В таежной стороне

Глава двадцать седьмая СЛОВНО НА ИЗВЕСТКЕ

В этот вечер Иван Кравченко с особым нетерпением ждал Наташу в библиотеке клуба: сегодня он скажет ей, наконец, все. И оделся Иван по-праздничному. Черный бостоновый костюм, белая, вышитая шелком косоворотка, на ногах новые хромовые сапоги.

Иван перебрал уже все лежащие на столе журналы. Перелистывая «Огонек», нашел рассказ, о котором как-то недавно говорила Наташа, но никак не мог сосредоточиться, чтобы прочесть его. Оборачивался на каждый скрип двери и невольно хватал кожаную тужурку, висевшую на спинке стула.

Наташа опаздывала.

Прочитал биографию кандидата в депутаты Верховного Совета — флотатора Нового рудника Серафимы Ивановны. «Но где же Наташа?»

Иван прошел в зрительный зал. В большом освещенном помещении на деревянных скамьях сидели избиратели и слушали доклад Рудакова. С длинной указкой в руке он медленно прохаживался вдоль стола, иногда подходил к карте и показывал государство или город, о котором шла речь.

Иван оглядел зал, увидел Степанова, подошел к нему и тихо сел на свободное рядом место. По сумрачному, отсутствующему взгляду Виталия Петровича Иван понял, что тот не слушает докладчика.

Степанов, действительно, думал о разговоре с инженером треста, приехавшим по особому заданию — расследовать письмо, поступившее в трест.

В письме начальник и заведующий горным цехом прииска обвинялись в нарушении правил горных работ. В погоне за прогрессивкой они якобы заставляли старателей не крепить выработок, что привело к обвалу на Миллионном увале. Кроме того, Степанов будто бы принуждал маркшейдера приписывать лишние погонные метры подготовительных выработок, а когда тот отказался это сделать, его лишили прогрессивки и стали травить. Инженер намекнул, что ждет приезда представителя райкома партии, и Степанов понял: расследование этой кляузы займет много времени. «Дел по горло, а тут извольте — бросай работу и все на разбор лживого доноса одного шкурника», — устало закрыв ладонью лицо, с досадой подумал Степанов.

Иван нагнулся к начальнику и шепотом спросил о здоровье, но тот, очнувшись, ответил невпопад:

— Наше дело правое!

В зале задвигали стульями, раздались хлопки. Вместе со всеми захлопал и Кравченко. Люди стали расходиться, но наиболее любознательные обступили Рудакова, посыпались тревожные вопросы:

— Как будем завозить в буран продукты? Взрывчатку возим, а, говорят, муки осталось на неделю? Из взрывчатки хлеба не испечешь. Неужто голодать?

Вопросы не прекращались. Иван постоял немного подле Рудакова и вернулся в библиотеку. «Где же задержалась Наташа?» Сердце неприятно защемило. Взял со стола газету и, не вдумываясь в смысл, прочитал заголовки. Кто-то громко чихнул. Иван оглянулся.

За длинным столом увидел Машу Иптешеву, Петра Бушуева и Захарыча. Маша склонилась над тетрадкой и что-то шептала. Взлохмаченный Петро сидел за шахматной доской и решал задачу. Захарыч читал книжку, далеко отодвинув ее от себя. Иван подошел к ним, поздоровался. Петро лукаво подмигнул Ивану и, кивнув в сторону Маши, тихо сказал:

— Готовится к диспуту.

— Не бурчи, Петро, мешаешь мне читать про моряков, — заметил старик. — А ты, паря, верни мне Станюковича. Зачитать вздумал?

Иван покраснел.

— Верну, — пробормотал он и боком продвинулся подальше от колючего деда.

— А мы думали, что и ты, Захарыч, выступишь на диспуте, — разочарованно напомнил Петро. Он любил этого неугомонного, но очень доброго старика.

— И я думаю слово молвить. Только о другом…

— О чем же? — поинтересовался Иван.

Старик важно откашлялся, подышал на очки и протер запотевшие стекла платком.

