Желание быть городом. Итальянский травелог эпохи Твиттера в шести частях и тридцати пяти городах

Вилла Медичи в Поджо-а-Кайано

«Первая в Италии вилла в стиле Возрождения» окружена двумя кольцами обороны – сначала мощными стенами, густым парком (где-то намеренно диким, где-то демонстративно регулярным с массой подстриженных лимонных деревьев, увешанных увесистыми плодами), а затем не менее густым городком, по невыразительной, ничем не примечательной равнине которого нужно немного пройти к парадному комплексу, ставшему прообразом многочисленных усадеб и загородных домов по всему свету.

Понятно, что когда Джулиано да Сангалло строил для Медичи этот дворец в 1485–1490 годах, вокруг ничего еще не было, лишь дикий лес. Коммуна наросла позже, когда ренессансный фасад «разнообразили» входной группой с витиеватыми лестницами. Ландшафт полностью преображен, хотя вилла Медичи, забравшаяся на торжественный холм и отморозившаяся за стеной, – все еще очевидная отдельность, существующая на своей половине. Вот как комплекс императорского дворца на отшибе Царского Села, как бы спотыкающегося о границу усадебного парка; как переход от улицы к Верхнему парку в Петродворце.

Вход на виллу бесплатный, нужно только дождаться очередного группового сеанса, чтобы проникнуть внутрь. Ждать пришлось минут 15, но я не терял времени зря, обошел виллу со всех сторон и заглянул в «английскую» часть парка с руинами, спрятанными среди деревьев.

Внутри вилла роскошная, прекрасно сохранившаяся и многократно реставрированная. Все комнаты и покои расписаны (некоторые от пола до потолка – картинами на стенах, всевозможными арабесками, гротесками и узорами) и заполнены разномастной мебелью, явно собранной по всяким музейным фондам. Интерьеры выходят весьма подробными, но не жизненными, хотя и оставляющими не мытьем, так катаньем ощущение наполненности без тесноты.

После эффектного фойе сразу же попадаешь в театр, а оттуда – в бильярдную, расписанную под цветущий сад, по которому порхают тутти. Далее камерные комнаты чередуются с залами, обеденные пространства – со спальнями, все это разукрашено эффектными росписями.

Покои самих Медичи начинаются на втором этаже, там, где оформления стен уже не рисованные, но тканые: так больше тепла и уюта, бордовой интимности будуаров и туалетных закутков. Проходя анфиладу за анфиладой, я ловил себя на знакомом ощущении, вынесенном еще из ленинградских музеев советских времен (после этого я ни в пригородных дворцах Санкт-Петербурга, ни в каком-нибудь Летний дворец Петра у Летнего сада более не был), где особенно гордились восстановленными после войны императорскими интерьерами.

Правда там, «у нас», все исполненное уже в другие времена и в иных стилях было с позолотой и обильной рокайльной лепниной, а тут – с каким-то сдержанным достоинством, еще не знающим, в какой можно пуститься распояс, обладая безразмерным практически бюджетом¹³¹, но суть у этих этажей с российским богачеством одна и та же.

Кстати, тогдашний тур по дворцам и пригородам Ленинграда, в который меня отец повез после третьего класса (я ж об этом целую повесть написал – при желании поищите в сетевом «Новом мире» повесть «Мученик светотени»), можно вполне посчитать прообразом нынешнего Гранд-тура, выросшего из того самого зернышка во что-то совсем уже феерическое. Только тогда были копии и симулякры, а теперь – сомнительные, но все же подлинники, эйдосы будущих тенденций, оплодотворивших всю последующую историю культуры и цивилизации.

Фреска Понтормо находится в первом же зале второго этажа – в левом люнете. На репродукциях в учебниках и альбомах она взята отдельно от всего остального антуража и поэтому кажется фрагментом небольшой капеллы, ее просторным и пространственным окончанием – идиллия, придуманная Понтормо, запускает ощущение райского сада или, как минимум, свежей, тщательно подстриженной лужайки, коих теперь в Тоскане великое множество, чуть ли не на каждом окультуренном шагу.

Дыхание композиции Понтормо такое размеренное и спокойное, что, будучи помещенной в альбом, она отстраивает и все прочее бумажное пространство книжных полей и соседних репродукций, попадающее под ее мощнейшее излучение.

В реальности же входишь в огромный «бальный» зал, похожий на тронный или торжественно-приемный, снизу доверху расписанный монументальными стенными картинами, перемежающимися рисованными рамами с гротесками и промежуточными изображениями. От пола до потолка по стенам стелются изощренные многофигурные композиции, тогда как шедевр Понтормо с тенью круглого окна посредине «засунут» в люнет под самым потолком.

Больше всего в этом пространстве приложил руку Андреа дель Сарто, что тоже не комар чихнул, а Понтормо сделал всего лишь один люнет на не главной стене с тремя окнами – то есть совсем уже наверху, из-за чего, несмотря на сочетание искусственного и естественного света, Вертумна и Помону как следует, без искажений, не разглядишь.

Реальность часто расходится с предощущением – мне-то всегда казалось, что я знаю, как фреска Понтормо размещена и воздействует, а на самом деле это даже не одна десятая огромного цикла росписей, в котором она могла бы и потеряться, если ее специально не искать.

То есть я зашел и сразу увидел, сразу бросилась в глаза, а вот экскурсанты, бродившие со мной по дворцу (конечно, в нынешнем понимании это уже не вилла, но целое посольство), ходили и не видели, ибо не знали, куда смотреть. Пока экскурсовод пальцем с перстнями не ткнула.

Третий этаж, на котором теперь скучный (судя по отзывам) Музей натюрморта, был закрыт, и я пошел бродить по саду около оранжереи и по «запущенному парку».

За деревьями и дорожками тут тщательно смотрят, обихаживают, облагораживают. В «лесной чаще» встречаются могучие, совсем уже древние деревья, но их не так много – бросается в глаза тщательная ежедневная черновая работа по поддержанию роста растений и чистоты.

Из-за чего очевидной становится и преемственность постоянных изменений внутри «царского дома»: от подлинных материалов осталось гораздо меньше, чем кажется, достаточно сравнить праздничный вид этой загородной резиденции с другими, «рядовыми» постройками того времени, лишенными каждодневного обихода.

Тем более что несколько веков подряд (почему-то они кажутся мне самыми сырыми и разрушительными) после убийства здесь герцога Франческо I и его супруги Бьянки (сколько ж трактовок и интерпретаций этих событий мне доводилось читать!) вилла Медичи стояла заброшенной и дошла практически до полного запустения. То, что я видел сегодня, – почти такой же муляж, как Петродворец или Павловск, сожженные во время Второй мировой. А воздушные потоки Понтормо – мои собственные душевные усилия, способные пробираться в любые эпохи и в складки любых картин.