Венгерский рассказ

Булчу Берта ВИЛЛА «ТЕЙМЕЛ»

Яни Цомпо свалился с постели. Постанывая, он съежился в комочек на холодном каменном полу, потом приподнялся. Было темно. Земля дрожала. В саду рвались снаряды. Ветви деревьев со свистом рассекали воздух. С противоположного берега озера доносился свистящий вой «катюш».

Яни снова забрался в отцовскую кровать, укрылся. Руки закинул за голову и закрыл глаза, надеясь досмотреть снившийся ему сон. Длинный товарный поезд. Однако понять, куда мчится поезд и какое Яни имеет к нему отношение, он уже не смог… Лежать на широкой постели было удобно… Два года назад, когда пришло извещение о том, что отец пропал без вести и господин Теймел вызвал Яни к себе, он очень испугался. Дрожа от страха, он смотрел на господина Теймела и, когда тот спросил, сколько ему лет, соврал, что четырнадцать. Господин Теймел строго покачал головой, но все же разрешил ему остаться в каморке отца. Насколько хватало сил, мальчик выполнял отцовскую работу. Зимой отапливал виллу, летом ухаживал за садом. Еду, одежду и жилье, которые давал ему владелец виллы, он отрабатывал честно.

Лежа с закрытыми глазами, он прислушивался к грохоту орудий. В паузах между взрывами, свистом и воем ему чудился тяжелый гул танков. Вонь лизоформа била в нос, от него слезились глаза. С тех пор как в подвале устроили прачечную для перевязочного материала, от стен, железных труб, бетонных дверей постоянно исходил тяжелый запах хлора, йода и лизоформа. И одеяло мальчика провоняло, потому что, пока он во дворе колол дрова, солдаты безобразничали на его постели с прачками и девицами, приезжавшими за бинтами. Когда он пытался протестовать, то получал оплеухи, а широкозадые прачки бесстыдно хохотали и старались притиснуть его к стене.

Запах йода ненавидели и кошки. Одна за другой они покинули теплую котельную и всю зиму пронзительно и злобно мяукали у озера в занесенном снегом сарае для лодок. В подвале развелись мыши.

Яни Цомпо накрылся с головой одеялом и задремал.

Он очнулся, когда тусклый свет уже брезжил на стенах подвала. Вокруг царила тишина, казалось, все замерло и само время остановилось. Он прислушался, натянул штаны на тощие ляжки, накрутил портянки и быстро сунул ноги в солдатские башмаки. Его трясло. Долгие годы он так поздно не просыпался, вставал всегда на рассвете и еще в темноте напяливал на себя одежонку.

Рванув дверь каморки, он торопливо прошел под трубами подвала. Звенели, стучали башмаки. Нигде ни души: ни солдата, ни часового. Исчезли прачки, унтер-офицеры и шоферы. Он выбежал по лестнице во двор и увидел, что из будок исчезли собаки, из-под навеса — черный «БМВ», из сада — танки-амфибии, и перед воротами уже не стояли зенитки. Двор утопал в солнечном свете, струились маленькие ручейки, огибая яблони, кусты и розы в опустошенном альпинарии. Яни Цомпо, запыхавшись, остановился на ярком свету и стал ждать. Он не знал, кого ждет, чего хочет…

Парадный вход виллы «Теймел» был открыт настежь. Он подошел к двери, остановился, постучал, прислушался. Ни звука. Тишина стояла в доме и перед домом, под перголой и в комнатах, в закоулках и, выбоинах от осколков гранат. На второй этаж вела деревянная лестница. Он стал по ней подниматься. Рассохшиеся ступеньки скрипели. Оробев, Яни Цомпо остановился на площадке. Он никогда не бывал на втором этаже. Ему вспомнился господин Теймел, очки господина Теймела и чернобурка госпожи Теймел, внимательные стеклянные глаза лисы. Он поглядел вниз, и ему захотелось поскорее спуститься в переднюю, а из передней выскочить во двор. «Ворочусь тихонечко, осторожно… Запрусь в своей каморке…» — думал он. А сам продолжал подниматься по скрипучим ступеням… Какая-то сила вела его вверх, заставляла подымать ноги, и они ступали со ступени на ступень, будто Яни Цомпо уже не был их хозяином и они ему не подчинялись. Он очутился в просторной комнате. По обе стороны ее были двери, которые вели в другие комнаты. Третью дверь с выбитыми стеклами не пришлось распахивать. Он шагнул прямо через нее на веранду. На обветшалых плетеных креслах из камыша спали кошки. Солнечный свет золотил их шерстку.

— Кис-кис, — шепотом позвал Яни.

