Желание быть городом. Итальянский травелог эпохи Твиттера в шести частях и тридцати пяти городах

Модена

В Модене началась золотая осень, светит солнце, понедельник и все закрыто, даже Дуомо, поэтому здесь я просто гуляю, «знакомлюсь с городом», «беру на пробу».

Меня, некстати, всегда интриговало это магазинное выражение – «взять на пробу». Что оно значит? Какие обязательства накладывает на говорящего? Папа у меня, как я помню с советских еще времен, любит так объясняться в продуктовых.

Штука в том, что это выражение более всего подходит к ситуации стабильности и товарного изобилия – когда продуктов много и они разнообразные, то можно по чуть-чуть заступать на незнакомую территорию. Эмилия-Романья считается кулинарным центром (а Болонья – кулинарной столицей) Италии, и в супермаркетах действительно приходится ломать голову над бесконечными стеллажами и витринами ветчин и сыров, рыбных и молочных товаров.

Каждый день я беру какие-то новые сорта и марки, время от времени возвращаясь к проверенным. Пасту, кстати, взял за все время путешествия лишь один раз – еще в Равенне, боже ж мой, как давно и далеко это было. Но сорт попался неудачный (слегка ржаной, жестковатый), из-за чего все еще вожу эту постоянно крошащуюся в багажнике упаковку с собой.

В детстве, а рос я впечатлительным ребенком, мне казалось, что если покупатель объявляет при всех: «Беру на пробу», – то назавтра он должен взять то же самое. Типа один раз попробовал, теперь можно взять полную порцию. То, что товар может не понравиться, в голову не приходило: в СССР воспитывали немного иначе.

Ну или как минимум отчитаться о результатах дегустации.

***

В Модене – вновь бабье лето. Солнце лезет в глаза и даже в уши, плещется там, отфыркивается, создает контрастные тени деревьям и троллейбусным проводам (троллейбусы в Модене истошно-желтые). На въезде в город долго едешь мимо городского колумбария, далее следует сильно разросшаяся петитная часть, где можно бросить машину на бесплатной стоянке и пойти мимо школ и институтов, автовокзала и рынка в центр центра, который встречает людей Дворцом музеев – то есть выставляя художественные и исторические собрания в качестве эпиграфа к исторической своей части. Дверь во Дворец музеев, кстати, открыта, в кассе сидит дядечка, который разводит руками: «В понедельник все музеи Италии не работают». Чтобы уже точно никакой лазейки.

«Посмотрите, – говорит дядечка, – римские древности в зимнем саду и дворах палаццо, у нас этих камней как гуталина. Но сегодня – только это». Тут он снова разводит руками, разговор окончен.

Прежде чем попасть к Дуомо и к Палаццо Дукале (оно в Модене чуть ли не самое большое в стране – стоит на горделивой площади, внутренне отчужденное от города, чтобы образовалось внезапно у зрителя ощущение декоративного задника, за который разумом проникнуть уже невозможно), я свернул не туда и забрел в фешенебельный, как мне с голодных глаз показалось, район старинных двухэтажных особняков, где солнечная осень выходит особенно живописной. Уютной. Правда, комфорт этот такого сорта, что его ни одна камера не возьмет. С собой ничего отсюда не унесешь, даже снимка.

А потом была Кафедральная площадь, такая же, как во всех итальянских городах со скелетами. Такая, да не такая, так как великий моденский собор затейливо разнообразен. Сбоку от собора отслаивается Музей Дуомо, связанный с ним перемычками контрфорсов и с опасно накренившейся колокольней. Сама площадь скромная, тихая, отдыхает от трудов праведных.

Точнее, целый каскад неформатных площадей, которыми Дуомо облеплен, точно грибами или же покинутыми гостиными, – они же все крохотные совсем и будто бы на себя замкнутые. Только троллейбусы да велосипедисты время от времени раскрывают в них окна и двери настежь. Галерея Эстенсе во Дворце музеев

И все-таки пинакотека. Это важно, так как картинная галерея Модены – эпилог не только всего рода д’Эсте, но и целого Фераррского герцогства: в 1854-м Франц V – эрцгерцог Австрии по линии д’Эсте и последний правящий герцог Модены – открыл ее на руинах фамильной коллекции. Того, что осталось после вековых мытарств.

