Желание быть городом. Итальянский травелог эпохи Твиттера в шести частях и тридцати пяти городах

Музей Коррер

Пока в ливнях и грозах случился перерыв, стоял у Санта-Мария-Формозы и ждал Глеба с кепкой. Заодно обживал площадь, не совсем типичную для Венеции – она какая-то особенно просторная и пустая, даже если на ней народ. Санта-Мария-Формоза хоть и стоит сбоку с двумя своими фасадами, но делит кампо на неравные части, по бокам которых землю нарезают многочисленные горбатые мостики. Как скобы в плацкарте.

В прошлый раз я жил у Формозы, теперь каждый день прохожу мимо, видимо, это и есть моя веницейская самотека, слишком уж присевшая на глаз. Но остановки и задержки для того и нужны, чтобы расширять не только временные отрезки, но и гамму эмоциональных поползновений; щупальцев и чувствилищ органов чувств. Дождя не было, но все равно капало, точно с колокольни летела слюна. Я ходил из угла в угол, замечал новые элементы целого, чтобы сделать запас из подробностей на зиму.

Подошел бросить монетки в канал, увидел ступеньки вниз по всей набережной, ниже уровня мостовой, занесенные осенним мусором. Обратил внимание, что часть площади залита зеленым светом из-за аптечного креста, снова увидел белую скульптуру адмирала Капелло над слепым фасадом, обращенным к центру. Про гротескную маску с перекошенным лицом у основания кампанилы, непонятно откуда здесь взявшуюся, все знают. Так вот мы забились с Глебом встретиться именно у нее. И Глеб появился с букетом лилий для Александрины и с великодушным беретом для меня. Подарил мне свой берет, чем тронул несказанно, после чего побрели мы к Сан-Марко.

………………………...............

У меня был билет в Музей Коррер, где в прошлый раз я не успел посмотреть Монументальные залы Библиотеки Марчиана с росписями Веронезе на потолке и фигурами философов, которых на одной из стен писал Тинторетто. То есть там на самом деле внимания заслуживает лишь один большой зал, где сейчас проходит еще одна ювелирная выставка¹⁹⁸, а анфилада пустых комнат, идущих сразу же за выставкой в сторону набережной, просто разрисована гротесками, и все.

Но чтобы попасть в Монументальный зал Марчианы, нужно пройти, во-первых, анфиладу этнографических залов самого Коррер (если есть время, то игнорировать историю Венеции в многочисленных вещдоках не следует), во-вторых, анфиладу Археологического музея. Им венецианцы почему-то особенно всячески гордятся. Возможно, оттого, что город не знал вообще никакой Античности и все вещи сюда привозили антиквары и коллекционеры – об этом есть отличная книга Евгения Яйленко, вышедшая в «НЛО»¹⁹⁹, – и постоянно его раскручивают.

Еще мне была интересна выставка мощной современной художницы Ширин Нешат «Дом моих глаз», проходящая на третьем этаже в рамках биеннале. Ее афиша прикреплена к фасаду Новых Прокураций, выходящих на Пьяцетту. Вообще-то все биеннальные выставки, проходящие в городе, должны быть бесплатны, но для этой почему-то сделали исключение.

Она упрятана в каскаде залов картинной галереи, как раз между красотками Карпаччо (раньше их считали куртизанками, теперь – честными дамами, ждущими мужей с охоты) и залом с Козимо Турой и беллинесками.

Вообще, если советовать порядок осмотра Коррер, то начинать следует именно с пинакотеки третьего этажа, выстроенной по хронологии (открывается она готическими иконами, обрывается маньеризмом) и по школам.

Здесь есть залы не только итальянских художников, но и, например, немецких и нидерландских (среди них – небольшой шедевр Брейгеля). И хотя работы эти в основном не первого ряда (как я понимаю, в Венеции есть общий музейный фонд, постоянно перетасовывающий экспонаты между городскими музеями и пустующими палаццо), все самое лучшее отобрано Галереей Академии и Ка-Реццонико, встречаются и здесь шедевры – тех же Беллини, Лотто или Антонелло да Мессины.