Пестрая кошка спрыгнула на мозаичный пол веранды, потерлась головой, бочком о ноги Яни Цомпо мурлыча, обошла вокруг него.

— Дора… Пестрая Дора, — сказал Яни Цомпо и с высоты веранды, залитой солнцем, стал смотреть на зеркало Балатона. Ему еще не приходилось видеть озеро с такой высоты. Самолет, сбитый прошлой осенью зенитными орудиями, уже оттаял ото льда. Тяжелый серебристый корпус лизали зеленые волны. А та его часть, что находилась под водой, смутно поблескивала, словно старинный клад, о котором с давних пор рассказывают легенды. Возле хвоста болтался какой-то белый мешок. Он мягко опадал, затем надувался и снова опадал… «Что там такое?.. Резиновая лодка?.. И совсем недалеко… Метров сто или сто пятьдесят… Пожалуй, сто от зарослей камыша…» — думал Яни Цомпо и продолжал всматриваться в залив и берег, у которого тающий лед громоздился волноломом. На дне залива лежало два затонувших судна. С высоты смутно угадывались их мачты и тускло блестели металлические части. В камышах темнели подбитые танки-амфибии, а под садами и огородами — брошенные траншеи. Взгляд Яни Цомпо скользил по зигзагу окопа, и тут он заметил очень худого человека. Нагнувшись, человек что-то искал под кустами. Потом выпрямился и повернулся к вилле «Теймел». Лицо Яни Цомпо прояснилось. В кустах стоял Ференц Кордей, парнишка-полуцыган. Яни Цомпо замахал ему с веранды.

Кордей нерешительно приблизился к вилле «Теймел». Когда он вошел в залитую светом комнату, брови его дернулись.

— И банкиры уехали?

— Еще в феврале. С тех пор тут только немцы были да прачки, — сказал Яни Цомпо, но почему-то вздрогнул и оглянулся.

— Чего ты? — спросил Кордей и бочком отступил к лестнице.

— Не знаю… Немцы все ушли?

— Все… Еще ночью… Тут теперь только русские.

— Где они?

— Тут где-то… Озеро обошли. В садах полно листовок. Глянь-ка, чего пишут…

Яни Цомпо уставился на желтоватую грязную бумажку. Потом громко по слогам прочел текст:

— Ес-ли… хо-чешь… жить… пе-ре-се-ляй-ся… из под-ва-лов, на-во-ди по-ря-док, ра-бо-тай! Вен-гер-ская ком-му-ни-сти-чес-ка-я… пар-тия…

— Эту погляди, тут больше написано, — Ферко Кордей протянул красную бумажку.

— Нуж-но… о-то-брать по-месть-я… у из-мен-ни-ков… ро-ди-ны, ни-ла-шист-ских гла-ва-рей, фолькс-бун-дов-цев… во-ен-ных… пре-ступ-ни-ков!.. Не щади-те… из-мен-ни-ков… ро-ди-ны!.. — прочел по слогам Цомпо.

— Посмотришь, Яни, и нам наделят…

— Чего наделят?

— Землицы и деньжат. Твой-то хозяин, Теймел этот, тоже из таких.

— Господин Теймел?

— Из таких он, точно!.. Давай заберем себе сад! А русские потом его нам припишут…

— А если господа Теймелы вернутся?

— Сюда?.. Да тут теперь коммунизм будет!.. Всех господ перевешают… А добро их нам отдадут. Теперь мы чего захотим, то и будем делать. Кто потребует, землицу получит, кто пожелает, может хоть в пожарники пойти… Ах, черт побери, до чего ж есть охота! Консервов не осталось?

— Я и сам еще не ел…

Кордей открыл один шкаф, обыскал полки. Нашел две коробки сигар и бутылку спиртного.

— Банкирские сигары, глянь… И ром ихний…

— А если господин Теймел не изменник родины, я место потеряю.

Кордей распахнул дверцу гардероба.

— Глянь-ка… Какие шкафы здоровенные! В них даже спать можно. Только еще перину подстелить. Мягко, тепло, как в гнезде. Может, это и не шкаф вовсе? А тут чего, Цомпо?

Яни тоже заглянул в глубину гардероба, потом в другой шкаф, третий, и вскоре они с Ферко открывали дверцы шкафов, выдвигали ящики, стараясь опередить друг друга. На полках и в ящиках они нашли несколько банок венгерских консервов и пять немецких.

— Консервы у солдат что надо! — сказал Кордей.

Цомпо кивнул головой. Они ели, чавкая, лениво щурились от солнца. Кошки пронзительно мяукали у их ног…

На веранде они закурили по сигаре и уселись в плетеные кресла.

— А небо какое огромное! Никогда не думал, что оно такое, — удивился Яни Цомпо.