В период блеска и расцвета итальянской линии рода претензии семьи д’Эсте на первородство закреплялись приглашением в Феррару лучших художников и скульпторов, а также особенно отборными коллекциями, которыми замок Эстенсе набивался по самую крышу. И для того, чтобы поражать окружение и гостей изысканными богатствами, и чтобы «обменный фонд» разрастался – известно, какие щедрые дары римскому папе Клименту VIII и австрийскому императору Рудольфу II отвалил Чезаре д’Эсте (1552–1628) в январе 1598 года, когда столицу герцогства перенесли из Феррары в Модену. Он ведь унаследовал герцогство от двоюродного брата Альфонсо II, умершего без наследников. Законность этого правопреемства как раз и оспаривали папа в компании с императором, из-за чего Феррара, до этого бывшая феодальным владением пап лишь номинально, была папским государством присвоена, как ни противился тому молодой герцог, вынуждено переформатировавший свои владения в герцогство Модены и Реджо.

Перенося столицу в Модену, Чезаре оставил в Ферраре большую часть своих сокровищ – коллекции картин и скульптур, бронзовые фигурки и керамику, драгоценности и ювелирные украшения, монеты и камни, медали и всевозможные диковины, шпалеры и гобелены. Но не спешим радоваться за экспозиции «Алмазного дворца» – лишь малой части этих богатств удалось осесть в родовом гнезде коллекционера. В Феррарской пинакотеке выставляется то, что стаскивали из церквей уже после наполеоновского нашествия – герцогскими коллекциями там практически уже не пахло. Ватикан и Вена, а позже и присоединившийся к ним Париж растащили наследие д’Эсте в разные стороны. В Модене, где Чезаре приступил к созданию новой резиденции, остались самые сливки движимого имущества. Но теперь не спешим радоваться и за новую столицу, так как блеском ее двора занимался лишь один наследник Чезаре – трижды женатый Франческо I¹⁶⁴ (1610–1658), захвативший герцогство Пармское и постоянно пытавшийся вернуть себе Феррару. Для этого он вступил в союз с Испанией, потому и часто ездил в Мадрид, где парадный портрет его писал Веласкес. Теперь это погрудное изображение усатого герцога в латах, прикрытых алой лентой, – один из главных шедевров третьего этажа моденского Дворца музеев.

Франческо I украшал столицу как мог. Озаботился дворцом, который должны были наполнять новые художественные сокровища, для чего заказывал мраморные бюсты Бернини и скупал холсты знаменитых художников. Это при нем в Модене прописались картины Веронезе и Корреджо, Гольбейна и Чима да Конельяно, Пармиджанино и болонских академиков – братьев Карраччи, а также Сальватора Розы, не говоря уже о холстах мастеров рангом пониже. Франческо известен еще и тем, что скупал по дешевке иконы в монастырях, а когда священники сопротивлялись (известны и такие случаи), тайком менял подлинники на копии. Жаль только, что Франческо прожил всего 48 лет, а его сын Альфонсо IV, сделавший красивый жест и открывший картинную галерею публике, правил и того меньше. Всего четыре года, прожив 28 лет. Далее все пошло по наклонной, так как дети Альфонсо искусством не интересовались. Франческо II и Ринальдо I самоутверждались совершенно на иных поприщах, поэтому я им тут даже даты жизни не проставлю, а вот Франческо III (1698–1780) и вовсе решил избавиться от лишнего хлама. Это именно он летом 1746-го продал лучшие картины из семейных собраний польскому королю Августу III (1696–1763), только-только начавшему собственную коллекцию.

За сто тысяч венецианских монет, эквивалентных 650 кг золота, Альфонсо отдал Августу те самые работы, что теперь оставляют славу Дрезденской картинной галереи: Веронезе и Тициана («Динарий кесаря»), Пармиджанино и Корреджо (с великим «Поклонением пастухов»), Рубенса и Ван Дейка, Гверчино и Рени, Гольбейна и Веласкеса…

Эрколе III (1727–1803), сменивший растратчика, прославился как щедрый меценат, пытавшийся хоть как-то восстановить богатства семьи. Для этого он основал Академию художеств, а также продолжал прибегать к методе Франческо I, реквизируя из местных церквей и монастырей все самое ценное. Непонятно, какими могли бы стать обновленные им собрания герцогского дворца, но тут начинаются наполеоновские войны, и вот уже 14 октября 1796 года Наполеон осматривает галереи Палаццо Дукале. После чего в Париж почти сразу же отправляется пара десятков лучших картин, принадлежавших роду д’Эсте. Через какое-то время за ними следует еще полсотни.

