирной лиловой печатью.

— Прекратите курить, здесь больной, — потребовал Рудаков.

— Я курю при исполнении общественных обязанностей, — нагло ответил Борис Робертович, но папиросу погасил.

Рудаков порывисто встал, прошел в кухню и, сказав Лидии Андреевне, что немедленно едет в райком, вышел, уводя с собой плачущую Светланку.

Начался обыск. Лидия Андреевна присутствовать отказалась и до конца обыска пробыла на кухне.

Следователь отнесся к обыску формально, он был убежден, что золота в доме нет. Ничего не искал и Захарыч, глубоко оскорбленный за Степанова. И только Борис Робертович проявлял активность. Он вытряхнул из шкафа все книги и разбросал их по полу, перевернул сундук с носильными вещами и сострил над старой фетровой шляпой:

— За такие шляпы в семнадцатом году на фонарях вешали. — Потом долго один смеялся над этим.

Он заставил Захарыча вскрыть половицу, обследовать печной дымоход, слазить в подполье. Борис Робертович обыскал дровяной сарай, поднялся на чердак, проверил стайку, даже поковырял коровий навоз, после чего заявил, что Степанов сработал чисто.

Следователь описал имущество и, придя в кухню, дал подписать ведомость Лидии Андреевне, объявив ей, что для завершения дела придет завтра утром.

Когда следователь и понятые глубокой ночью покинули дом, Лидия Андреевна обошла комнаты.

— Боже мой, будто погром был! — изумилась она и, потушив везде свет, вернулась в кабинет мужа.

Виталий Петрович лежал с открытыми глазами. Увидев жену, виновато улыбнулся. Она села к нему на диван, погладила рукой его вьющиеся волосы.

— Вот и вором стал. Страшно мне за тебя, Лидок. Как жить-то будешь? — тихо спросил Виталий Петрович и, взглянув на Светланкину куклу, лежащую вверх ногами на груде книг, поправился: — Будете!

Лидия Андреевна, поджав колени, безвольно соскользнула на пол, прижалась щекой к плечу мужа и беззвучно заплакала.