Венгерский рассказ

Предисловие

Когда пишут о венгерской литературе, выявляя в ней наиболее ценное, то, как правило, отдают пальму первенства лирике. Считалось общепринятым, что у венгров, как и у большинства малых наций с бурной судьбой, лучшие главы литературного наследия составляет поэзия.

Наиболее представительным жанром венгерской литературы — в отличие от новейших литератур Запада — и поныне остается лирика.

Причины этого следует искать не в «порывистом» и «вспыльчивом» мадьярском темпераменте. Самой историей Венгрии в течение ряда столетий создавалась та специфическая атмосфера, которая благоприятствовала расцвету лирики. Долгие века венгры отстаивали свою независимость в битвах против татар, турок и немецких поработителей, чтобы, обретя независимость, снова и снова бороться за общественный прогресс.

Шел век за веком, десятилетия гнета сменялись периодами народного брожения, бурь и общенационального подъема, и всякий раз поворот в истории нации оставался запечатленным в строках поэзии. В стране, гибнущей от засухи и пожарищ, затопляемой паводками, всегда звучала песня.

И судьбы самих поэтов говорят о многом. Прекраснейшая лирика венгерского ренессанса XVI века звучит на поле Вегварской битвы против турок (Балинт Балашши), эпическое повествование в стиле барокко создает военачальник (Миклош Зрини), а крупнейший поэт, воспевший веру в «жизнь, любовь и свободу» (Шандор Петефи), в 26 лет пал на поле брани. И в XX веке по-разному складываются судьбы венгерских поэтов: под колесами поезда гибнет великий поэт, чьей целью было в лирической форме выразить пролетарское понимание мира (Аттила Йожеф); другой певец «плебейских» страстей — наш крупный поэт Дюла Ийеш, но прельстясь мировой славой, возвращается из Парижа в придунайскую пушту, дабы стать выразителем чаяний и дум своего небольшого народа.

Пути развития венгерской прозы также определяла стоявшая за ней история, поэтому столь ярко выражено в нашей прозе ее народное содержание. Однако до высот поэзии проза поднималась лишь изредка; потому о ней и говорят более сдержанно те ценители, кто зрелость литературы мерит прозой. А между тем она есть: есть прекрасные главы и в венгерской эпике. Венгерский роман, хотя он и появился на свет довольно поздно — в первой половине XIX века, — но, едва появившись, сразу о себе заговорил: произведения Миклоша Йошики заставляют нас вспомнить рыцарские романы Вальтера Скотта; у Йокаи несомненное сходство с Виктором Гюго; Йожеф Этвёш живописал общество с теккереевской беспощадностью, а Жигмонд Кемень достиг в изображении человеческих страстей почти такой же глубины, как Достоевский. Во второй половине XIX века — и не без влияния великих русских классиков Пушкина, Гоголя, Тургенева — венгерская эпика развивается по пути, созвучному эпохе реализма; ирония Миксата выдает в нем вполне современного писателя. В начале XX века в венгерской прозе происходят большие перемены. Лайош Надь пристально изучает творчество Горького, Жигмонд Мориц создает, не поступаясь поэзией, созвучные времени произведения критического реализма, а Дюла Круди в одно время с М. Прустом вызывает к жизни призрачные фигуры, скользящие на грани мечты, мастерски тасуя реальность и грезы, объективное и субъективное. Что же касается венгерской прозы в период между двумя мировыми войнами, то следует отметить: она вобрала в себя многие достижения зарубежной художественной прозы того времени — Горький, Шолохов, Фадеев, Пруст, А. Жид, Жироду, В. Вульф, Кокто, О. Хаксли; и венгерские писатели, в первую очередь Эндре Андор Геллери, Карой Пап, Тибор Дери, Ласло Немет и Бела Иллеш, — создали вещи, заслуживающие самого пристального внимания, даже если подходить к ним с мерками мировой литературы.