Вместе с Наполеоном покои Эрколе шерстят наполеоновские комиссары Гаррау и Саличети, позже к ним присоединяется Жозефина Богарне, первая жена Наполеона и будущая императрица Франции. Ее интересовали камеи и драгоценности, а также папки с рисунками знаменитых мастеров. Именно тогда в Лувр отправили 1300 рисунков из герцогской коллекции, 16 агатовых камей, 51 камею из полудрагоценных камней, несколько ваз из кварца. Тогда же вывезли античные скульптуры и старинные бюсты. Также Наполеон тщательно осмотрел рукописи и фолианты из герцогской библиотеки, прихватив с собой еще собрание монет в 1213 экземпляров (900 римских бронзовых, 124 из римских колоний, а еще, разумеется, наборы древнегреческих). 25 октября другие комиссары отобрали для отправки в Париж дополнительные 28 картин, в том числе работы Гверчино, Рени, Аннибале Карраччи, 554 особо ценных рисунка россыпью и четыре отдельных альбома еще на 800 набросков.

Наполеоновским аппетитам противостоять было некому, так как Эрколе бежал в Венецию еще 7 мая 1796 года, бросив в Модене почти все нажитое, в том числе и казну. С собой он взял лишь самое необходимое – пару любимых картин и особенно дорогих ему книг. Наполеоновским командирам оказалось мало практически нетронутого грабежами дворца, который до сих пор считается самым большим зданием Модены, и всей герцогской казны – они устремились в погоню за Эрколе, настигли его на Терраферме и ограбили. Доживал Эрколе в Тревизо, где умер спустя шесть лет в полнейшем разоре. До конца жизни продавая вещи, оставшиеся с ним в изгнании, с того и жил.

Чтобы вернуть в Модену хотя бы часть награбленного, Франческо IV (1779–1846), сын эрцгерцога Австрийского и Марии Беатриче Ричарды д’Эсте, дочери Эрколе III, предпринимал титанические усилия. Особенно после Венского конгресса 1815 года, когда он и вступил на моденский престол. Казалось бы, справедливость восторжествовала, правь и просвещай народонаселение, однако были у Франческо свои завороты – больше всего на свете он боялся революции, поэтому всячески преследовал карбонариев, сделав Модену «центром реакционных сил всей Италии». Достаточно взглянуть на лицо с его парадного портрета (взгляд исподлобья, маленькие глаза, жесткие складки у губ, сизый подбородок с хищной ямочкой), чтобы понять: с этим тираном Модене страшно не повезло. Страхи Франческо оказались не случайными: восстание 1831 года вынудило его бежать в Мантую, откуда он вернулся меньше чем через год вместе с австрийскими войсками, пришедшими ему на помощь. Революцию, разумеется, подавили, и тогда Франческо возобновил возврат фамильных сокровищ. Выцарапать что-то у французов оказалось сложнее, чем победить карбонариев, домой вернулись жалкие крохи. И тогда Франческо прибег к уже многократно опробованной предками методике извлечения художественных богатств из монастырей и храмов.

С такой динамикой отъема и краж культурных объектов даже странно, что в церквях вообще хоть что-нибудь дожило до сегодняшнего дня, так как Франческо V (1819–1875), сын реакционера, подхватил собирательские страсти отца, приумножил остатки родового имущества, вновь открыв в галереях Палаццо Дукале художественную галерею. Во всем остальном следовал он за отцом, продолжая его политику, из-за чего во время революции 1848 года Франческо V тоже пришлось бежать, чтобы вернуться обратно под прикрытием австрийских войск.

