Бурбон и ложь

Глава 20

Грант

— Я нашла паука. Значит я победила, — говорит Ларк, отправляя в рот еще одну ложку своего мятного мороженого.

— Да, но это я заставила его забраться на палочку и принесла сюда. Поэтому я — победительница, — возражает Лили, облизывая рожок и собирая все до последней радужной посыпки.

— Ладно, девочки, — говорит Линкольн, бросая свой пустой стаканчик в мусорное ведро позади них. — Уже поздно, и я уверен, что мы примерно в десяти минутах от ссоры, на которую у меня не хватит сил. Так что, — он хлопает в ладоши, — давайте поблагодарим Лейни за компанию. А дядю Гранта — за ужин с мороженым.

Я успеваю обнять их прежде, чем они начинают препираться о том, кто будет выбирать «шоу перед сном» на Netflix.

Линк бросает на меня недовольный взгляд, который заставляет меня усмехнуться.

— Меня не было всего пару минут.

После того как мы проделали путь от моего дома до реки, мы вернулись обратно и сели в его джип, чтобы съесть мороженое в «The Fiasco Creamery».

Линкольн переводит взгляд на Лейни справа от меня и дарит ей одну из своих очаровывающих улыбок.

— Лейни, спасибо, что провела с нами время. Девочки считают, что ты намного круче, чем остальные взрослые, которых они знают.

— Наверное, они правы, — шутит она в ответ. Затем смотрит на меня и, кивнув в мою сторону, добавляет: — Хотя их дядя Грант, возможно, меня переплюнет.

— Ты уверена, что хочешь пойти пешком? Я могу подбросить вас обратно.

Прежде чем она успевает ответить, я встреваю в разговор.

— Вам в другую сторону. Мы в порядке.

Взгляд Линкольна говорит мне, что он знает, что я просто хочу побыть с ней наедине.

Мы стоим в нескольких футах друг от друга, наблюдая, как они собираются уезжать, а девочки машут нам, пока Линк их пристегивает.

— Не помню, когда в последний раз я просто плыла по течению и получала от этого столько удовольствия. — Повернувшись ко мне, она мягко улыбается. — Спасибо, что позволил мне провести время с твоей семьей. Это было… — Она делает большой вдох и на выдохе говорит: — Хорошо.

Я провел большую часть дня, стараясь украдкой поймать взгляд моей новой соседки и не обращая внимания на то, как мой брат разговаривает и флиртует с ней. У него это всегда хорошо получалось. Заставлять людей чувствовать себя нужными. Чувствовать себя желанными. Я никогда не был таким.

Я потираю затылок, потому что от того, что мы вдвоем стоим здесь, а светлячки мигают нам вдалеке, мне хочется подойти поближе. Или взять ее за руку, когда мы пойдем.

Темные дороги приобретают здесь совершенно новое значение. В такую ясную ночь, как сегодня, видны абсолютно все звезды.

— Здесь нет светового загрязнения. Так темно, — говорит она, касаясь моей руки.

Я достаю свой телефон, чтобы включить фонарик.

Она смеется, потом вздыхает.

— Хорошая идея. Не думаю, что я когда-нибудь раньше ходила по грунтовой дороге ночью. И, честно говоря, это никогда не входило в мои планы. Но теперь, когда я это делаю, возможно, это одна из моих любимых прогулок.

— Наверное, это из-за компании.

Она снова смеется. Проходит несколько секунд, прежде чем она говорит:

— Ты прав отчасти.

Я ничего не отвечаю, потому что мои слова прошлой ночью были искренними. Дружбы между нами никогда не будет достаточно, и я нахожусь на тонкой грани между тем, чтобы уйти или послать все к черту. Но меня возвращает на землю звук странного шарканья по асфальту, за которым следует череда ругательств, льющихся из ее рта.

— Черт возьми, гребаный ублюдок…

Я свечу на нее фонариком и вижу, что она тянется к ноге. Я не могу разглядеть ее как следует, но мне трудно удержаться от смеха.

— Ты в порядке? — спрашиваю я с улыбкой.