— Господа отсюда ух и далеко ж видели… Ты чего не куришь?

— Вонючая она, сигара эта.

— Вонючая?.. Господская-то сигара?.. Сам ты вонючий! А ну, дай-ка сюда… Я ее разрежу и самокрутки сделаю… Бумага у меня есть, в садах набрал, на пару недель хватит… Ну, давай сигару-то. Вот так… У меня уж цельный склад…

— А это чего у тебя желтое?

— Листовка. Это все листовки. Их полно в траншеях да камышах. Прочтешь?

Яни Цомпо, моргая, долго разглядывал желтую листовку, потом медленно, по слогам, начал:

— Про-го-ним нем-цев! Вен-гры… к о-ру-жи-ю! Всту-пай-те в но-ву-ю… на-ци-о-наль-ну-ю… ар-ми-ю!

— Ну, говорил я тебе! Можем и в солдаты пойти. Как захотим, так и сделаем. Ежели в армию вступим, обмундирование получим и довольствие, какое положено. К примеру, завтра вступим, а ко дню святого Георгия офицерами воротимся.

— Мы-то?

— А чего… Можем и офицерами стать, а можем землицу занять. Хоть цельный хольд, а то и два. Хозяевами станем! В селе все зарятся на землю-то. Того и ждут, чтоб русские пришли, а там и поделят… И в путевые обходчики можно двинуть… Там тоже обмундирование дают и еще землю вдоль насыпи.

— Лучше бы в армию.

— Ну и вступим… Хоть завтра… Пойдем в город и вступим… Обмундирование дадут и довольствие всякое, какое положено… Автоматы у нас будут, настоящими воинами станем… Прогоним немцев, а ко дню святого Георгия домой воротимся за своей долей.

— И дома долю получим?

— А как же… Ежели в армию вступим, нам двойная доля положена… А тебе аж три доли — за отца еще дадут.

— Пойдем завтра в город…

— Пойдем. В офицеры… Ежели утром двинемся, к полудню доберемся. На дороге у виллы и повстречаемся… Ладно? Где зенитки стояли… А эти три банки консервов и ром я с собой заберу. Тебе тут еще осталось, — сказал Ференц Кордей, погасил сигару о крашеные белилами железные перила и положил ее в карман.

Яни не находил себе места на вилле «Теймел». Когда Ферко Кордей ушел, Яни решил поспать у себя в каморке до полудня, а может, и дольше. Он даже спустился в подвал, растянулся на широкой, удобной постели, но ему не лежалось. Он думал о сияющей дали, огромном густо-синем небе, которое видел с веранды. Яни встал и пошел в господские комнаты. Потрогал обивку на мебели, фарфоровые фигурки, ощупал странные шероховатые бугорки на картинах. Прошло часа два, пока он добрался до позолоченной солнцем веранды. Плетенные из камыша кресла, перила, бирюзовые шашечки каменного пола — все сияло. Здесь, наверху, было тепло и воздух был свежим-свежим. И над всем нависало огромное синее небо. Кошки надменно возлежали на стульях. Они щурились, мурлыкали, и усы их блестели от солнца. Яни пристроился рядом с пестрой кошкой и, закрыв глаза, наслаждался солнечным светом и весенними запахами, доносящимися из камышей. Ему казалось, он спит или смотрит фильм в городском кинотеатре. Он погладил кошку. Шерстка скрипнула под его грубыми пальцами.

Над водой кружились, кричали чайки, вычерчивая белые дуги в густой безбрежной синеве. Садовые деревья отражались в водах озера рядом с самолетом. Он совсем освободился ото льда, и волны медленно его покачивали. Сойки с любопытством поглядывали на самолет и о чем-то кричали с крыши лодочного сарая. Яни Цомпо тоже заинтересовался: «Что там внутри самолета? И что белеет у него под хвостом?.. Если самолет американский, в нем и золото может быть… Золото и оружие… Красивые, блестящие пистолеты… Офицерское оружие…» Щурясь, он задумчиво глядел на самолет, который медленно поворачивало течение. Кошки зевали, скучали и блаженствовали на широких плетеных креслах в ленивой истоме, словно весну придумали специально для них. И синее небо было кошачьим небом, ветер — кошачьим ветром, раскаленный огромный солнечный диск — привычным, наскучившим кошачьим солнцем. Яни Цомпо Долго наслаждался кошачьим светилом. Чуть не заснул на веранде с красивым мозаичным полом.

