Желание быть городом. Итальянский травелог эпохи Твиттера в шести частях и тридцати пяти городах

Сан-Франческо

Дождь, начавшийся в Монтерки, превратился в Ареццо в проливной, чтобы затем, ближе к вечеру, обернуться грозой с громом и молниями. Пришлось его пережидать под навесом, у Археологического музея. Пока напор дождя не сник и стало возможным пойти по виа Монако к церкви Сан-Франческо (билет 11 евро), к одному из главных творений Пьеро делла Франческа, – циклу фресок с легендой о кресте в заалтарной апсиде, прошло какое-то количество времени, из-за чего пришлось отменить культпоход в дом-музей Вазари – начинался вечер, дорога каждая минута.

Да, это подлинный особняк художника, собственноручно им расписанный снаружи и внутри, а также набитый погонными метрами его творений – он, таким образом, есть прямая противоположность мемориалам-аттракционам. Но все работы Вазари, что я видел до этого, меня совершенно не трогали. Это не провально, но и не симпатично, ремесленное отрабатывание приема, из-за чего Каса Вазари была у меня в необязательной программе, как пример ренессансного палаццо. Пример пришлось пропустить.

Алтарь в Сан-Франческо отгорожен для туристов, и службы идут в одной из боковых капелл. На стенах боковых нефов остались фрагменты милых романских фресок. Ближе к выходу есть одна, по стилю напоминающая самого Пьеро делла Франческа – экспликация говорит, что он и в самом деле принимал в ней небольшое участие.

Уходить не хотелось, так как «условия экспонирования» (одна туристка догадалась взять с собой театральный бинокль – только так можно рассмотреть, например, уникальное по иконографии изображение престарелых Адама и Евы в углу правого люнета) близки к нулю: с какого края ни заходи, сплошные искажения. Тот случай, когда репродукции спасают.

Адам умирает возле Древа познания, из древесины которого много веков спустя сделают крест, на котором распнут Спасителя. Но на самом-то деле, если проследить историю Креста в деталях, все было еще более символично и многогранно.

Задолго до казни на Голгофе из Древа познания сделали порог в доме Соломона, о чем ему поведала царица Савская (фреска на правой стороне прямо под люнетом с Адамом и Евой). Соломон свой порог закопает (правая фреска второго этажа у центрального окна), о чем будет знать только Иуда Левит, который и выдаст тайну пропажи, но не сразу, а после пытки (правая фреска второго этажа у окна). Позже реликвия потеряется, и только будущая святая Елена, мать Константина, итогом долгих поисков, лет через триста после Голгофы, отроет три креста и по чудесам, им творимым, поймет, какой из них самый главный (второй этаж на левой стене).

К счастью, моя любимая композиция – со сном Константина в походном шатре, где ему накануне битвы с Максенцием является во сне крест, который позже отыщет матушка, – находится практически в центре. И любоваться ей можно сколько хватит сил. Шатер действительно светится изнутри нездешним светом, по которому Пьеро делла Франческа чуть ли не главный мастер всех времен и народов, может быть за исключением Рембрандта (Караваджо я не люблю – он кажется мне слишком ремесленным и слишком «приемным», прямолинейным).

Но целиком я так и не проникся: сильно зудело, что нужно успеть в Кафедральный собор к Марии Магдалине и посмотреть витражи по рисункам Пьеро делла Франческа, вот визит и вышел скомканным, голодным. Контакта с нереальностью не произошло. Суеты много. Дуомо. Санти-Пьетро-э-Донато

В Кафедральном соборе, где по стенам масса разрозненных фресок самых разных эпох и стилей, случился конфуз – возле кенотафа Гвидо Тарлати, что в правом нефе, я дотронулся до фрески Пьеро делла Франческа с сильно затемненной Марией Магдалиной, спрятавшейся за колонной в тотальном каком-то одиночестве (роспись спрятана, а не Мария), потому что более никаких росписей рядом нет – Магдалина выступает из стены обломком какого-то напрочь сгинувшего комплекта изображений, единым наплывом, вот как фрагменты святых из городской пинакотеки Сансеполькро, – и тут же раздался звонок, похожий на школьный. Сигнализация.

Некоторые считают эту работу последней перед тем, как художник ослеп, мне Магдалина показалась (в том числе и ликом) похожей на Мадонну в Монтерки. По крайней мере, в темноте Магдалина кажется беременной – что, конечно, странно, но ее зеленое платье c гофрированной юбкой приподнято в талии, лицо отекшее, губы опухли.

Я все силился увидеть, что за штукенцию она держит в руке, но так и не разглядел. Белый футляр, кажется, округлой формы, с конусной крышкой; больше всего он напомнил мне военный шатер с фрески из Сан-Франческо – той самой, с первым в мире внутренним светом, на которой Константин видит вещие сны. Но я не уверен, что это строение или вещь, а не какой-нибудь умозрительный символ, может быть, читатели помогут?⁶⁹

Я часто трогаю фрески – в Орвьето касался Синьорелли, в Ассизи – Лоренцетти и Джотто, самый край, чтобы не навредить, просто кладу ладонь в прохладу, мне это важно. Тут же открылась дверь рядом с Магдалиной, из нее вышел молодой парень, совсем не грозной наружности, но с немым вопросом в глазах.

Я честно посмотрел ему в лицо, пожал плечами и пошел фотографировать роскошное мраморное надгробие готических форм, стоящее в алтаре. Пока я гулял по Кафедральному собору – а он, конечно, симпатичный, хотя немного несуразный, как и угловатая площадь, на которую выходит, – дождь прекратился, выглянуло солнце, подарив один из самых мощных закатов за всю мою жизнь.

***

Такой закат еще заслужить нужно. И грозу тоже. Когда ветер подымает палую листву, заставляя ее кружить уже после последнего праздника упадания. Это не живопись, это не жизнь, это уже я даже не знаю что. И, разумеется, снимки ничего не передают. Примерно так же, как с Легендой о Кресте Пьеро делла Франческа, которая – вот она, рядом, но ведь и не рассмотришь толком. Все от меня убегает – время, пространство, искусство, силы, облака, ничего не задержишь, а в поездке, без привычной опоры на быт и панцирь инерции, эти ускользания вдвойне маетны и заметны.