— Мой дешевый шлепанец порвался. — С тихим смешком она держится за мое предплечье и поднимает ногу. Она грязная, а от большого пальца через подушечку стопы тянется небольшой порез, который кровоточит.

— Ладно, вот, — говорю я, протягивая ей свой телефон с включенным фонариком. — Будешь светить. — Я приседаю перед ней. — А я тебя покатаю.

Она берет мой телефон и смеется.

— Хочешь, чтобы я забралась тебе на спину?

— Ты не сможешь пройти остаток пути в одном шлепанце и с порезанной ногой. Так что да, запрыгивай.

Она не двигается.

Тогда я поворачиваюсь, все еще сидя на корточках.

— Давай, сладкая. У меня уже колени болят от того, что я так долго здесь сижу.

— Грант, я не изящная. Я тяжелая. Ты не донесешь меня. — Она начинает медленно ковылять вперед.

Я хватаю ее за руку, когда она проходит мимо меня.

— Лейни, — рычу я.

Тон моего голоса заставляет ее немедленно остановиться и повернуться.

— В тебе нет ничего такого, с чем бы я не справился. Ты ведь помнишь, как я бросил тебя в поилку для лошадей? — Я не даю ей ответить. — А теперь тащи сюда свою прекрасную задницу и запрыгивай.

Смерив меня взглядом, она заходит за спину. Ее руки опускаются мне на плечи и обвиваются вокруг шеи. Заведя руки себе за спину, я кладу ладони ей на бедра, а затем пытаюсь встать. Я провожу руками по внешней стороне каждого бедра, ее обнаженная кожа теплее, чем мое прикосновение, и она слегка подпрыгивает, чтобы забраться мне на спину. Прежде чем двинуться с места, я крепче обхватываю ее за бедра и немного подбрасываю, чтобы она оказалась выше, отчего она вскрикивает.

— Хорошо, не задуши меня и направь фонарик вперед, чтобы мы оба не упали в этот раз.

Она кивает, и я с болью осознаю, как близко ее лицо к моему. Я слышу, как она дышит почти так же тяжело, как и я, хотя это ее несут. Она пахнет полевыми цветами, которые они с девочками вплетали в волосы, вперемешку с ванилью из рожка мороженого, который она облизывала так соблазнительно, что я, черт возьми, возбудился.

— Я делаю тебе больно? — тихо спрашивает она рядом с моим ухом.

— Ты не сможешь сделать мне больно, даже если попытаешься, сладкая. — Я слегка морщусь от этой лжи.

Низким насмешливым тоном она говорит:

— Ладно, крутой парень.

Стараясь держать телефон как можно ровнее, она светит на неровный гравий длинной дороги к винокурне.

— Это не безумный вопрос. Я взрослая женщина, и мне кажется, что ты не часто катаешь кого-то на спине. — Она смеется, а потом добавляет: — Если только я не ошиблась в тебе, ковбой. Ты часто катаешь девушек?

— Ты всегда говоришь все, что у тебя на уме, или я просто особенный?

Она хмыкает.

— В последнее время я говорю все, что у меня на уме. Никакого фильтра. — Затем, как ни в чем не бывало, она говорит: — Это был простой вопрос.

— Чушь собачья. И ты это знаешь.

Она опускает подбородок мне на плечо.

— Хм, может, и нет.

Ее руки крепко обнимают меня, и я не упускаю, как ее губы медленно приближаются ко мне. Но от ее следующих слов я почти теряю равновесие.

— Может быть, ты просто особенный.

Ее руки сжимают меня чуть крепче. Я наслаждаюсь тем, как ее ноги обхватывают меня. Как ее грудь трется о мою спину, а ее ладонь и пальцы вцепились в мою рубашку чуть ниже шеи. Сохранять расстояние было бы разумнее. Не так сложно. Я не хочу быть другом, а что-то большее было бы безрассудством. Я давно принял решение похоронить эту часть своей жизни, но сейчас мне чертовски приятно прикасаться к ней.

Мои руки чуть крепче обхватывают заднюю поверхность ее бедер. В ответ она сжимает их по бокам от меня.

