Колючка и стихоплёт

Карина Карловна всегда подозревала, что ранняя черешня за забором соседского дома пробудит в ком-то из дворовых ребят преступные наклонности.

На другой стороне улицы, напротив пятиэтажки, где обитала Малика, расположились небольшие домики старой постройки, без фундамента, с низкими окнами. Когда-то давно обладатели этих хаток снаряжали митинги в администрацию города. Бастовали против строительства многоэтажек через дорогу от их забора, а сейчас просто привыкли и перестали расхаживать по двору в неглиже, зная, что уже со второго этажа их бесстыжие скитания к уличному туалету и обратно замечательно просматриваются.

В одном из таких домов проживал хозяин черешни. Желто-розовая, по размеру ближе к диким яблочкам, чем к банальной черешне, и сладкая, как патока, — подстрекательница к совершению преступления.

Тринадцатилетняя Малика и не выдержала, поддалась на провокацию. Дождалась полудня, в это время владелец чудо-дерева устраивал себе тихий час, развалившись в гамаке. Три дня до этого Малика прикармливала его собаку, позволяя запомнить её запах, чтобы в неожиданный момент псина не разбудила хозяина. Легко преодолев частокол, Малика опустилась на землю мягко, как кошка, и подкралась к дереву. Ветки прогнулись под тяжестью налитых ягод, аромат спелой черешни перебивал даже терпкий запах псины, чья будка примостилась прямо под деревом.

Первые пять минут Малика набивала черешней живот, но ягоды не заканчивались, в отличие от места в желудке. Решив позаботиться о десерте на вечер, она заправила футболку в джинсы и принялась складывать черешню за пазуху. Разжившись бугристым животом, уже без прежней легкости вскарабкалась на забор. Пёс, видимо, не опознал в ней ту, что навещала его несколько дней подряд, и встрепенулся. Заливистый лай всполошил собак из соседних дворов и, естественно, поднял с гамака хозяина.

Спрыгнув на тротуар, Малика понеслась к дому, придерживая руками бесценную ношу. Едва она забежала в беседку, где сидел Кирилл, как послышались вопли ограбленного соседа. Малика забралась на скамью с ногами, подтянула колени и сверху положила книгу, схваченную со стола. Сдёрнув кепку, она распушила волосы и в несколько глубоких вдохов выровняла дыхание. Часть черешни подавилась и пропитала футболку, но менять положение было поздно, в беседку вбежал взбешённый мужчина.

— Сучье племя! Кто из вас лазил в моём дворе?!

Кирилл выглядел изумлённым и одновременно сердитым. Он не заметил оттопырившийся черешневый живот Малики и возмутился очень натурально.

— Какая ещё черешня? Кроме вас, никому она не нужна. И не смейте так с нами разговаривать.

Мужчина растерялся от такой смелой отповеди и засомневался в том, что видел беглеца в кепке.

Он перевёл взгляд на Малику, излишне увлечённую книгой. Та подняла невинные широко распахнутые глаза и трогательно улыбнулась.

— Может, у вас галлюцинации?

Мужчина прищурился, всматриваясь в знакомое лицо. Репутация хулиганки опережала личное знакомство, и в её злодеяние охотно верилось.

— Это была ты. — Его палец нацелился в грудь Малики, подрагивая от злости.

Она не успела придумать достоверное оправдание, вмешался Кирилл. Он встал, заслоняя её от гневного взгляда мужчины, и уверенно произнёс:

— Моя подруга всё это время находилась со мной в беседке. Как у вас хватило наглости обвинять её в воровстве? — он уже понял, что Малика натворила, но всё равно её прикрыл. — За несколько секунд до вашего появления мимо пробегали двое мальчишек, один из них был в кепке. Наверное, это и были ваши грабители.

Мужчина нахмурился, гнев потух, уступив место растерянности.

— Извините, ребята. Обознался, наверное.

Он побрёл к дому, периодически оглядываясь на беседку. Дождавшись, когда он захлопнет калитку, Кирилл набросился на Малику:

— Кирюха, ты с ума сошла!

Она опустила книгу на колени и, оттопырив ворот, оценила убыток. Треть черешни подавилась, испачкав одежду липким соком.

— Угостить?

Кирилл укоризненно покачал головой.

— Не хочу я ворованной черешни.

Обтерев ладони о джинсы, Малика привстала, демонстрируя примятый, но всё еще объёмный живот.

— Хочешь? Отсыплю тебе за соучастие.

Кирилл возмущённо фыркнул, но промолчал, чтобы не наговорить лишнего. Собрав со стола книги и блокнот, вышел из беседки.

— Футболку в любом случае нужно постирать. Профессор дома?

Малика последовала за ним в подъезд.

