Золото твоих глаз, небо её кудрей

Действие шестьдесят пятое. Микрофильм, или Буратина не тонет и не пидор

16–17 января 313 года о. Х.

Окрестности озера Гарда

Ночь.

Сurrent mood: indignant / возмущённое

Сurrent music: Гарик Осипов — Садко — богатый гость

Не все тонут так медленно и печально, как это принято делать в кино.

Буратина, например, тонул совершенно в ином стиле: смешно и быстро. Извергая потоки пузырей. Извергались они у него не только изо рта, но также из широких штанин. И даже из карманов. Там как раз начали исчезать набранные им на Поле Чудес волшебные монеты. Их исчезновение, помимо бульканья, сопровождалось красивым зеленоватым свечением, напоминающим черенковское.

Тонущий бамбук всей этой красоты не замечал. Он боролся за жизнь. А именно, пытался перегрызть верёвку с камнем. Увы! Хомосапый, пытающийся что-то перегрызть под водой, да ещё и в положении вниз головой — а Буратину камень тянул за шею — зрелище жалкое. Ибо тщетны такие попытки. Деревяшкин только нахлебался воды. И бездарно растратил те жалкие запасы воздуха, которые оставались у него в лёгких.

В глазах бамбука потемнело, резь в лёгких стала невыносимой. Душа бамбука, маленькая и смешная, испустила нечленораздельную мольбу о помощи.

Щёлочка в голове приоткрылась совсем чуть-чуть. Однако подачи оказалось достаточно, чтобы все обитатели южной оконечности озера Гарда узнали: некто нуждается в экстренной помощи.

Она и была оказана. Не успел Буратина воткнуться маковкой в придонный ил, как перед ним возникла здоровенная круглая рыбина с двумя раздутыми мешками по бокам, каждый величиной с грейпфрут. В трепетном свете тающих соверенов бамбук разглядел на рыбьем боку аккуратный крест, какой обычно рисуют на аптечках.

Рыба подплыла к Буратине и посмотрела на него оценивающе. После чего повернулась задом и приглашающе выпустила несколько пузырей.

Утопающий хватается за соломинку. Буратина исключением не был. Он понял: внутри рыбы есть воздух, который ему сейчас так нужен. Что это за воздух и откуда он взялся, Буратину в данный момент не интересовало. Он схватил рыбину и буквально присосался к тому месту, откуда исходили пузыри^{442}.

Внутри действительно был воздух, который показался бамбуку сладким. Бамбук сделал такой глубокий и жадный вдох, что раздутые рыбьи мешки смялись и ввалились внутрь, как щёки старого хомосапого.

Подплыла вторая такая же, ещё крупнее. Бамбук бросил свою опустошённую спасительницу и приник к её товарке. Однако первая не уплыла, а спустилась ниже. Верёвка задёргалась. Через три или четыре экономных вдоха Буратина почувствовал, что свободен: рыба верёвку перекусила.

Бамбук перевернулся, оттолкнулся ногами от скользкого дна и поплыл вверх.

Ему казалось, что плыл он очень долго. На самом деле глубина места, куда его забросили суки, составляла метров пять^{443} или шесть. Так что довольно скоро башка бамбука показалась над поверхностью.

Первым делом Буратина прочистил лёгкие, потом высморкался и отхаркался — в рот и нос набилась тина и ещё какая-то дрянь. После чего начал зыркать по сторонам: вдруг бульдог со своими сучарами всё ещё здесь. Но никого не обнаружил.

Реализация тентуры::0::, уникальная ветвь.

Замкнутое темпоральное поле вне пределов реальности.

Вечность. Сектор 575 Столетия^{444}.

Личный кабинет Лабана Твиссела, председателя Совета Времён.

Около шести часов вечера по местному биовремени.

Брисли Шеридан Купер смотрел на Старшего Вычислителя Твиссела.

Ему всё меньше нравился этот человек.