— По культурному вопросу.

Молодые люди переглянулись.

— А скажу я так. Лет эдак тридцать тому назад на нашем прииске было два, можно сказать, культурных центра: маленькая церквушка и большой кабак. Церковь наша, братцы, уже и тогда захирела. А почему? Потому, что иноверцы вроде Гаврилы, которых силком обратили в православную веру, от церкви держались подальше, а наш брат, приискатель, состоял из отпетого сброда, тоже в церковь попадал не чаще двух раз: когда крестили да отпевали. С горя наш приисковый попик запил, все с гармошкой по селу шатался. Даже службу справлял всегда «под мухой». Вот как-то раз принесли новорожденного младенца крестить, а поп спьяну-то отпевать его начал. Смеху было! Зато кабак процветал…

— Это не по существу вопроса, — перебила его Маша.

— Ох, касатка, по самому существу, — про героев старого времени…

В библиотеку вошла большая группа людей. Первым был Степанов, он громко спорил с Борисом Робертовичем:

— Все это сплошная чушь, вы просто не знаете наш северо-восток.

— Я отдал ему лучшие годы своей жизни и ничего не нашел там примечательного, — снисходительно возражал маркшейдер.

Степанов подошел к глобусу и, повернув его, сказал.

— От мыса Горн до Аляски и от Чукотского полуострова до Новой Зеландии тянется почти непрерывная полоса рудных месторождений. Это один из главных источников минерального богатства мира. Тихий океан окружен богатейшим рудным поясом, включающим побережье Аляски, Британской Колумбии, Западных штатов Мексики, Перу, Чили, Малайский полуостров, Забайкалье, Охотско-Колымский и Чукотский края.

Золото и серебро, олово, вольфрам и молибден, свинец, цинк, медь, мышьяк, сурьма и висмут, ртуть и многие другие металлы встречаются в пределах Тихоокеанского рудного пояса в многочисленных и часто крупных концентрациях. По вольфраму и олову Тихоокеанский рудный пояс занимает почти монопольное положение. Цепь оловянно-вольфрамовых месторождений можно частью проследить, частью предсказать в его азиатских районах. Можно с большой степенью вероятности предположить, что через весь северо-восток Азии, от экватора до Северного полярного круга или от Малайского полуострова до мыса Сердце-Камень на Чукотке также проходит рудная зона со многими полезными ископаемыми. Чукотский полуостров, Хинганские и Сихотэ-Алинские горы входят в эту зону.

— Она простирается через Восточное Забайкалье и Восточную Монголию, Северный Китай и Маньчжурию, — поддержала Степанова Катя Быкова.

— Немалые богатства природа отдала нашей Северо-Восточной Азии. Удивляюсь, как можно прожить в этом районе много лет и ничего не знать о нем, — закончил Степанов, иронически поглядывая на маркшейдера.

— Вы, Виталий Петрович, оказывается, очень опасный противник, — признался Борис Робертович и церемонно поклонился.

Неожиданно широко распахнулась дверь, и на пороге появился запыхавшийся Вася Егоров. В руках, крепко прижимая к груди, он держал засаленный ватник.

— Золото! — крикнул он и в два прыжка очутился на середине комнаты.

Поискав глазами Быкову, Вася прямо подошел к ней, на ходу разворачивая ватник. Удивленные старатели, не понимая, в чем дело, повернулись к нему. Захарыч холодно спросил забойщика:

— Чего кричишь, будто самородок с конскую голову поднял. Что за шутки, язви тебя?

— «Шальное» золото! Самородок! — выпалил Вася. — Это вам, Катерина Васильевна. Напоследок Миллионный подарок преподнес, — смущенно закончил парень.

— Ох, и тяжелый! — взвешивая на ладони самородок, поразилась Катя. — Где ты нашел его?

— На Миллионном, в последнем столбике!.. — Вася все еще не мог отдышаться.

— Да успокойся ты, передохни! — заботливо произнесла Быкова.