Вход в музей находится в Новых Прокурациях, построенных при Наполеоне на месте легендарной церквушки Сан-Джеминиано. Это чреда парадных залов и официальных комнат, в которых теперь в основном показывают тусклые зеркала и скульптуры Кановы.

Когда Наполеоновское крыло, опоясывающее Пьяцетту, загибается в сторону Дворца дожей, вступаешь в Старые Прокурации, занимающие все южное крыло площади Сан-Марко.

Этнографические залы по истории и быту второго этажа плавно переходят в Археологический музей, который заканчивается Библиотекой Марчиана. Ее фасад параллелен фасаду Дворца дожей. Где-то там, в мельтешне закутков с венецианскими туфлями и обломками допотопных гондол, есть лестница на третий этаж. Ее легко проскочить, так как она на себе не особо настаивает – экспозиции второго этажа и без картинной галереи кусок достаточный и вполне лакомый. Но смысл Коррер станет понятным только с живописью, оставленной здесь Наполеоном – он был одним из инициаторов сбора художественных предметов в одном месте.

***

Аскетичная выставка Ширин Нешат противопоставлена всему этому тусклому венецианскому блеску (буквальным остаткам былой роскоши) – это черно-белая серия из 55 фотопортретов людей, живущих в разных областях Азербайджана, некогда бывших частью Ирана.

Иранские корни являются для них так или иначе частью самосознания, несмотря на то что живут они в другой стране. Изысканные, обманчиво простые портреты рассказывают простую, гуманную историю о тонких связях и еще более тонких отношениях между людьми, местом их обитания и особенностями идентификации, которую невозможно расчислить.

Несмотря на то что Нешат сделала заразительную карьеру на интернациональной арт-сцене, главные ее проекты так или иначе связаны с Ираном. Она с ним не порывает. Это ее родина, другой нет. Хотя, конечно, без политики не обходится, да и как тут обойтись без политики, когда в твоей стране у власти фундаменталисты?

На черно-белом видео «Roja» (2016), длительностью 12 минут девушка с большими, очень большими глазами слушает в зрительном зале какого-то пожилого проповедника, обнаженного по пояс.

Потом на глаза у нее наворачиваются слезы, от чего глаза становятся еще больше. Она выбегает из авангардного, навороченного здания и оказывается в песках каких-то карьеров, долго идет к воде, где ее встречает старуха, с помощью фотофильтров постепенно превращающаяся во что-то инфернальное. Тут камера взмывает, чтобы модная художница могла напрямую рассказать зрителям об экранизации одного своего сна и проблемном восприятии родины, эмпатичной вначале, но постепенно превращающейся в удушливый кошмар.

Короче говоря, никому проблем с отечеством не избежать, тем более если с ним не порываешь, даже уже существуя на другом краю земли. «Путешествие его не изменило, потому что в дорогу он брал самого себя», вместе со своей родиной и аутентичным социальным опытом.

………………………...............

Дождь то накрапывал, то прекращался. Город продолжал играть с людьми: Венеция максимально интерактивна – и это тоже отличает ее от других заезжих мест. Иные территории отстраняются от людей и существуют сами по себе – хожу по чужим городам, вступаю с ними в диалог, но им некогда. Не факт ведь, что мое свободное время, выпавшее на эту осень, обязательно должно совпасть с их окошками.

В Венеции все иначе. Она так устроена, что хочешь не хочешь, но идешь на поводу – если поймает, то уже не выпустит, будет играть до победного. До последнего дня, на который намечен отъезд, похожий на бегство.

Сверкает, бликует на воде, кричит чайками, сигналит катерами да гондолами. Берет вот подбросила. То колокольные перезвоны подкинет, то «высокую воду», то ветра-ветрищи, то начнет водить кругами, как по болоту, постоянно подбрасывая очередные мостики, тупики или улочки, ведущие в никуда – к обрыву в канал или же просто к проходу, превращенному в кирпичную стену, может быть, лет двести, а то и триста назад.

Уеду, а тут все будет вот точно так же интерактивничать, мерцать, кипеть, соблазнять и пениться, сиять солнцем и просаливаться без каких бы то ни было солевых разводов на стенах.