Твиссел был маленьким, с редкими седыми волосами и морщинистым личиком, с которого не сходила улыбка — как правило, недобрая. Куперу казалось, что Старший Вычислитель всё время занят обдумыванием каких-то планов. Сейчас, например, его улыбочка выглядела так, будто Твиссел придумал способ жестоко отомстить какому-то своему врагу, и мысленно смакует детали.

Кабинет Твиссела был под стать хозяину. Купер, сын 78-го Столетия, помешанного на геометрических формах, с трудом переносил обстановку, которой окружил себя старик. Особенно раздражали стеариновые свечи и высокая ширма, перегораживающая угол^{445} с личным Колодцем Времени. И ещё — сор на ковре. Купер знал, что сор искусственный и сделан из силикета. К сожалению, он был сделан слишком хорошо. Впрочем, кое-что было настоящим: табачный пепел. Твиссел курил. Вот и сейчас в его руке — крохотной сморщенной ручке, украшенной тоненькими колечками — дымилась трубка с длинным чубуком.

Купер поморщился. В последнее время он часто виделся со Старшим Вычислителем. Но никаких не мог привыкнуть к мусору, дыму и пеплу. А также к старинной клавесинной музыке, которая лилась из колонок, замаскированных под канделябры.

Старик заметил осуждающее выражение лица Ученика. И улыбнулся особенно сладко.

— Курение запрещено в большинстве Столетий, — сказал он. — Теперь и в моём собственном. Я сам рассчитывал Изменение. Мне это не доставило ни малейшего удовольствия, зато предотвратило религиозную войну в 32503-ем. Впрочем, хороший трубочный табак умели делать только в медианных ветвях тридцать четвёртого кола старших отсечений девятисотых долей… проще говоря на твоём языке, в первой половине 72-го столетия после тридцатого Изменения Реальности. Которое сейчас сменилось уже на тридцать третье. Так что я завёл себе небольшую плантацию в двухсоттысячном. В это время климат Земли идеален для выращивания табака. Уже в следующем веке начинается похолодание… Кажется, ты меня не слушаешь.

— Простите, сэр, — вежливо сказал Купер, — но я не понимаю, зачем меня вызвали.

Улыбочка снова изменилась. На этот раз она была такой, будто хозяин кабинета собрался захватить власть над миром. Впрочем, в определённом смысле он ею обладал и так — как председатель Совета Времён.

— Терпение, мой мальчик, терпение, — сказал он, попыхивая трубочкой. — Всё должно происходить своим чередом. Трубка должна быть докурена, а ты — рассержен и озадачен. Кое-какие вещи лучше воспринимаются именно в таком состоянии. Эту мысль я вычитал в мемуарах Роберта Монтебри, друга Иммануила Канта. Ты не знаешь, кто такой Кант? Довольно остроумный философ Первобытной эпохи. Кант полагал уравновешенность высшим благом. Однако, когда ему нужно было вызвать в себе творческий порыв, он считал полезным слегка разозлиться. Для этого он держал у себя книгу, написанную одним наглым шарлатаном^{446}. Кант держал её именно потому, что грубое невежество автора его возмущало. Путём ряда опытов он установил, что в наилучшее состояние его приводят две с половиной страницы этого опуса… Я сам пробовал этот метод, но выяснил, что меня больше заводит общение с живыми болванами. Сегодня я, например, потратил пять минут сорок секунд на беседу с господином Финчем. Этот идиот меня очень взбодрил. Даже слишком взбодрил.

Брисли с трудом подавил зевок. Болтовня Твиссела вызывала у него не столько злость, сколько сонливость. Хотелось положить руки на стол, а голову — на руки.