— Я весь прииск обежал, вас искал… Хотел обрадовать, показать самородок… — Счастливый Вася не сводил с Быковой восторженных глаз.

Слушая сбивчивый рассказ Егорова, приискатели только покачивали головами и, передавая самородок из рук в руки, внимательно рассматривали дорогую находку.

— Счастливому везде удача! А вот мы в прошлом году совсем рядом впустую проработали, да и бросили. А смотрите, золотище-то какое! — восхищался старик Кравченко, царапая самородок ногтем.

Глаза Пихтачева жадно заблестели. Он подошел к Степанову и протянул руку:

— Давай по рукам, Виталий Петрович! Разреши нам еще там покопаться. Небось притаилось оно где-нибудь. Обещаю тебе месячный план перевыполнить и без завоза взрывчатки, и без машин разных.

— Теперь не выйдет, Павел Алексеевич, — решительно ответил Степанов, бросив мимолетный взгляд на Рудакова. — Работы на Миллионном закончены, и открывать новые в погоне за фартом я не разрешу — нет никаких оснований. Будем лучше готовиться к открытию на Медвежьей государственной добычи.

— Виталий Петрович, а почему ты старательской брезгаешь? Ведь золото всегда есть золото, оно не пахнет, хоть государственное, хоть старательское.

— Да, но стоит государству дороговато.

Пихтачев зло глянул на него и молча отошел.

— Твоя правда дороже золота! — сказал Захарыч Степанову.

— На золоте век живем, по золоту ходим, а как оно над нами посмеялось!.. — сокрушался старик Кравченко.

— Вот вам, старички, и сказка ваша: «Старатель золото нутром чует, фортуна всегда с нами!» А она в прошлом году взяла да и повернулась к вам тем местом, на котором сидят, — подзадорил Бушуев.

Начальник прииска достал чистый лист бумаги, положил на него золото и подал улыбающемуся Васе.

— Сдай в кассу. Спасибо тебе, Васек! Премирую тебя.

Больше всех был доволен Рудаков. Сергея Ивановича радовало не только золото. Было приятно, что такое богатство нашел молодой горняк, а главное, не только нашел, но и принес, не утаил.

Задорные глаза парня от радости сузились, счастливая улыбка округлила вымазанные глиной щеки.

— Легко достал, легко и отдал, — с завистью проговорил Борис Робертович. Удача Васи раздражала его своей бессмысленностью. «Нужно действовать иначе, с такими дураками сам останешься в дураках».

— Ты, Вася, в забое один был, когда самородок нашел? — спросил Степан Иванович. — Никто тебя не видал?

— Один. Федот раньше ушел.

— А почему ты не скрыл самородка-то?

Улыбка на лице Васи мигом погасла. Он склонил набок голову и часто-часто замигал, недоумевающе поглядывая то на бригадира, то на Быкову.

— Ведь никто не узнал бы, — растолковывал Степан Иванович, — сказал бы после, что в отвалах нашел. Старался, дескать, значит, твое оно.

Кравченко не спускал с Егорова глаз. Казалось, проглядывал насквозь.

— А ты меня за кого считаешь? Значит, я золото воровать буду?..

Кравченко как будто не замечал недоумения парня. А тот растерянно смотрел то на Кравченко, то на Катю.

— Ты пойми, чудак: золото же это! Понимаешь, золото! За такой самородок в старину человека запросто могли кокнуть, а прибрать эдакий кусочек, можно сказать, на память сам бог старателю велел.

Василий, сердито отвернувшись, начал натягивать на плечи ватник.

Степан Иванович посмотрел на Степанова, Рудакова, Быкову, молча наблюдавших эту сцену.

— Чудно́! Вроде мы теперь не на золоте работаем, а известку добываем! — воскликнул Кравченко.

— Положим, золото совсем не известка, но добываем его государству так же, как добывают известку, уголь, соль, железную руду. Ведь приискатели тоже советские люди, — ответил Рудаков.

— Еще раз скажу, Сергей Иванович, не на золоте, а словно на известке работаем, — упорствовал Степан Иванович. — Право слово, на известке.