— Кто сегодня присматривает за Джулеп? Я удивлена, что она не пошла с нами, — спрашивает она, прерывая мои размышления.

Я снова подбрасываю ее, чтобы она лучше держалась, и продолжаю двигаться в сторону винокурни.

— Гриз заходит к ней несколько раз в течение дня, если я на работе или занят. Хотя, чаще она приходит к нему, а не наоборот.

— Значит, она присматривает за ним?

Я улыбаюсь, потому что это именно то, что она делает.

— Она умная и следит за своими людьми.

— Она и мне составляет компанию. Все К-9 уходят на пенсию вместе?

— Обычно да. Если собака прошла обучение вместе со своим куратором, жила с ним, ее трудно передать другому полицейскому. Она упряма и не очень дружелюбна к людям, которых не знает. — Я слегка поворачиваю голову, чтобы взглянуть на нее. — Кроме тебя, видимо.

Мы подходим к рикхаусу³³, нашему самому старому складу, где хранятся выдержанные партии, и я вижу, что в нем горит свет. Учитывая, что время экскурсий уже давно прошло, я сомневаюсь, что в это время кто-то двигает бочки.

— Не возражаешь, если мы сделаем небольшой крюк?

Она поднимает голову и смотрит туда же, куда и я.

— Один из рикрайдеров оставил свет на северном конце рикхауса.

— Рикрайдер?

— Сомневаюсь, что они себя так называют, но да, рикрайдер. У нас есть команда, которая следит за бочками. Они передвигают бочки, поочередно заносят их в наши склады и вывозят из них.

Когда я поднимаюсь по пандусу и прохожу через двойные двери, воздух становится еще более спертым и влажным.

— Все рикхаусы находятся на вашей территории?

Несмотря на то, что дом обветрился и поизносился, она видит его таким, какой он есть.

— Это невероятно. Я о стольком и понятия не имела.

— Мы производим много бурбона. Поэтому в соседнем округе есть еще несколько десятков, где хранятся бочки, которые мы выдерживаем всего четыре-пять лет. — Я оглядываю потрепанное ветрами помещение. — Может показаться, что это самая скучная часть процесса, но именно здесь происходит больше всего событий.

Она смеется.

— Ты слишком прямолинеен, Грант. Как я могу после этого воздержаться от комментариев? Там, где происходит больше всего событий…

Я не могу сдержать улыбку. Черт, большинство моих улыбок связано с ней. Я знаю, что в ней есть нечто большее, где-то под всеми этими слоями, то, что она хочет сохранить для себя, а это легкая и игривая ее версия. К ней меня тоже тянет.

Я кричу:

— Кто-нибудь еще здесь? Дэйв? — Помолчав, я жду ответа. — Тим? Картер? Вы еще здесь?

Я позволяю Лэйни соскользнуть с моей спины, и ее ноги касаются цементного пола.

Она поднимает раненую ногу и смотрит на порез, который кровоточит немного сильнее, чем я предполагал.

— Может, у тебя здесь есть пластыри?

— Оставила их дома.

Усмехаясь, я обхватываю ее за талию и поднимаю на бочку с бурбоном.

— Посмотри на себя, — говорит она, кивая на мою грудь. — Ты только что прошел не меньше мили или двух с коалой на спине, а потом поднял меня, как будто в этом нет ничего особенного.

Я ухмыляюсь. Она придает слишком много значения моей заботе о ней. Но я приму это.

— Ничего страшного, сладкая.

Ее взгляд скользит вниз по моей груди и обратно с таким выражением, что мне становится чертовски приятно. Она останавливается на моих губах и говорит:

— Это было сексуально, Грант.

Это замечание поражает меня в живот и, прокатившись по всему телу, бьет прямо в мой член.

— Я не могу понять, то ли ты такой, какой есть, то ли ты выпендриваешься передо мной.

Господи, я хочу эту женщину. Я стягиваю футболку и отрываю один из рукавов.

Она смеется.

— Да. Ладно, выпендривайся.

Я не могу сдержать улыбку, которая расплывается на моем лице, когда я поднимаю ее лодыжку.