— Кстати, — не унимался Твиссел, — один русский поэт назвал Канта «блюстителем порядка у запертой комнаты Вечности^{447}». Мне это понравилось. Это очень точно описывает моё собственное положение в нашей скромной организации. Иногда я думаю, не ввести ли в моду ношение парика. Или наоборот: сделать это своим личным чудачеством. К сожалению, в парике мне неуютно. Мне вообще неуютно, везде и всегда. Даже этот кабинет слишком велик для меня. Иногда я прячусь за ширмой, чтобы не видеть вот этого вот всего, — он обвёл рукой обстановку. — Но, полагаю, ты уже достаточно истомился. Сядь.

— Я лучше постою, — сказал Купер. — Простите, Старший, но я сегодня и так отсидел всю задницу.

— Нет, присядь. Я настаиваю.

Купер отодвинул стул и молча сел. Происходящее нравилось ему всё меньше.

— Ты знаешь, почему тебя изъяли из Времени и обучают темпоральной механике и Первобытной истории? — на этот раз Твиссела улыбался как преподаватель на экзамене, намеренный завалить нерадивого студента.

— Не знаю, — сказал Купер.

— Честный ответ, — на мгновение улыбка Старшего Вычислителя стала почти добродушной. — То есть ты что-то думаешь, о чём-то догадываешься, нечто предполагаешь. Но не знаешь. Очень хорошо. А теперь расскажи о своих догадках.

— Если меня учат темпоральной механике и Первобытной истории, — осторожно начал Купер, — довольно логично предположить, что эти знания мне понадобятся. Вероятно, меня хотят отправить в Первобытные времена. В которых я должен поделиться с кем-то своими знаниями. Может быть, этот кто-то имеет отношение к обществу «Фауст», — добавил он.

Твиссел трижды шлёпнул ладошками.

— Прекрасно, мой мальчик. А вот теперь слушай внимательно. Симлах бенцарон дашин элох. Ротта арэт ба, ротта героль Твиссел.

Купер закашлялся, потом повалился грудью на стол. Пришёл в себя, проморгался, выпрямился.

— Купер дак ам' героль, — ответил он почтительно.

— Много пафоса, — поморщился Твиссел. — Я тебе уже не старший товарищ. Точнее говоря, очень скоро я перестану им быть.

— Всё так плохо? — спросил Купер.

— Ты что, ещё не проснулся? — прищурился Старший Вычислитель. — Купер, ты прекрасно знаешь, в каком мы положении.

Купер промолчал.

— Я закончил расследование, — продолжал Твиссел. — Вечность почти захвачена Братством. Пока мы играли с тентурой и воображали себя повелителями времён, а Братьев считали жалкими червями, эти черви проели нас изнутри. Они просто подсовывали нам своих агентов. А также вербовали наших. Начиная с Работников и Наблюдателей. Сейчас они добрались до самого верха. Представь себе, этот идиот Финч тоже оказался их агентом! Вот уж от кого не ожидал.

— Простите, Старший, но у меня есть вопрос. А как на всё на это смотрят… — Купер поднял лицо к потолку.

— гав'виали? Кто их знает. Я неглупый человек, но никогда не понимал их логики. И чего они хотят. Но я уверен, что они дают нам не всю информацию. А к той, которой дают, следует относиться критически.

— То есть, — ответил Купер, — они нам лгут и скрывают правду?

На лице старика исчезли последние следы улыбки.

— Я этого не говорил. В такой форме, — сказал он. — И вообще — советую следить за языком. Люди говорят экивоками, чтобы их не поняли болваны. Нет ничего страшнее, чем истина в голове дурака… Но это всё лирика. Давай о деле. Я допросил Финча. Как ни странно, этот болван кое-что знал. В ближайшее время Братство нанесёт решающий удар. Они намерены уничтожить наших наблюдателей в доступных им ветвях тентуры. И перебить весь технический персонал во всех гав'вавах, которые они успели вскрыть. Разумеется, я намерен принять меры. Но человек предполагает, а тентура располагает. Могут реализоваться крайне неблагоприятные ветви развития реальности. Вот на этот случай ты мне и нужен. Слушай внимательно.

Купер подтянулся, напрягся.