Наиболее ценное здесь нередко создавалось в жанре новеллы, рассказа. После лирики именно в рассказе, этом коротком, наполненном скрытой взрывчатой силой жанре, достаточно полно проявилась характерная для венгерской литературы ситуация: конфликт грандиозного замысла с ограниченными возможностями его воплощения. Одна из основных линий развития венгерской новеллы смыкается с франко-итальянской новеллой, сюжет которой чаще всего составляют подлинные, имевшие место в действительности события, но многими своими нитями венгерская новелла связана также с новеллистикой северных стран с присущим ей психологическим анализом и игрой фантазии. Оно и понятно, в Венгрии переплетались восточно- и западноевропейские литературные течения, взаимообогащая друг друга. В стихии венгерского рассказа, как верно подметил Деже Керестури, мастера итальянской новеллы освоились бы скорее, чем в любой другой литературе мира, да и русским писателям, очевидно, были бы близки по духу многие рассказы венгерских авторов.

Один из значительных периодов развития венгерской новеллы приходится на начало XX века. Тогда целый ряд венгерских писателей искал новые, не использованные способы и средства изображения действительности, воплощения художественного вымысла, соединения ирреального и фантастического с повседневной действительностью.

Новелла первой поведала нам о социальном кризисе, зреющем в глубинах венгерского общества, о рабочих, о крестьянстве, о провинциальном быте.

Среди художественных дарований того времени отметим повествовательный талант Д. Круди и Ж. Морица. Круди создал тип лирической новеллы, по своей исключительной музыкальности, ассоциативности образов и миру вымысла близко стоящей к прозе М. Пруста; в творчестве Ж. Морица новелла классического типа нашла путь к выражению современных проблем. Изображая венгерское крестьянство, он показал не только быт, но и социальную, моральную и нравственную силу бедноты, борющейся за лучшую жизнь. Под пером Ж. Морица обрел революционную твердость тот высокий душевный порыв, что владел сердцами суровых бретонцев Мопассана или покорных року крестьян Толстого.

Изображенное Морицем беднейшее крестьянство прошло через горнило революций 1918—1919 годов с надеждами на социальное и национальное освобождение, из его среды вышли многие тысячи бойцов, вставших на защиту Советской России. И вот грядет великий момент венгерской истории — вслед за победой социалистической революции в России одерживает победу пролетариат Венгрии; в период Венгерской советской республики 1919 года слились воедино интересы беднейших слоев народа и интересы родины, интересы венгерской нации и интересы соседних народов Европы. Зародилась надежда, что венгерская литература в целом станет реалистической и приобретет социалистическую направленность.

С падением Венгерской советской республики отодвинулись в будущее и великие чаяния народа. Однако национальные интересы и идеалы социализма, завоевавшие сознание людей, четко определили дальнейшее развитие венгерской литературы. Они углубили гуманизм, развивающийся в русле буржуазной литературы, а тех писателей, которые вступили на литературное поприще в период революций — «в сиянии зарождающегося нового мира», — опыт революции продвинул по пути социалистического мировоззрения. Лучшие из писателей, начинавших свой творческий путь после 1919 года, отдавали себе отчет в том, что период либерализма и буржуазного демократизма уходит в прошлое, и будущий путь развития — вопреки десяткам сдерживающих, препятствующих, сбивающих с толку обстоятельств — надо искать в социализме.

Социалистические идеи как наследие 1919 года продолжали развивать писатели революционной эмиграции: Йожеф Реваи, Аладар Комьят, Фридеш Карикаш, Мате Залка, Бела Иллеш, Шандор Барта, Йожеф Лендьел, Бела Балаж, Шандор Гергей, Антал Гидаш, Габор Галл. Хотя все они в первую очередь были партийными работниками и, выполняя свой партийный и гражданский долг, редактировали газеты, руководили производством, боролись с контрреволюцией или возглавляли вооруженные отряды в боях за республику в Испании, тем не менее они находили время также и для своей литературной деятельности, и многие из них внесли значительный вклад в развитие венгерской прозы (Бела Иллеш, Фридеш Карикаш, Мате Залка). Эти писатели шли в ногу с интернациональным развитием пролетарской литературы, и венгерская проза стала частью мирового потока социалистической литературы. В частности, плодотворны были — как по форме, так и по содержанию — поиски Белой Иллешем гармонии, органического слияния национальных и интернациональных интересов в литературе, что привлекло к его творчеству внимание таких мастеров прозы, как Максим Горький и Ромен Роллан. Стиль классического венгерского повествования у Б. Иллеша обогащен красками экспрессионизма и пафосом советской прозы.