— А ты, Степан Иванович, мог бы стукнуть человека за это золото?

Неожиданный и грубый вопрос заставил всех обернуться. Его задал Турбин.

Кравченко повел плечами, но твердо выдержал испытующий взгляд Максимыча.

— За себя ручаюсь. За отца своего не поручился бы… Лет пятьдесят он хищником по тайге рыскал, фарт искал. Как твой батька, Максимыч. Бывали времена — корой питались. Однажды он и стукнул, чтобы самому живым остаться. Хорошо еще, что первым приметил встречного.

Говоря эти горькие слова, сутулый бригадир, казалось, еще больше сгорбился и словно постарел.

— Трудно было у золота чистеньким остаться, всех оно кровью метило! — Кравченко распрямился, молодцевато шагнул к Егорову и крепко обнял его. — Им про это, слава богу, только в книжках читать приходится. Новый народ, чистый сердцем!

Приискатели одобрительно зашумели, окружили Василия. Никто, кроме Ивана Кравченко, не заметил, как в зал вошла Наташа, на ходу расстегивая крючки дубленой шубки. Иван шагнул ей навстречу, радостно улыбнулся.

Наташа осмотрела самородок и, повернувшись к Ивану, тихо спросила:

— Зачем звал?

Иван только нервно откашлялся. Наташа почувствовала, как щеки ее начинают разгораться, и совсем не потому что рядом дышала жаром изразцовая печка.

— Выйдем на улицу, — сказала она, заметив, что старики с любопытством поглядывают на них.

Вышли на крыльцо. Иван волновался — не знал, как начать разговор, который должен решить его судьбу. Наташа настороженно молчала.

На улице крепко морозило. Над Медвежьей упала звезда, ярко прочеркнув темноту. Седые горы, обступившие поселок, ночью казались еще более могучими. Монотонно шумела тайга. Изредка доносилось лошадиное ржание да поскрипывание саней за околицей поселка.

Шли медленно. Иван осторожно взял руку девушки, но заговорить не решался, пока не подошли к ее дому.

Остановились у тропки, проторенной к дубравинскому крыльцу.

— Давно хочу сказать, да как-то не выходит у меня… — начал парень.

Послышались шаги. Молодые люди отошли в тень. Из-за угла показались две фигуры — одна совсем маленькая и тонкая, вторая плотнее и выше.

— Петро с Машей, — шепнула девушка.

Ни Петро, ни Маша их не заметили. Иптешева шла, повернувшись к Бушуеву. Он осторожно поддерживал ее под локоть и что-то тихо говорил.

Когда они прошли, Иван сразу почувствовал себя свободнее и смелее.

— Наташа! Ты сама знаешь, что я хотел сказать… Неужели не видишь?

Наташа слушала, слегка наклонив голову.

— Ведь знаешь, что люблю, жить без тебя не могу. Все из рук валится, если не увижу тебя хоть разок в день.

Девушка молчала.

Он взял ее за плечи и привлек к себе.

— Не пойму я тебя. Ты вроде смеешься надо мной. Смеешься? — Иван нагнулся к лицу Наташи.

— Нет! — вырвалось у нее, и она закрыла глаза. — Не смеюсь я над тобой, Ваня! Но…

Иван обнял Наташу и, крепко прижав к себе, поцеловал в горячие губы.

— Задушишь, пусти, — пожаловалась девушка, легонько освобождаясь из его объятий.

— Это свое-то счастье?

Иван поднял упавший с ее головы платок.

— Пора домой мне, Ваня, — протягивая руку, сказала Наташа.

Иван взял ее маленький кулачок в свои большие ладони и, не отпуская, взволнованно прошептал:

— Как хорошо мне будет с тобой! Окончим вечернюю школу, потом в институт поедем вместе.

Иван порывисто обнял Наташу, но она вырвалась и побежала к крыльцу. Звучно захрустел снег под ее быстрыми ногами, и все смолкло.

Парень долго еще стоял один, не веря своему счастью.