— Сначала я скажу тебе, что буду делать сам. Я намерен кое-что предпринять. Через два часа я выступаю в Совете Времён. Я разоблачу предателей и потребую чрезвычайных полномочий. Если это сработает… — он затянулся трубкой, — то через месяц-другой тебя действительно отправят в Первобытную Эпоху на встречу с членами тогдашнего «Фауста». Но я бы на это особенно не рассчитывал. Скорее всего, у меня ничего не получится. В таком случае ты отправишься в другое место и в другое время, — он замолчал, окутавшись клубами дыма.

— Я слушаю, Старший, — напомнил о себе Купер.

— Теперь о твоих действиях. Когда ты выйдешь из этого кабинета, то снова заснёшь. То есть обо всём забудешь. Через пару часов ты почувствуешь себя уставшим и решишь лечь спать пораньше. Но заснуть не сможешь. Ты примешь снотворное. То, которое у тебя в тумбочке. Мы его заменили на более сильное средство. Дальше всё будет зависеть от того, как пройдёт заседание Совета. Если они не смогут перехватить власть…

— No pasarán, — сказал Брисли с уверенностью, которую не чувствовал.

— Хотелось бы надеяться. В таком случае ничего не случится. Но если нет — мои люди перенесут тебя в капсулу времени и отправят куда нужно. Если ты проснёшься в капсуле — значит, Вечности больше нет.

— То есть как нет? — вырвалось у Купера.

— Неужели ты думаешь, что я отдам Вечность Братству? — улыбка старика стала страшной. — Я просто выключу энергию. И вся эта ветка просто исчезнет.

— Но… но как же… вы? — пролепетал Брисли.

— Обо мне не беспокойся. Но от Вечности останется только то, что сейчас находится во Времени. Прежде всего — система гав'вав. Я почти уверен, что Братство не решится разрушить гав'вавы. Этого не допустят гав'виали. Однако Братья постараются перебить всех техников. Так вот: твоя задача — выжить самому и по возможности восстановить функционирование гав'вав. От чего зависит и твоё собственное выживание. Пока гав'вавы работают, ты сможешь ходить по ветвям реализаций.

— Я всего лишь Ученик, — пробормотал Купер. — У меня нет полномочий ходить по ветвям.

— Полномочия? Я даю тебе полномочия Инспектора Времени. Возьми это.

Он показал Куперу маленькую красную книжечку.

— Это генератор административного поля, — сказал Твиттел. — Он будет лежать в капсуле времени. Вместе с золотом и оружием. Всё это понадобится тебе на первых порах.

— Инспектор Времени? Я? — не поверил Купер. — Большая честь, сэр, — выдавил из себя он.

— Честь? Дурацкий сословный предрассудок. Это вопрос выживания. Если честно, я вообще не знаю, будут ли действительны твои полномочия в том случае, если Вечность погибнет. Думаю, тентуру Братья подчинить не смогут — как и мы не смогли. Но постараются поломать и испорить всё, до чего доберутся. То есть твои полномочия будут действовать — но, скорее всего, не везде и не всегда. Выясни это в первую очередь.

— А как же… — начал Купер.

— Тебе пора.

Молодой человек неуклюже встал и пошёл к двери.

— Подожди, — остановил его голос Старшего Вычислителя.

Новоиспечённый Инспектор Времени с готовностью остановился и оглянулся.

— Есть вероятность, что мы больше не увидимся, — сказал старик. — На прощание принято давать какой-нибудь хороший совет. Я мог бы тебе рассказать много полезного и интересного. Но сейчас не самый подходящий момент. Пожалуй, — он на секунду задумался, — вот что. Тому, кто выживает, рано или поздно придётся убивать. Если всё будет плохо — тебе тоже придётся это делать. Сначала будет тяжело. Потом привыкнешь. А потом поймёшь, что убийство решает множество проблем. Тебе понравится решать проблемы таким способом. Даже самые мелкие. Так вот: если тебе захочется убить кого-то не ради выживания, а просто потому, что он тебе наступил на ногу или косо посмотрел… — он сделал паузу. — То делай с ним, что хочешь, но оставь ему шанс выжить. Хотя бы небольшой шанс. Этого достаточно.