— Дай посмотреть.

Она сидит с застенчивой улыбкой на лице, покусывая ноготь большого пальца и наклонившись вперед.

Положив ее ногу себе на бедро, я перевязываю оторванной полоской темно-синего хлопка ее ступню, забинтовывая порез и пальцы.

— Ты не сказал мне, почему.

— Почему? — спрашиваю я, снова проверяя повязку на ее ноге, чтобы убедиться, что она тугая.

Она колеблется секунду.

— Почему «друзей» тебе недостаточно.

Я не отрываю взгляда от ее бедер и думаю о каждой причине, пока мои руки скользят вверх по ее гладкой коже и обхватывают лодыжку. Такое ощущение, что прикосновение к ней сейчас — это не решение, которое я принял, и не необдуманный выбор, а необходимость. Я смотрю на то, как ощущается ее кожа под подушечками моих пальцев, когда они касаются ее ноги.

— Я тоже не думаю, что мне этого было бы достаточно, — признается она со вздохом. Неуверенно. На самом деле, кажется, что она это произносит для себя, а не для меня.

Мои пальцы продолжают путешествовать по ее ноге, пока я стою. Эта близость напоминает мне о том, каким мужчиной я был раньше — тем, кто рисковал, флиртовал с теми, кого хотел, а затем действовал в соответствии с этим.

— Это не то, что чувствуют друзья, — говорит она.

Ее глаза следят за движением моих рук, а я — за ее губами.

— Разве ты не говорила, что хочешь этого?

Она касается пальцами моих рук, следуя за их движением, когда они поднимаются еще выше.

— Да… Я много чего говорила с тех пор, как оказалась здесь.

Я так близко к ней, что могу изучить все детали ее губ, где они изгибаются бантиком и какие они влажные и нежно-розовые. Все, что ей нужно сделать, — это развести колени, чтобы я мог придвинуться ближе. Прижаться к ее губам и попробовать на вкус то, о чем я мечтал весь день.

— Мне не нужны сложности. Я не преследую женщин. Мне не нравятся люди, которые появляются ниоткуда и врываются в мою жизнь. Я не влюбляюсь в незнакомок, похожих на занозу в моей заднице.

Мои руки поднимаются к ее талии, пальцы пульсируют, когда я сжимаю ее. Скользнув под край ее футболки, я снова ощущаю тепло ее кожи.

— Похоже, у тебя могут возникнуть проблемы, ковбой.

— Да, сладкая. — Я ухмыляюсь. — Хочешь сделать из меня лжеца?

Именно так она и поступает — сдвигая бедра ровно настолько, чтобы я смог подойти ближе. Небольшое приглашение взять то, что я хочу. Ее язык скользит по нижней губе, а затем она втягивает ее в рот и прикусывает, как только она становится влажной.

Какая-то иррациональная часть меня все еще верит в это чертово проклятие, которое преследует мою семью. Что я не смогу пережить это снова, если это правда. Что если я позволю себе потеряться в ней, хотя бы ненадолго, я уже не буду прежним.

Но мне надоело быть осторожным, я устал от этого. И, черт возьми, как же я хочу поцеловать женщину, о которой не перестаю думать.

Как будто передо мной распахнули двери. В ту секунду, когда я решаю, что не хочу ничего, кроме этого момента с ней, я начинаю двигаться и все происходит одновременно. Моя рука взлетает с ее талии, ладонь обхватывает шею, а большой палец ложится прямо туда, где учащенно бьется пульс. Она одновременно тянется к моему затылку, и ее пальцы зарываются в мои волосы, а наши губы сливаются в поцелуе, который пробуждает во мне голод.

Это похоже на награду.

Тихий стон, который вырывается из нее навстречу движению моих губ, лишает меня последних остатков самообладания. Наши языки встречаются, и мне кажется, что мы делали это уже миллион раз. Совершенство. Она наклоняет голову, чтобы наши губы были еще ближе, а я отстраняюсь ровно настолько, чтобы убедиться, что она чувствует то же самое. Что в этом мире нет ничего, кроме нас двоих, потерянных в поцелуе, который кажется одновременно и новым началом, и концом. Когда ее глаза встречаются с моими, она улыбается, и я не могу удержаться, чтобы не улыбнуться в ответ и не поцеловать ее еще раз.