Социалистическая литература поднялась до роли ведущей силы в национальной литературе Венгрии благодаря поэзии Аттилы Йожефа. Оба мотива, которые в социальной поэзии того времени нередко выступали обособленно друг от друга — я имею в виду боевые марши Маяковского и элегически-утонченные напевы Элюара, — в стихах А. Йожефа звучали слитно, в его творчестве сосуществуют новаторские устремления и дань уважения традиционной поэзии. В социалистической прозе Лайош Надь, пожалуй, ближе других подошел к высотам, достигнутым Аттилой Йожефом в поэзии. Разделяя горьковские взгляды на жизнь и владея социальной критической манерой в духе Бернарда Шоу, он стремился к разоблачению буржуазной действительности. И еще одна особенность творческой манеры Лайоша Надя: в бесстрастном на первый взгляд описании он умел затронуть лирически задушевные тона. Социалистическое мировосприятие близко и другому крупному новеллисту эпохи между двух войн — Ёжи Енё Тершански, которого уже при жизни считали классиком, — правда, классиком, нарушающим каноны; свои произведения Тершански умел создавать из грубой действительности, вымысла, из солнечного луча. В мировой литературе его собратьями, пожалуй, можно бы назвать Кнута Гамсуна и Горького — автора повестей.

Революция 1919 года оказала огромное воздействие и на писателей из народа. Писателями становились многие выходцы из рабочих и беднейшего крестьянства, люди, одержимые стремлением создать новую жизнь, бороться за новую страну. Так среди прочих обрели свой голос в литературе бывший крестьянин и каменщик Пал Сабо, железнодорожный рабочий Петер Вереш, бывший подпасок Иштван Шинка, лесоруб Иштван Надь и текстильщик Иштван Асталош.

Среди названных писателей блистателен реализм Пала Сабо, с каким он изображал многогранный мир чувств крестьянской бедноты, жаждущей своего освобождения. Петера Вереша отличает беспристрастность и склонность к рефлексии, стремление через художественную литературу выразить народное самосознание. Много новых оттенков и красок внес в венгерскую новеллу Арон Тамаши. Темы своих рассказов — народных, фольклорно-мистических — он черпал из жизни трансильванских венгров. Новелла Тамаши всегда поэтична, в ней слиты воедино реальная действительность и вымысел, возвышенное и смешное. Иными словами, Арон Тамаши привнес в венгерскую новеллистику нечто подобное тому, что Золтан Кодай создал в музыке.

В период между двумя войнами в жанре новеллы выступили интересные писатели буржуазно-демократического направления. Это — среди многих погибших при фашизме — Карой Пап и Эндре Андор Геллери. У каждого из них был свой голос в литературе. Кароя Папа отличала строгая объективность и лирическая образность; Эндре Андор Геллери нашел новые приемы в изображении маленького человека: его волшебный реализм был проникнут чеховским сочувствием к людям, гоголевским пристрастием к фантасмагориям и своего рода мессианством Достоевского. Униженность и страх чаще всего испытывают герои рассказов того периода.

Тесное переплетение социальных мотивов и экзистенциального страха отличает созданные в период второй мировой воины сюрреалистические новеллы Дери, а также идущие от классической традиции рассказы Эндре Иллеша и новеллы начинающих в ту пору писателей Иштвана Эркеня и Ивана Манди. В тот период для венгерской новеллистики характерной стала предельная степень социального напряжения, когда герой поставлен в жестокие жизненные ситуации. На уровне мировой литературы аналогичные конфликты мы встречаем у Хемингуэя и Камю. Иными словами, венгерские писатели буржуазно-демократического направления в жанре новеллы развивали мотивы, созвучные основным тенденциям мировой литературы.