Купер посмотрел на Твиссела с сомнением.

— Ты решил, что я под старость лет заболел гуманизмом? — лицо старика стало прямо-таки масляным. — Нет. Это просто разумная предосторожность. Видишь ли, некоторые существа критически важны для реализации ветвей реальности. Внешне это выглядит так, словно тентура их охраняет. Русские про таких говорили — «как заговорённые». Они должны дожить до определённого момента, и до этого момента они неуязвимы. Если ты столкнёшься с таким человеком… да хоть с червяком… тентура не даст тебе его убить в любом случае. Но если ты предоставишь ему маленький шанс на выживание — она воспользуется этим шансом. А если не дашь — она сделает что-нибудь с тобой. Например, убьёт. И вообще: не создавай тентурелишних проблем. Она этого не любит.

— Понял, — вздохнул молодой человек.

— Хотелось бы надеяться. А вообще имей в виду: твоя основная задача — выжить. И прожить достаточно долго.

— Насколько долго? — недоумённо спросил Купер.

— Доживи до победы, — сказал Твиссел без улыбки. — Или до чего-нибудь, что я мог бы считать победой… до того, что оправдает меня перед Вечностью. Понимаешь ли ты меня, сынок? Вижу, что нет. Впрочем, неважно, потом поймёшь. Вот теперь действительно всё. Иди.

В коридоре Купер задумался — а зачем его всё-таки вызывал Твиссел? Поговорить о древней философии?

«Сдаёт старик» — решил он. И отправился в библиотеку, где у него была отложена пара микрофильмов по темпоральной механике.

Через пару часов он почувствовал себя совершенно вымотанным. Вместо того, чтобы провести вечер в баре, он решил пораньше лечь спать.

Спасённый Буратина покачивался на поверхности озера.

Вода была холодной — где-то градусов семь. Какой-нибуд хомосапый мог бы и замёрзнуть нахрен. Но Буратина был дошираком, так что у него только мышцы затекли.

Вокруг него собралась местная шелупонь: всем известные своей глупостью чёрные пузатые головастики, водяные жуки с задними лапами^{448}, похожими на вёсла, пиявки, личинки, которые кушали всё, что попадалось, вплоть до самих себя, и, наконец, разные мелкие инфузории. Они лазили по Буратине, забирались в карманы — увы, пустые, — жевали ему пальцы на ногах и щекотали яюшки жёсткими губами. А какая-то мелкая мокрощупка демонстрировала баттерфляй на водной глади у него между коленей.

Бамбук не обращал на все эти вторжения в его личное пространство ни малейшего внимания. Он чувствовал себя выжившим — а это очень приятное чувство. Но увы — скоропреходящее. Через некоторое время до деревяшкина дошло, что он вообще-то плавает в холодной воде, в неизвестном водоёме, при этом без гроша в кармане. А то, что он принимал за деньги, куда-то проебалось со страшным свистом. И как жить дальше в таких-то условиях — совершенно непонятно.

Мысли Буратины свернули в практическое русло. Надо было выбираться на сушу. Вопрос был в том, где она. Скала, с которой его сбросили, находилась совсем рядом, но она была отвесной. С другой стороны простиралась тёмная водная гладь. Оттуда дул холодный ветер, баламутя поверхность озера. Плыть туда не хотелось совершенно.

Через некоторое время в темноте проклюнулась капля света. Присмотревшись, бамбук понял, что к нему кто-то плывёт. А именно — маленькая лодочка, на носу которой болтается фонарик.

Буратина приободрился: был шанс, что это за ним.

Наконец, лодочка подплыла. В ней сидела большая жаба с блокнотиком.

— Здоровья и добра, — вежливо сказала она. — Это вы спасённый?