Звук шагов по цементному полу мгновенно привлекает мое внимание. Нас обоих словно окатывают холодной водой. Как только я поворачиваюсь, я вижу, как Гриз идет по главному проходу с мешком из рогожи в одной руке и медным валинчем³⁴ в другой.

— Так, так, так. Похоже, вы двое на короткой ноге. — Мой дед всегда говорит как есть.

Лейни не упускает ни секунды, пока я отстраняюсь.

— Твой внук просто продемонстрировал то, о чем я думала с тех пор, как появилась здесь.

Она подмигивает мне, мгновенно разряжая обстановку. Вытирая губы большим пальцем, пока я, к своему сожалению, увеличиваю расстояние между нами, она спрашивает:

— Что у тебя в руках?

Гриз подходит ближе, а я скрещиваю руки на голой груди, теперь полностью покинув ее атмосферу и ненавидя это. Я натягиваю свою порванную футболку, а он поднимает медную трубку с заостренным концом.

— Это называется — валинч. Мы используем его, когда хотим попробовать бурбон, который выдерживается в бочках.

Продолжая сидеть на бочке с бурбоном, она улыбается и прячет ладони под бедра.

— Есть что-нибудь вкусненькое?

Ее глаза на мгновение встречаются с моими. Да, сладкая, ты более чем хороша на вкус.

— Дорогая, в этих бочках всегда хороший бурбон, даже если он ранний. Но нет, я не дегустировал. До этого дело не дошло.

Затянутый мешок в его другой руке шевелится.

— Гриз, ты кого-то поймал?

Он взмахивает им, проходя мимо нас.

— Я думаю, что это водяной щитомордник, поскольку я не слышал трещотку, но никогда не знаешь наверняка. Возможно, он еще молодой. Я не хотел тратить время и выяснять это.

Лейни смотрит на меня, мило нахмурив брови.

— Трещотка?

Кивнув, я говорю ей:

— Гремучая змея.

— И очень опасная, — говорит Гриз, направляясь к дальнему входу в рикхаус. — Она была в ярости. Это уже вторая в этом сезоне. Обычно они появляются, когда становится прохладнее, но эти влажные, темные места так и манят всякую живность.

Он держит мешок так, будто в нем продукты, а не змея.

— И что ты собираешься с ней делать?

Гриз улыбается мне, а потом с ухмылкой отвечает:

— Они очень вкусные.

— Ты это серьезно?

Я не могу сдержать улыбку на своем лице.

— Он наверняка отпустит ее где-нибудь подальше отсюда. Не волнуйся.

Гриз смотрит вниз на ее ногу.

— Во что ты вляпалась?

— Порезалась, когда шла обратно.

Он переводит взгляд на меня.

— Ты позволил даме идти с травмой. Я что, ничему тебя не научил?

Она смеется в ответ на его тон.

— Вообще-то он нес меня на спине всю дорогу сюда.

Кивнув, он снова поворачивается к Лейни.

— У меня есть гольф-кар. Давай, я подвезу тебя домой.

Я помогаю ей спуститься с бочки.

— Спина уже не та, так что обхвати меня рукой. Нужно только выйти через боковую дверь.

Гриз протягивает мне мешок.

— И что мне с этим делать?

Гриз широко улыбается, когда она что-то тихо говорит ему, обнимая за талию.

— Уверен, ты разберешься. Не забудь выключить свет, прежде чем запереть дверь.

Я смотрю, как он идет по узкой дорожке к своему гольф-кару, помогает ей забраться внутрь, как раз в тот момент, когда в мешке раздается шипение. Она не оглядывается, смеясь над чем-то, что он ей говорит. Уже второй раз за сегодняшний день я ревную ее к другому мужчине. Только на этот раз я все еще ощущаю прикосновение ее губ.

Это самый безрассудный поступок за долгое время, который никому не пойдет на пользу. В основном, мне.