В 1945 году, то есть с окончанием второй мировой войны, наступил новый этап венгерской истории. В результате побед Советской Армии четвертьвековое господство контрреволюционных и консервативных сил потерпело крах, и венгерский народ также получил возможность социального переустройства. В Венгрию пришла весна — эпоха демократических преобразований и социалистического строительства. Следует отметить, что венгерская литература понесла за годы реакции большие потери (фашизм погубил около ста венгерских писателей), однако теперь великая пора освобождения сулила расцвет искусству и литературе. Лучшие из венгерских писателей тотчас вызвались служить своим творчеством новой жизни; великую историческую перемену с пониманием восприняли и буржуазные литераторы-гуманисты. Писатели, готовые отдать свой талант делу создания новой литературы, принадлежали к разным поколениям. Еще живы были последние из титанов великого поколения начала века (Лайош Надь, Ёжи Енё Тершански, Милан Фюшт), а писатели, выступившие в период между мировыми войнами (Дюла Ийеш, Ласло Немет, Петер Вереш, Пал Сабо и другие), достигли в то время расцвета своих творческих сил. Тогда же вернулись — смогли вернуться! — на родину из четвертьвековой эмиграции такие революционно настроенные писатели, как Бела Иллеш, Йожеф Реваи, а вскоре заявило о себе в полный голос новое поколение писателей: это было третье поколение в венгерской литературе XX века (Лайош Надь, Пал Сабо, Имре Шаркади, Ференц Шанта и другие).

Складывалось впечатление, будто вся страна, обновленная после социального и национального освобождения, стремилась их звонкими голосами воспеть то прекрасное, что столетиями копилось в народе и что сулило бурное настоящее.

В итоге, с освобождением страны и наша проза также приблизилась к заветным рубежам зрелого мастерства. Изобразительные средства ее были вполне современны и разнообразны, прозаики сохранили все, что с начала столетия обрело свою законченную форму.

Писательские таланты оказались достаточно зрелыми, чтобы не только отобразить сложившиеся общественные отношения, но и с помощью реалистических средств или в аллегорической форме отобразить и самый процесс становления нового сознания, восприятия новой эпохи. Жизненный материал прозаика стал более динамичным, переустройство жизни после освобождения страны и новая расстановка социальных сил открыли богатейшие возможности для эпической формы.

Большой в этом смысле роман, где был бы отображен венгерский народ, пожалуй, еще не создан, но радужные надежды Ласло Немета имели свои основания. Сами произведения, появлявшиеся в те годы, свидетельствовали о том, что, как и во всей истории страны, в венгерской прозе начинается новый этап. Обилие материала, который так и просился на перо, многообразие методов подхода к жизни — все предвещало появление крупномасштабного эпоса. Тогда же в русло венгерской литературы влились произведения возвратившихся из эмиграции писателей-коммунистов, таких, как Бела Иллеш и Шандор Гергей; тогда же (в 1947 году) вышел в свет созданный ранее Тибором Дери роман «Неоконченная фраза», полотно эпохального значения, где писатель кладет в основу сюжета антагонизм пролетария и буржуа и через этот конфликт, прибегая к арсеналу новейших изобразительных средств, живописует венгерское общество в период между мировыми войнами. В те же годы Ласло Немет завершает начатый еще во время войны (в 1941 г.) роман «Отвращение» — вещь значительную по воссозданной в ней картине социальной действительности и реалистической трактовке характеров. Тогда же, на заре новой эпохи, заявил о себе новый жанр: было написано лирико-публицистическое произведение Йожефа Дарваша «Город на болоте» (1945 г.), где великий исторический поворот показан в масштабах нации. Наряду с небольшими по объему произведениями, непосредственно реагирующими на исторические изменения, был вскоре написан (в 1949 г.), пожалуй, самый талантливый роман об освобождении — «Божьи мельницы» Пала Сабо. Раздел земли и стремительность демократических преобразований в стране обязывали писателя приняться за новые темы, а само писательское мировоззрение предстало обогащенное марксизмом и знакомством с советской литературой.