— Наверна я, — пробормотал бамбук.

— Как вы оцениваете действия наших сотрудников? — продолжила жаба, открывая блокнотик. — Рекламаций не имеете?

— А я почём знаю? — Буратина не понял слова «рекламация».

Жаба, однако, этому ничуточки не удивилась.

— В смысле — всё нормально? — переспросила она.

— Мокро мне, холодно мне, — пожаловался деревяшкин. — И поесть бы чего…

— Будем считать, что рекламаций не имеете, — жаба сделала пометку в блокнотике. — Мы можем доставить вас на подстанцию. где вы сможете обсушиться, согреться и поесть.

— Яюшки! — обрадовался Буратина. — Давайте!

— Сначала необходимо уточнить некоторые моменты, — несколько нервно сказала жаба. — Вы случайно не из ЭТИХ? — последнее слово жаба выделила голосом.

— Чё? — не понял бамбук.

— Ну… из ТЕХ САМЫХ, — нервно сказала жаба. — Которые, гм-м-м…

— Яюшки! Я не пидор, Святой Писечкой дочерюся! — быстро подочерился Буратина.

— Это хорошо, это здорово, — жаба сделала ещё одну пометку в блокнотике. — Но я имею в виду других пидоров.

— Не поял нихуя, — честно признался бамбук.

— Гм, гм… Ну допустим… А вы не кошка? — вдруг опять забеспокоилась она.

— Сама ты… — начал было бамбук, но прикусил язык: ему вовремя пришло в голову, что ругаться со спасателем — не очень хорошая идея. — Я не кошка, — сказал он относительно вежливо. — А чего такого?

— Видите ли, — грустно сказала жаба, — наша Всенародно Избранная позавчера откусила голову моей коллеге. За это.

— За что за это? — не понял бамбук.

— Она привезла на спасательную подстанцию дохлую кошку, — грустно сказала жаба. — Ну, чтобы улучшить плановые показатели по спасению на водах. Наша Всенародно Избранная как раз заплыла на подстанцию с инспекцией. Кошка была несвежая, и Вэ И решила, что от неё пахнет… ЭТИМИ САМЫМИ.

— Да чем? — Буратине уже давно надоело лежать в воде, и ему хотелось, чтобы его поскорее дотащили до ближайшего сухого места.

— Я же говорю — ЭТИМИ. Которые на букву Жы, — тихо добавила жаба.

— Жопой, что-ли? — опять не врубился бамбук.

— Жопа на «жо», — строго сказала жаба. — А ОНИ — на «ы».

— Ни хуя не врубаюсь, скажите нормально, — попросил Буратина.

— Нельзя, — грустно сказала жаба. — Всенародно Избранная запрещает их называть вслух. Вдруг услышат. Она их очень опасается.

— А где они? — Буратина завертел головой.

— Они повсюду, — ещё тише сказала жаба. — Так вы не из НИХ? Точно?

В этот момент какой-то плавунец потянул за мокрый буратинин колпачок и сдёрнул его с головы. Деревяшкин успел его ухватить в последний момент.

— Скобейда! Грабят! — заорал он. — Да что же вы меня тут в воде держите!

— В таком случае приступим ко второй фазе спасательной операции, — решилась жаба, достала откуда-то длинную трубку, опустила в воду и дунула^{449}.

Через несколько секунд Буратина почувствовал, что под водой его окружили и тычутся в него какие-то холодные скользкие тела. Потом они его подхватили и куда-то потащили, извиваясь и елозя по деревянному телу.

— Это чего? — Бурина замахал руками, пытаясь удержаться на плаву.

— Это наши селёдочки, — сказала жаба. — Они нас доставят куда следует.

— Яюшки! Щекотно! — вскрикнул бамбук, когда две селёдки синхронно ткнулись ему в подмышки мокрыми носами.

— Рекомендую расслабиться, — сказала жаба, — и постараться получить удовольствие.