После того как герцогство Моденское изъявило желание присоединиться к Сардинскому королевству в 1859 году, последний Франческо д’Эсте (с его смертью линия Габсбургов-Эсте пресеклась и все его огромное наследство вместе с титулом эрцгерцога Австрийского–Эсте перешло к Францу-Фердинанду, племяннику Франца-Иосифа I, убитого в Сараеве в 1914 году) вернулся в Вену, на родину отца. Прихватив с собой не только всю казну, но и часть библиотеки, картинной галереи, а также собрания монет, ковров и даже «мебели из дворца». Самым знаменитым трофеем его стала «Библия Борсо д’Эсте», в которой примерно 1200 миниатюр, созданных феррарскими художниками XV века, в том числе Таддео Кривелли и Франко Русси. После Первой мировой «Библию Борсо д’Эсте» выкупил на аукционе сенатор Джованни Треккани и вернул в Модену. Теперь ее среди прочих редкостей можно увидеть во Дворце музеев. Он находится в бывшем арсенале, поделенном на Лапидарий первого этажа, Галерею Эстенсе третьего, а также на Муниципальный музей искусств, Общественный археологическо-этнологический и Музей этнографии, гражданский архив и библиотеку Эстенсе в выставочном «Сала Кампори». Необходимость в таком объединении возникла в 1879 году, когда Палаццо Дукале передали военной академии (она существует в нем до сих пор).

Построенный в середине XVIII века, нынешний Палаццо деи Музеи многократно перестраивался (первый раз – в 1769-м, последний – в 2006-м), приспосабливаясь под нужды масонской ложи, военного госпиталя, офицерских казарм, тюрьмы, а потом и музея гравюр, помещения которого местное правительство выкупило для объединения под одной крышей всех городских собраний.

Первоначально Художественный музей создавался в 1872-м для коллекций из дворца и находок археологических экспедиций второй половины XIX века. Только в 1962-м этот музей разделили на две автономные части¹⁶⁵: в первую вошли археологические находки и этнологические экспонаты, во вторую – средневековое и современное искусство, патронировать которые взялись аристократические семейства Модены, передавшие в Галерею Эстенсе самые разные группы предметов: от картин, скульптур и рисунков до старинного оружия, музыкальных инструментов и гобеленов.

Последняя реинкарнация городских собраний устаканилась после реновации 2006 года, окончательно приняв современный облик, в котором нет ничего ни от интерьеров феррарского замка, ни от галерей моденского дворца: Галерея Эстенсе – самозародившийся художественный музей, возникший в эпоху разделения искусства и аристократического быта, ну то есть во времена возникновения искусства как такового. В этом отчуждении предметов искусства от их изначальной структурированности есть что-то совсем не итальянское, что дополнительно подчеркнуто портретом работы Веласкеса и триптихом Эль Греко.

Анфилада из шестнадцати выставочных комнат включает также четыре парадных салона, предназначенных для картин большого формата. Открывает экспозицию парадный зал с портретами и бюстами членов клана д’Эсте, где, разумеется, верховодит Веласкес c портретом Франческо I.

В одном из просторных пространств сосредоточены болонские академики («Св. Рох в темнице» и «Распятие» Гвидо Рени) и холсты других эмилианских школ XVIII века, украшением другого являются венецианцы – в том числе 14 из 16 сохранившихся ромбов цикла Тинторетто, написанного по «Метаморфозам» Овидия. Один из первых живописно-оформительских циклов художника создан по заказу венецианского банкира графа Пьетро Витторе Пизани под явным влиянием Микеланджело и Джулиано Романо с его фресками из Палаццо Те.

Есть в Модене свой недавно атрибутированный Рафаэль с «Жемчужиной» (один из первых этюдов женской головы к предсмертному и незаконченному «Святому семейству»¹⁶⁶), и свой Корреджо («Мадонна Кампори»), Козимо Тура («Св. Антоний Падуанский») и Доссо Досси, Веронезе и Рубенс, Чима да Конельяно («Пьета со св. Франциском и св. Бернардином»), Якопо Бассано и Розальба Каррьера, дающие лишь косвенное представление о герцогских вкусах.

Прорехи живописного собрания Галереи Эстенсе слегка подправлены коллекциями средневековой скульптуры – как это было и в пармском Палаццо Пилотта, и в перуджийской Национальной галерее Умбрии (не говоря уже о менее уравновешенных собраниях в Равенне и в Лукке). Во-первых, я имею в виду фигуры Вильджельмо, главного архитектора Моденского Дуомо, во-вторых, несколько терракотовых композиций, в том числе многофигурное «Оплакивание Христа» Микеле да Фиренце, правда, уступающее шедевру Никколо д’Арка в болонской Санта-Мария-делла-Вита, которому попросту нет равных, но и отвлекающее от мира своими пленительными несовершенствами и особыми психологическими нюансами.