Однако столь плодотворные поначалу искания больших эпических форм в начале пятидесятых годов несколько застопорились упрощенным пониманием метода социалистического реализма. Объявлялись, к примеру, чуждым социалистической литературе стили гротескного или ирреального оттенка, и тем самым неосмотрительно отметалось многое ценное из традиции национальной литературы. Тем не менее в аспекте развития всего литературного процесса этот период нельзя назвать безрезультатным. Сконцентрированность на одной манере, сходной с критическим реализмом XIX века, приближала писателя к активной жизни, что расширяло возможности создания объемных произведений, отображающих реальные жизненные коллизии, дающих простор для постановки новых проблем и создания новых характеров. Чувство раскованности, освобожденности по-прежнему оказывало свое благотворное воздействие на восприятие писателем действительности, внося более легкий оттенок в исконно трагические ноты венгерской литературы. Поистине большие таланты, особенно из числа писателей старшого поколения, у кого за плечами уже были значительные произведения, сумели творчески обогатить традиции национальной литературы. В те же годы стихи Ференца Юхаса и Ласло Надя совершили целый переворот в венгерской поэзии; интеллектуальная лирика Ийеша также предстала как бы возрожденной заново. В прозе среди прочих значительных произведений следует назвать «Эстер Эгетё» Ласло Немета, «Семью Балогов» Петера Вереша, «Колыбель и сову» Арона Тамаши. Эти вещи свидетельствовали об успехах нашей национальной литературы, равно как многие значительные романы и новеллы Эрне Урбана и Лехела Себерени, начинающих в те годы свой творческий путь. Особое упорство в поисках новых путей развития венгерской прозы проявил Имре Шаркади. Да и позднее он как писатель всегда обращался к острым нерешенным вопросам дня, проблемам свободы и долга; традиционный рассказ он разнообразил современными, более гибкими изобразительными средствами, а строгая передача действительности сочетается у него с интеллектуальной напряженностью.

В середине 50-х годов в литературу вошло целое поколение, стремящееся к неукоснительному отображению правды жизни в адекватной требованиям времени эпической форме. Ференц Шанта представил лирическую исповедь истерзанной человеческой души; Иштван Сабо обратил взгляд на недавнее прошлое, последствия которого до сих пор не изжиты, а Иштван Чурка, Ласло Камонди — на сегодняшние аспекты общественной жизни; Дьёрдь Молдова показал нам жизнь городских окраин, а Эржебет Галгоци исследовала судьбы крестьянства. Из представителей этого поколения особенно заметны заслуги Ференца Шанты. В своих рассказах и романах он стремился в художественной форме выразить важнейшие общественные и моральные проблемы времени.

Но и этому поколению писателей выпал отнюдь не легкий жребий: им предстояло пережить потрясение 1956 года. Вследствие подрывной деятельности империалистической реакции и определенных ошибок, допущенных внутри страны в ходе социалистического строительства, к 1956 году контрреволюция в Венгрии стала вполне реальной опасностью. После подавления контрреволюционного выступления, чему мы также обязаны поддержке советского народа, прогрессивные силы в стране быстро консолидировались, и с тех пор политическое, экономическое и культурное развитие Венгрии шло гармонично. События 1956 года заставили каждого задуматься всерьез, конфликт смел всякого рода предубеждения, недоговоренности, обнажил истинный облик вещей и людей. Большинство писателей в этот трудный момент сохранили верность социалистическим убеждениям. Даже те, кто ранее придерживался буржуазно-демократических воззрений, теперь осознали: будущее венгерского народа следует искать лишь на социалистическом пути. Они признали без околичностей: задача писателя отнюдь не в том, чтобы служить иллюстратором жизни; необходимо смотреть правде в глаза, стать лицом к действительности, считать эту позицию долгом совести.

После трудного периода венгерской литературе пришлось столкнуться со множеством новых проблем: с изменениями в международной обстановке, с принципами и практикой мирного сосуществования, с внутренними проблемами становления социалистического общества, с новейшими достижениями естественных и общественных наук. Обилие идущего в литературу жизненного материала и множество новых проблем настоятельно требовали творческого осмысления, а вместе с тем надо было восполнить и те пробелы, что оставил в литературе период схематического толкования художественных образов. Вот лишь некоторые из насущных задач, стоявших тогда перед литературой: изучение и отображение проблем общественной и частной жизни, нового жизненного уклада, этических норм поведения, человеческой индивидуальности и коллектива, морали и власти, гражданского осмысления опыта минувших десятилетий. Ну и, кроме того, естественная задача литературы — создание нового, современного стиля. На первых порах у нас преобладал традиционный реалистический роман и бытописательская литература. Позднее ярко заблистал взрывной стиль параболы и гротеска, — настала пора логических выводов, обобщений, пора создания новой эпической формы. Как следствие стремления более углубленно познать мир и логически осмыслить его в прозе все чаще ставились философские проблемы и проблемы смежных с литературой областей — истории и психологии.