Было, вероятно, часа два или немного больше, когда он встал и, пройдя через господские комнаты, спустился по деревянной господской лестнице во двор. В подвале взял топор и неторопливо зашагал к лодочному сараю. Сойки на верху крыши стрекотали, словно весенний день был их обычным птичьим днем, на небе птичье солнце излучало птичье сияние, и птичью небесную синеву колыхал птичий бриз. Яни Цомпо поднял топор и ударил по замку. Металлический замок, звякнув, отлетел.

В сарае на неподвижных паутинах висели высохшие прошлогодние пауки. В запахи краски, ила и скипидара влился поток свежего воздуха. Яни Цомпо ухватил за цепь одну из легких лодок и потащил за собой, словно непослушную глупую комнатную собачонку. В саду, остановившись отдохнуть под яблонями, он увидел, что на лодке наклонными витиеватыми буквами написано «Адриен». Это была лодка барышни Теймел. Два года назад она уехала в Швейцарию, осталась там жить, и ее лодку в прошлом году уже не спускали на воду.

До берега залива Яни Цомпо проводили сойки. Они опустились на макушки деревьев, которые росли между камышами и садом, и, наслаждаясь своим птичьим солнцем, птичьим бризом, почти не обращали внимания на слугу господ Теймелов.

Яни Цомпо спустил лодку барышни на воду и принялся грести одной из досок от днища. «Если я с офицерским оружием приду, меня лучше примут, — думал он. — В новой армии нам много оружия надо. Мы щадить не будем! Все отберем. Поделим… И золото… Принесу оружие и золото… Как глянут, сразу и скажут: «Янош Цомпо — чистое золото…» Все червонное золото… Офицерское оружие… В старшие сержанты произведут. Золото на стол выложу. Ни одного золотого себе не оставлю… Скажу, что сигары мне не нужны, ром тоже не нужен… Да здравствует народ!.. Попрошу, чтоб и Кордею звание дали завтра же после полудня… Мы все золото принесли… И оружие… Красивые американские пистолеты… И патроны… Мы, красные, первыми пойдем… Вдвоем с Кордеем, из народа мы оба с ним… Я им скажу… В таком самолете должно много золота быть… Нет… Ни единого американского золотого себе не оставлю… Можно бы зарыть… Но я не стану… Можно в воду спустить… Но я не спущу… Все отнесу… Выложу на зеленый стол и встану по стойке «смирно»… А Кордей честь отдаст и крикнет: «Все господа — изменники!..»

Яни Цомпо всплескивал лакированной доской от днища. Напрягаясь, с усилием вел лодку барышни против бирюзового течения к самолету. Охотились за рыбой чайки. С мелкими, тощими уклейками взлетали к кошачьему солнцу. В густо-синей безбрежности неба показалось маленькое облачко. Оно одиноко неслось на запад. Яни Цомпо греб изо всех сил. Его вело, притягивало серебристое мерцание. Все вокруг было сплошь синим: вода, небо, ветер. Он улыбался, приоткрыв рот. Глаза уже всматривались в противоположный берег, в дымчато-серую, чуть синеющую даль, когда лодка за что-то зацепилась. Ее мягко ухватила какая-то неведомая сила. Яни сделал доской резкий гребок. Лодка дернулась вперед, но тут же вернулась назад. «Проволочные заграждения… Немцы бросили в воду колючую проволоку… Лодка зацепилась за немецкую проволоку… Когда русские вышли к тому берегу, тогда… Здесь повсюду проволочные заграждения… С одного конца озера до другого… Но лодка-то легкая… Может над ними проплыть…» — подумал Яни Цомпо и ткнул доской вглубь, чтобы отцепить когтистую проволоку…

Взрыв разорвал лодку и Яни Цомпо, и водовороты еще сильнее закачали самолет. Плавучая цепь минных заграждений обрывалась прямо перед виллой «Теймел». Чайки с криками вонзились в небо, и яркий весенний день заволокла колышущаяся белая зыбь. Несколько цветных досок, оставшихся от лодки, волны пригнали в камыши.

Хорошая погода оказалась устойчивой. И на следующий день сверкал, переливаясь синью, прибой. На стройных липах, растущих вдоль вилл, стрекотали птицы. Ференц Кордей курил сигару и ждал под деревьями. Часов около девяти он решился войти во двор виллы «Теймел» и громко крикнул:

— Цомпо!

На вилле и вокруг нее было тихо. Кордей поднялся в дом, обошел все комнаты. На веранде остановился, поглядел на озеро, на кошек. «Цомпо, видно, уже ушел», — подумал он.

Насвистывая, Ферко спустился по деревянной лестнице и через сад, через поля двинулся к городу. Он наслаждался весенним солнцем и был уверен, что еще сегодня станет солдатом, через два месяца офицером, ну а потом — кем только пожелает.

Перевод Е. Тумаркиной.