— Работает с очередной засекреченной клиенткой. — Она на мгновенье задумалась и с вызовом предложила: — К тебе?

После драки почти полгода назад Малика больше не переступала порог соседской квартиры. А теперь сама напросилась без стеснения и заминки. Впустив гостью, Кирилл поспешил в свою комнату: спрятать стихи, посвященные Наташе. Насмешки Малики над его любовным творчеством до сих пор жалили самолюбие.

Малика направилась на кухню и, отыскав большую чашку, вывалила подавленную черешню. Самую неказистую выбросила в урну, остальную вымыла. Взяв чашку, вернулась в спальню Кирилла, как раз в тот момент, когда он прятал измятые листы под подушкой.

— Стишки свои закапываешь? О Наташе, наверное.

Кирилл смущённо застыл, опустив взгляд. Больше всего он сейчас опасался очередной насмешки над его чувствами, но Малика его удивила.

— Дай почитать.

Он вытянул несколько листов и протянул нижний.

Малика обменяла стихи на чашку. Не обращая внимания на замершего напротив Кирилла и неприятно прилипшую к телу футболку, погрузилась в чтение. В ожидании приговора своему творчеству Кирилл неосознанно ел ягоды, но вкуса не чувствовал.

Через несколько минут Малика вернула ему стихотворение.

— Она должна это прочитать.

Кирилл решил, что ему послышалось. В голосе Малики не было и намёка на издёвку. Но порадоваться он не успел, она оглядела полупустую чашку и проворчала:

— Ворованную черешню он есть не будет. Схомячил ещё как. Теперь ты точно сообщник.

Поймав его покаянный взгляд, Малика от души расхохоталась.

— Ну ты и лопух, — отсмеявшись, потребовала: — Дай свою шмотку.

Пока футболка высыхала после стирки, Малика бродила по комнате Кирилла в его белой майке и время от времени рассматривала аккуратные томики на полках. Прочитав первое четверостишье в сборнике Эдуарда Асадова, присела на край кровати и других книг больше не брала. Читала, не отрываясь.

Ей было двенадцать, тринадцать—ему.

Им бы дружить всегда.

Но люди понять не могли: почему

Такая у них вражда?!

Он звал её Бомбою и весной

Обстреливал снегом талым.

Она в ответ его Сатаной,

Скелетом и Зубоскалом[1].

Малика подняла над книгой взгляд:

— Прикольно. Я не знала, что стихи такие бывают без «я вас любил» и «взлелеянный на лоне вдохновенья».

Кирилл неосторожно предложил:

— Если понравилось, могу дать почитать.

Малика резко захлопнула книгу.

— Вот ещё. Буду я эти сопли глотать. Это всё для принцессочек.

Переодевшись в ещё влажную футболку, ушла домой, даже не доев добытую с таким трудом черешню.

Кирилл не понял, чем разозлил Малику, не смог увидеть, как к её колючей душе прикоснулось настоящее искусство, пробудившее непривычные эмоции. То, до чего Пётр Петрович пытался достучаться годами, у талантливого поэта получилось за одну минуту.

Видя в Кирилле свидетеля своей слабости, Малика какое-то время его избегала, даже пару раз стукнула по лбу линейкой. Но вместо того, чтобы отреагировать на агрессию так же враждебно, Кирилл взял и неожиданно для всех одноклассников пересел за парту к Малике. С того дня на всех уроках они сидели вместе, и ни у кого не хватило духу подшучивать над их дружбой, дразня женихом и невестой. Статус дамы сердца Кирилла остался за Наташей.

Малика попросила классного руководителя взять для неё в библиотеке сборник стихов Асадова и переписала себе в блокнот самое полюбившееся, то самое, что разбудило новые эмоции — стихотворение «Сатана».

Пётр Петрович, в отличие от Кирилла, проявил тактичность, не спросил о внезапном интересе к поэзии, молча порадовался.

Уже через несколько дней из уст Малики впервые вылетело прозвище «Эдька», «Принцессочка» ушла в подполье, показываясь только в дни дурного настроения Колючки. Когда Малика впервые назвала его новой кличкой, Кирилл сделал вид, что не заметил, лишь бы она не передумала и продолжила обращаться к нему именно так. Его самолюбию льстило сравнение с любимым поэтом, и он подозревал, что теперь не только у него любимым.

Наташа спокойно приняла дружбу Кирилла с Маликой, но Танечка посчитала это предательством и регулярно вытаскивала из закромов памяти её злые розыгрыши, надеясь отговорить одноклассника от дружбы с маргинальной хулиганкой.

Кирилл не оглядывался на чужое мнение и если принимал какое-то решение, то не отступал. Дружить с Маликой он задумал ещё в семь лет, следовать советам Танечки не собирался и теперь.

[1] Стихотворение Эдуарда Асадова «Сатана».