Большие перемены захватывают и жанр рассказа. Наряду с существованием традиционных форм рассказа все заметнее становятся попытки преобразовать этот жанр. Как и в романе, весомость моральных проблем, животрепещущая острота самого процесса формирования человеческого характера и богатство жизненного материала приводят в новелле к поискам новой формы, которая равно вместила бы констатацию факта и предчувствие неизведанного, точное знание и беспокойство поиска. Вот почему так часто автор новеллы разрывает плавное повествование, а стройная композиция все чаще сменяется угловатыми плоскостями, наплывами, смутно намеченными линиями параболы. Йожеф Лендьел сообщил своей новелле кинематографичность, сцены ее мелькают подобно кадрам кино, и в то же время обилием неожиданных эпических поворотов она напоминает балладу; рассказы Ивана Манди мозаичны, и эта умышленная разноликость составных частей позволяет ему приглушить лирику, усилить до горечи авторскую иронию; Миклош Месёй намеренно вводит ирреальные, гротескные элементы для расширения вполне реальных границ рассказа.

Для утверждения новых форм новеллы, пожалуй, максимум сделан Иштваном Эркенем. Из своих «одноминутных новелл» он «удалил» традиционную информацию априори, исходя из того, что читателю известны фон действия, его историческая подоплека и сопутствующие человеческие взаимосвязи: сами описания — как социальные, так и психологические характеристики — автор обходит, и даже эмоциональные эффекты им намечены как бы между прочим.

Но в какую бы форму ни облекал свои произведения писатель, в центре его внимания история нашего времени с момента окончания второй мировой войны. И в рассказах, как и в лирике этого периода, открываются нам человеческие судьбы — в победах и поражениях, в реальных фактах и мечтах. Человек, говорят прозаики и поэты, в силах завершить борьбу Адама с враждебными ему стихиями и может отстоять свою любовь.

Говоря о поисках новых путей и экспериментах в области обновления венгерского рассказа, мы, естественно, в рамках короткого предисловия смогли упомянуть лишь о некоторых из этих попыток. Но даже если бы мы имели возможность рассказать обо всех новооткрытых тропах в жанре рассказа, это все равно не дало бы полного представления о венгерской прозе в целом. Сколь ни красочен, сколь ни разнохарактерен венгерский рассказ, значение его в настоящее время не так велико, как в нашей литературе предыдущего периода, венгерская проза наших дней для наиболее полного своего выражения избрала повесть, насыщенную драматическими коллизиями, с философским, обобщенным письмом.

Из наших крупнейших прозаиков многие еще смолоду распрощались с жанром рассказа. Ласло Немет, один из ведущих наших писателей, на самый серьезный вопрос Льва Толстого: «Как жить?» — отвечал в интеллектуальных романах и эссе. Поэт Дюла Ийеш, который, подобно многим своим предшественникам-поэтам, должен быть назван также крупнейшим стилистом венгерской прозы, в жанре рассказа пробовал себя лишь от случая к случаю. Йожеф Дарваш тоже писал рассказы только в юные годы и рассматривал подобный вид творчества как отдых; роман и эссе были для него главенствующими формами повествования. В прослеженном нами процессе существует определенная закономерность. Писатели, чей творческий путь начинался в период между мировыми войнами, нередко в силу исторической необходимости вынуждены были переступать за черту эпики, и потому их внимание обращалось к очерку или эссе. Дополняя труды ученых, экономистов, писатели реконструировали картину подлинного социального положения различных слоев общества и служили своего рода рецепторами для всеевропейской аудитории. Крупнейшие прозаические произведения Дюлы Ийеша — «Народ пушты», «Россия», биография Петефи — это публицистика. Наиболее значительная часть творчества Ласло Немета с точки зрения истории венгерской литературы — это его статьи и эссе. Таким образом, рассказ как таковой урезан в своих владениях. Факты часто облекались и в социографические зарисовки, воспоминания — в мемуарные эскизы, а сама склонность к художественному творчеству, как верно подметил Ласло Немет, трансформировалась в потребность создавать монументальные исследования.

Настоящая антология не претендует на исчерпывающую полноту, она является лишь обзором новейшего венгерского рассказа; и — одновременно — достоверной повестью о человеке, о созидательной жизни венгерского народа, дружественного всем другим народам.

МИХАЙ ЦИНЕ