Эсав

ГЛАВА 31

Однажды утром, выйдя к повозке, я обнаружил, что осел уже запряжен, а брат сидит на переднем сиденье.

— Я поеду с тобой развозить хлеб, — объявил он и по дороге предложил заехать в новый дом.

— Брось, — сказал я ему, — не думаю, что они вообще едят хлеб, и к тому же они не деревенские.

— Все едят хлеб, — сказал Яков. — Даже эти. — И повернул к новому дому возмущенного осла, добросовестного и надежного трудягу, но заклятого ненавистника перемен. Приближаясь, мы увидели «форд», который спускался по склону холма. Высокий мужчина промчался мимо нас в быстром облаке пыли, испугал осла и исчез. Лишь по прошествии времени я понял, что был свидетелем бегства мужчины из своего дома и от своей семьи, к которым он больше никогда не вернется.

Мы пересекли поле, взобрались на холм и въехали через открытые ворота во двор дома. Небольшие кучи строительных материалов еще лежали пятнами на ржаном суглинке, и известковая пыль белела на листиках саженцев и цветов.

— Хлеб! Хлеб! — закричал Яков, звеня большим медным колокольчиком, которым мы извещали о нашем прибытии.

Дом молчал.

— Хлеб! Хлеб! — продолжал звонить Яков.

Из окна выглянула женщина.

— Зайди, мальчик, принеси две буханки, — позвала она плачущим, сдавленным голосом.

Яков выбрал две буханки и вошел в дом. Пару мину; спустя он вернулся со сверкающими глазами.

— Почему она плакала? — спросил я.

— Я видел новую девочку! — выкрикнул Яков.

В тот вечер он долго разговаривал с отцом, но тот, смеясь, сказал ему:

— Вы еще дети, Яков, сделай ей лучше пашарикос[69]… — И показал, как вылепить маленькие булочки в виде птичек и вставить им совиные глаза из изюминок и хохолок удода из луковой шелухи.

На следующее утро Яков потребовал, чтобы мы первым делом заехали в новый дом.

Он с большой торжественностью позвонил в медный колокольчик, и Цвия Левитова — так звали мать Леи — позвала нас подняться.

— Идем со мной, — сказал Яков, — и надень очки: я хочу, чтобы ты ее разглядел.

Лея сидела за завтраком. Она еще не заплела косу, и восхитительное изобилие ее волос повергло меня в оцепенение.

— Это для тебя, — смело сказал Яков, подошел к столу и положил перед ней своих птичек.

Лея не ответила. Укрылась за великолепием своих распущенных волос и не сказала ни слова.

— Что это? — удивилась Цвия.

— Это подарок.

— Подарок от кого?

— Подарок от меня, — сказал Яков. — Для нее.

— А ты? Ты тоже что-то принес? — повернулась Цвия ко мне. Она выглядела такой печальной, что я отшатнулся:

— Что?.. Нет… Нет… Я просто его брат. — И, чувствуя, что фраза не может кончиться сама по себе, добавил: — Мы близнецы.

— Вы не похожи на близнецов, — заметила Цвия. И, обращаясь к Лее, сказала: — Скажи спасибо, Лалка.

Лея глянула на булочки Якова, слабо улыбнулась и сказала спасибо.

«Лалка, Лалка, Лалка, Лалка, — твердил Яков, когда мы возвращались к повозке. — Лалка, Лалка, Лалка, Лалка». Его челюсти ходили ходуном, «Лалки» так и летали во рту, лицо светилось от тающего внутри блаженства.